Толчок к размышлению - Александр Липков

Когда-то мне пересказали сюжет, дошедший от великого Михаила Чиаурели, придворного песнопевца деяний Великого Вождя в "важнейшем из искусств", создателя «Клятвы», "Падения Берлина", "Незабываемого 1919". Он это видел своими глазами: на письменном столе у Сталина стоял череп Гитлера, в который вождь народов любил выколачивать трубку. Тогда я это воспринял как легенду, психологически точную, но как бы и не очень подтвержденную: а было ли вообще тело Гитлера найдено? Теперь уже документы обнародованы: было найдено. Было захоронено, а в начале 70-х по решению Политбюро из земли выкопано, сожжено и развеяно по ветру. Осуществлялось все это по инициативе и под непосредственным руководством председателя КГБ Андропова. Не буду вдаваться в мотивы, они могли быть всякими, но, в любом случае, наши с самого начала точно знали, что труп Гитлера обнаружен, но зачем-то темнили. Зачем? Не затем ли, чтоб сделать любимому вождю и другу бесценный подарок?

Традиция, в общем, восходящая к далекой древности, не обошедшая стороной и нашу сортирную тему. Матушка-императрица Екатерина II повелела сделать себе стульчак из трона королей Польши, её волею переставшей существовать на карте Европы. На том троне-стульчаке и умерла, что точный на детали Александр Сергеевич не преминул отразить в поэтических строках:

Старушка милая жила

Приятно и немного блудно,

Вольтеру первый друг была,

Наказ писала, флоты жгла,

И умерла, садясь на судно.

Судно — оно то самое: польский трон с дырой в сиденье.

Век ХХ, увы, не улучшил нравы, особенно политические. Писатель Алесь Адамович на одном из кинематографических пленумов рассказал случившуюся где-то в конце 40-х историю о белорусском мальчике, который, не имея в виду ничего худого, пускал на белый снег струйку и выписал ею слово «Сталин». Мальчика расстреляли.

Ни секунды не сомневаюсь в истинности этого рассказа. Помню свое детство, второй или третий класс московской мужской средней школы № 313 и свою первую учительницу, дорогую Розалию Яковлевну Телепину. Как пошло красными пятнами её лицо, как она кричала на нашего одноклассника и, кажется даже, если не подводит память, хлестала его тетрадью по щекам! За что? За то, что по простоте душевной он обернул тетрадку газеткой с портретом Великого вождя. Тогда ни я, ни мои товарищи не могли понять силы её эмоционального выплеска. Лишь много позже до меня дошло, какой в её глазах был смертельный страх! И за себя, и за нас, дураков…

Оскорбление величества не прощалось не только гражданам отечества, но и беспаспортным божьим тварям. Внутри огромной статуи Сталина на Волго-Донском канале имелась специальная дверка с выходом на площадку: охранники отстреливали с неё бессмысленных птичек, позволявших себе гадить на изваяние бессмертного.

Рассказывают, что в первую же зиму, когда был воздвигнут ленинский мавзолей, в ту пору ещё деревянный, из-за морозов прорвало канализационные трубы. Помещение отмыли, а запашок долго держался. Патриарх Тихон по сему поводу заметил: "По мощам и миро". Запах, то есть. Большевики это ему очень скоро попомнили, чем, собственно, лишний раз подтвердили правоту патриаршьего слова.

Валерий Васильевич Лавров, всезнающий симферопольский краевед, знакомя нас с памятными местами своего города, показал в сторону зеленого скверика вблизи нынешней площади Карла Либкнехта:

— Раньше тут стоял прекрасный, богатейший храм Святого Александра Невского, построенный на деньги нескольких поколений русских царей. В 1932 году храм снесли, на его месте построили общественный туалет…

Видимо, была в этой замене некая осознанная устремленность. Иначе почти за десять лет до того не вложил бы Сергей Есенин в уста персонажа "Страны негодяев" такие провидческие строки:

Я ругаюсь и буду упорно

Проклинать вас хоть тысячи лет,

Потому что…

Потому что хочу в уборную,

А уборных в России нет.

Странный и смешной вы народ!

Жили весь век свой нищими

И строили храмы божие…

Да я б их давным-давно

Перестроил в места отхожие.

Сбылось! В ещё более категоричном варианте. Не перестроили — разрушили до основанья, а затем…

Все-таки замечательна любовь советской власти к учреждениям гигиены: снесли храм Христа Спасителя — соорудили плавательный бассейн, снесли храм Александра Невского — поставили туалет (кстати, и этот храм собираются восстанавливать, хотя и непонятно, на какие деньги)…

Когда-то режиссер Владимир Мотыль, у которого я провел с неделю на съемках "Звезды пленительного счастья" в Иркутске, сказал мне, вернувшись из экспедиции: "Жаль, вы не задержались у нас ещё на пару дней. Нам устроили прекрасную экскурсию в городскую тюрьму. В умывальной комнате охраны почти над самым рукомойником там висит замечательный плакат: "У чекиста должны быть пламенное сердце, холодная голова и чистые руки. Дзержинский".

