Таинственная история Билли Миллигана - Дэниел Киз

Рейджен согласился и не стал вмешиваться. А Ли бежал по коридору, вопя в ужасе: «Рейджен, ты где?»

Решив, что с Ли хватит и что риск уже слишком велик, Рейджен вытолкнул его из пятна. Когда негр добежал до больничной каталки, Рейджен развернулся и толкнул ее на преследователя. Здоровяк упал на разбитую бутылку и порезал себе руку.

– Конец! – проревел Рейджен.

Негр подскочил, просто трясясь от ярости. Рейджен схватил его, затолкал в рентгеновский кабинет и ударил о стену.

– Все, – повторил он. – Если не утихаешь, я тебя уничтожу!

Чернокожий опешил от такой внезапной перемены. Вместо перепуганного белого мальчишки перед ним оказался какой-то звезданутый с дикими глазами, разговаривающий с русским акцентом, который зажал его в углу, лицом к стене, сильно надавив на шею.

– Теперь остановка, – прошептал ему на ухо Рейджен. – Надо наладить порядок.

– Да-да, чувак, все хорошо…

Рейджен отпустил противника, тот попятился.

– Все, все, я пошел. Без обид. Все нормально… – и поспешно удалился.

– Это варварский способ решать проблемы, – прокомментировал Артур.

– А ты бы что делал? – спросил Рейджен.

Артур пожал плечами.

– Имей я твою силу – наверное, то же самое.

Рейджен кивнул.

– А Ли? – спросил Артур. – Тебе решать.

– Он нежелательный.

– Да. Какой толк от человека, который всю жизнь лишь прикалывается? Бесполезный андроид.

Ли запретили выходить в пятно. И он, не способный жить без розыгрышей и шутовства, вместо того чтобы прозябать во мраке, исчез совсем.

И после этого долго никто не смеялся.

3

В письмах Томми появились признаки непредсказуемых перепадов настроения. «У меня распухли суставы пальцев», – написал он Марлен и рассказал, как подрался с заключенными, которые крали у него почтовые марки. 6 августа пообещал покончить с собой. Через пять дней попросил прислать акрил, чтобы можно было снова взяться за рисование.

Артур держал четырех пойманных им же мышей. Он изучал их поведение и взялся за объемный отчет о возможности пересадки мышиной кожи для лечения ожогов у человека. Однажды, когда он писал что-то в лаборатории, вошли трое заключенных. Один встал на стреме, а двое подкатили к нему.

– Давай пакет, – начал один из них, – мы знаем, что он у тебя. Отдавай.

Артур покачал головой и вернулся к записям. Двое вошедших обошли стол и схватили Артура…

Рейджен пригнул их к земле, ударил ногой сначала одного, потом второго. Третий, стоявший на стреме, кинулся на него с ножом, и Рейджен сломал ему запястье. Нападавшие бросились прочь, и кто-то крикнул на ходу:

– Миллиган, ты покойник. Я тебя натяну.

Рейджен поинтересовался у Артура, в курсе ли он.

– Требовали пакет, – сказал Артур. – Судя по их поведению, наверное, наркотики.

Он обыскал лабораторию и аптеку. Наконец на верхней полке, за книгами и бумагами, обнаружил полиэтиленовый пакет с белым порошком.

– Герыч? – спросил Аллен.

– Точно смогу сказать только после проверки, – ответил Артур, положив пакет на весы. – Полкилограмма.

Оказалось, кокаин.

– И что будешь делать?

Артур разорвал пакет и высыпал порошок в унитаз.

– Кто-то жутко расстроится, – сказал Аллен.

Но мысли Артура уже вернулись к докладу на тему пересадки мышиной кожи.

Артур слышал о таком состоянии, как «тюремный блюз». Его проходят почти все недавние заключенные. Когда человек теряет независимость и индивидуальность, подпадая под огромное давление, он зачастую сталкивается с депрессией или нервным срывом. У Миллигана в голове началась очередная смута.

Переменились и письма к Марлен. Филип с Кевином, которые раньше рисовали пошлые и порнографические картинки, перестали этим заниматься. Теперь в письмах читался страх безумия. Томми рассказывал о странных галлюцинациях. И о том, что днем и ночью читает книги по медицине. Обещал пойти учиться в медицинский, когда его отпустят на поруки, «даже если на это уйдет пятнадцать лет». Еще дал слово жениться на Марлен, завести дом, заниматься наукой и стать настоящим специалистом. «Доктор и миссис Миллиган – как тебе?»

4 октября из-за проблемы с кокаином Миллигана перевели в блок С, в изолятор. У него забрали книги и портативный телевизор. Рейджен выдрал из стены стальные перекладины, на которых лежали нары, и забаррикадировался, так что впоследствии рабочим пришлось снять дверь, чтобы вывести заключенного.