Возвращение церкви былой её собственности, увы, тоже не обошлось без печальных инцидентов. Вот и диакон Андрей Кураев корит журналиста Якова Кротова за строки: "Община пошла на самозахват части помещений, учинив акт вандализма — разбив все туалеты в техникуме". "Унитазы, кстати, — замечает Кураев, — стояли в алтаре. Но "актом вандализма" оказалось не устройство туалета в алтаре, а то, что верующие прекратили его функционирование…" На мой, увы, сугубо мирской взгляд, вандализм и то и другое. Кто знает, может, и унитазы, хоть на какое-то, ну, скажем, потребное для восстановительного ремонта время, могли бы пригодиться. Но, видно, ничего уж тут не поделаешь. Таков уж темперамент нации: из крайности — в крайность, и каждый раз все с той же нетерпимостью: "До основанья, а затем…"

Этот случай рассказал Аркадий Кольцатый в видеоинтервью, снятом Мариной Голдовской1 в начале 90-х в Лос-Анджелесе. Кольцатый — классик, один из первых кинематографистов, удостоенных ордена Ленина, оператор многих фильмов, и в частности снятого в сталинские годы "Великого гражданина", призывавшего к непримиримой борьбе с классовым врагом. Из его послевоенных работ более всего известна "Карнавальная ночь".

Так вот, где-то в начале 30-х работали они с Владимиром Вайнштоком (позднее они вместе снимут "Детей капитана Гранта") в Беловежской пуще. Зима. Холод. Теплый туалет — один на всю округу. В местном НКВД. Ребята общительные, прихватили пол-литровую, зашли к начальнику, поставили на стол, познакомились, поговорили, ну, естественно, и освидетельствовали местные достопримечательности. Потом не раз снова заходили, по-прежнему с бутылкой. Начальник сразу понял, почему киношники так полюбили его общество, но не обиделся и даже как-то пошутил на этот счет. Мол, надо бы ещё один стакан поставить — для унитаза. Он тоже вроде как член компании.

Спустя несколько лет Кольцатый встретил того начальника на улице в Питере — оказалось, его перевели сюда на работу. Постояли, покурили, поговорили. На прощание тот сказал:

— Знаешь, мне тут часто списки на подпись приносят. Ну, я людей-то не знаю — я и подписываю. А вас-то я знаю. Увидел — обоих вычеркнул.

В общем, повезло ребятам. Что в Беловежской пуще был теплый туалет. Единственный. В НКВД. И нам тоже повезло. А то не было бы в нашем детстве ни "Острова сокровищ", ни "Детей капитана Гранта", замечательных, романтических, полных веры в победу правды и справедливости.

"В 30-е годы Сталин озаботился созданием положительного образа первого в мире социалистического государства. Для этого, в частности, по распоряжению вождя был приглашен французский писатель Андре Жид. Принимали его по высшему разряду, показывали самое лучшее. После путешествия по СССР он, как и ожидалось, восхищенно описал увиденные достижения советского строя. Не понравились ему только туалеты, о чем он тоже сообщил. Француза поразила даже не отвратительная грязь советских туалетов, но то, как они устроены. Сталин в СССР издавать книгу запретил, и отнюдь не из-за мелочи. Заграничный писатель обнародовал тайное тайных: то, что наравне с организованным голодом и лагерями составляло один из механизмов подавления личности. Тоталитарный строй основан на унижении людей, на их психологическом подавлении, чему как раз и было подчинено устройство советских туалетов.

В СССР воспоминания А.Жида опубликовали только после сталинской смерти".

Из статьи А.Букина

"Унижение двумя нулями"

(Алфавит. 2000. № 28).

В дневниках великого нашего ученого Владимира Ивановича Вернадского (засев за его труды и книги о нем и его наследии, понимаю, какого поистине леонардовского масштаба эта фигура) подробно описано его пребывание, к счастью недолгое — два дня 14–15 июля 1921 года, — в застенке ЧК на Шпалерной.

"В тюрьме попадаю — в темноте — в камеру 245; ватерклозетный запах, три постели, где спят, один предложил примоститься рядом на скамье и табуретках; решил сидеть до 8 (было, должно быть, около 4-х), когда утром один из арестованных обещал освободить койку. Впечатление пытки. Прикорнул, вынул подушку. Тяжелый запах клозета. Окно открыто, но воздуху недостаточно. Это уже настоящее не только моральное, но и физическое истязание. К утру начал писать бумагу в ЧК обо всем этом, настаивая на допросе… Но оказалось, нельзя писать по начальству до среды, а я был арестован в четверг, решил писать старосте, вызвал доктора, решившись требовать перевода из клозета.