Началась бессонница, он жаловался на частую рвоту и резкое ухудшение зрения. Время от времени к нему заходил доктор Стейнберг, выписывал успокоительные в небольших дозах, а также антиспазматические препараты. Хотя Стейнбергу казалось, что проблемы у Миллигана в первую очередь психологические, 13 октября он направил его в Главный медицинский центр Коламбуса на лечение.

Аллен написал в Американский союз гражданских свобод просьбу о помощи, но из этого ничего не вышло. На десятый день пребывания в Коламбусе у Миллигана обнаружилась язва желудка. Его посадили на специальную диету Сиппи и вернули в Лебанон, в изолятор. Стало известно, что под залог его не выпустят раньше апреля 1977 года, то есть через полтора года.

4

Закончились зимние праздники, и 27 января 1976 года Аллен присоединился к остальным заключенным в голодовке. Вот что он написал брату:

«Дорогой Джим,

я лежу у себя на нарах и думаю о нашем с тобой детстве. Время идет, а моя душа наполняется ненавистью к жизни. Мне очень жаль, что по моей вине разрушилась твоя семья, частью которой я едва ли являлся. Тебя ждет прекрасная жизнь, у тебя большие цели. Не просри ее, как я. Если ты меня за это презираешь, я прошу меня простить. Ты до сих пор мне дорог, как ветер и солнце. Джим, бог свидетель, я не делал того, в чем меня обвиняют. Господь говорит, что у каждого свое место в жизни и своя судьба. Ну, вот это, наверное, моя! Мне очень жаль, что я так опозорил и тебя, и всех моих близких.

Билл».

Томми писал Марлен:

«Милая моя Марвен,

слушай, у нас тут голодовка, начинается серьезный бунт. Я пишу тебе, на случай если заключенные захватят власть, – после этого письма ходить не будут. Все чаще слышатся крики и звон битого стекла. Если я попытаюсь взять с тележки еду, меня убьют…

Кто-то развел огонь, но уже потушили. Охранники всех растаскивают. Дело это медленное, но, вероятно, заключенные захватят власть к середине следующей недели. Я же тебе говорил!!! Вон они стоят с дробовиками, но это их все равно не остановит. Марвен, я по тебе скучаю! Хочу умереть. Все хуже и хуже. Возможно, на днях об этом расскажут в вечерних новостях. А пока – только по радио Цинци. Если разыграется бунт, то ты и близко не подходи. Я понимаю, что на улице соберутся тысячи человек, ты к воротам и не проберешься. Марвен, я тебя люблю и скучаю. Сделай одолжение. Ребята из соседних камер просят передать это на местное радио. Чтобы добиться своего, им нужна поддержка общественности. Перешли на “УОК-ФМ”. Все говорят тебе спасибо. Ну, Марв, люблю очень-преочень-преочень, береги себя.

С любовью, Билл.

Если все будет нормально, принеси какао».

Бобби нацарапал свое имя на стальных нарах изолятора, в котором он мог вволю предаваться фантазиям. Он воображал себя актером кино или телевидения, путешествия в дальние страны и героические приключения.

Его бесило, когда его называли «Робертом», и настойчиво повторял: «Я Бобби!»

Бобби со своим комплексом неполноценности и полным отсутствием амбиций напоминал губку, впитывающую чужие мысли и идеи и выдающую их за собственные. Но когда ему предлагали что-нибудь сделать по-настоящему, он говорил: «Не могу». Он не был уверен, что способен осуществить свои планы.

Когда Бобби только услышал о голодовке, он тут же вообразил себя лидером движения, подающим пример остальным заключенным. Подобно великому Ганди[17] в Индии, он поставит на колени правящих тиранов. Неделю спустя, когда забастовка закончилась, Бобби решил не останавливаться. Он сильно исхудал.

Однажды вечером, когда охранник открыл дверь и внес поднос с ужином, Бобби толкнул поднос, плеснув охраннику в лицо похлебкой.

Артур с Рейдженом пришли к заключению, что, хотя фантазии Бобби помогли им протянуть несколько долгих месяцев в тюрьме, его отказ от еды чрезвычайно ослабил организм. И Рейджен причислил Бобби к нежелательным.

Однажды мать Миллигана пришла на свидание, чтобы отметить с сыном его двадцать первый день рождения. Распрощавшись, Томми оглянулся и заметил нечто такое, чего не видел раньше: заключенные и их женщины сидели за квадратными столиками так, что рук не было видно. Они не разговаривали и смотрели даже не друг на друга, а перед собой с каким-то равнодушием, почти стеклянными глазами.