Голем в Голливуде - Джонатан Келлерман

Вновь молчание, еще дольше.

– Яир, тебе пора заступать, – сказал Петр.

– Еще рано пока.

Петр не ответил, израильтянин вздохнул и встал.

– В чем дело? – спросил Джейкоб, когда Яир вышел.

– Это он. Голова. Тот самый англичанин. Никаких сомнений.

– Вы не хотели говорить при Яире.

– Зачем его расстраивать.

– Он вроде не слабак.

– Напускное. Есть программа для демобилизованных израильтян. Пару лет их натаскиваем, потом они едут домой. – Петр прищурился: – Сколько вам лет, Джейкоб Лев?

– Тридцать два.

– Вы впервые в Праге.

Джейкоб кивнул.

– Раньше не было желания?

– Времени. И денег.

– И как вам тут?

– Честно? Жутковато.

– Не вам первому.

– Вы не ответили на мой вопрос. Почему чердачная дверь оказалась открыта?

– Наверное, я забыл запереть.

– Вы бывали на чердаке.

– Не раз.

– Я думал, это запрещено.

– Кто-то же должен присматривать.

– У начальника охраны нет других дел?

Петр улыбнулся:

– Громкое название невидной работы.

– Кто еще там бывает?

– Публике вход закрыт.

– Кто, кроме вас, имеет доступ на чердак?

– Никто.

– А ребе?

– Ребе Зиссман здесь служит всего три года. Он даже не просится.

– Сколько надо прослужить, чтобы получить право на вход?

– Больше трех лет.

– А вы часто бываете на чердаке?

– Каждую пятницу.

– Перед шаббатом.

Петр кивнул.

– И всякий раз отпираете дверь?

– Не всякий.

– И что ж тогда?

– Моя забывчивость – всего лишь версия, – сказал Петр.

– Есть другая?

– Туристы.

– Нельзя же все валить на туристов.

– А что такого? – Петр поерзал. – Наверное, в тот день я не запер дверь.

– Это ваш окончательный ответ.

– Да, Джейкоб Лев. Я так думаю.

– А что там наверху? – спросил Джейкоб.

Он думал, Петр усмехнется или негодующе щелкнет языком.

Но охранник встал, звякнув ключами. Из ящика достал фонарик и пристукнул им о стол:

– Пошли.

Глава тридцать шестая

В коридоре Петр свернул направо, дошел до двери без таблички, отпер ее и щелкнул выключателем. Голубоватые люминесцентные трубки высветили каменную винтовую лестницу, уходившую вниз.

– После вас, – сказал Петр.

– Мы идем на чердак?

– В микву, – ответил Петр. – Всякий, кто восходит, сперва должен омыться.

– Нет, спасибо.

– Без вариантов.

Помешкав, Джейкоб начал спускаться по грубо вытесанным ступеням. В очень влажном воздухе запах грунтовых вод, различимый во всей синагоге, стал сильнее, и теперь в нем преобладал едкий оттенок хлорки. Джейкоб затылком чувствовал охранника, который топал следом. От этого дыбились волоски на загривке. Хороший толчок – и полетишь кубарем. Переломанные ноги, свернутая шея, раздробленный позвоночник.

Лестница привела в облицованный плиткой подвал, оборудованный душевой кабинкой из стеклопластика и раковиной в сосновой тумбочке. Рядом с ширмой из рисовой бумаги стояла корзина с разноцветными полотенцами.

За арочным входом виднелась миква – шестифутовый квадрат мерцающей воды в полу.

– Можем не поспеть к наступлению субботы, – сказал Джейкоб.

– Тем более нечего валандаться, – ответил Петр.

Он взял полотенце и скрылся за ширмой. Тень его, переламываясь и извиваясь, разделась и обмоталась полотенцем. Затем полуголый Петр вышел из-за ширмы, включил душ. Дожидаясь горячей воды, над раковиной обрезал ногти, одноразовой щеткой почистил зубы и прополоскал рот, прихлебывая из бумажного стаканчика. Когда кабинка окуталась паром, он повесил полотенце на крючок и встал под душ, из настенного раздатчика набирая мыло в ладонь. Выглядел он беззащитно – гладкие голени, тощая задница.

Ну хоть стало ясно, что он безоружен.

Мокрый Петр вышел из кабинки и обернулся вокруг себя:

– Нормально?

– Так точно.

Петр прошел к микве, залез в воду и побрел к центру бассейна. Потом глянул на Джейкоба, набрал воздуха и нырнул, став бледным пятном под водной рябью.

Обошелся без пояснений, отметил Джейкоб. Типа, вот ритуальный бассейн. Или, скажем: гляньте, волоски не прилипли? Или: пихните, если не весь окунусь. Обрядовый протокол знает лишь тот, кто получил хорошую религиозную натаску. Для него Джейкоб даже не еврей. В Америке Джейкоб – распространенное имя. Встречается у сторонников епископальной церкви, дзэн-буддистов, сайентологов. Или вот агностиков.

Петр вынырнул, пробыв под водой добрых двадцать секунд.

– Ваш черед, – сказал он, тараща покрасневшие глаза.

Джейкоб кое-как ополоснулся и вышел из душа, суетливо прикрываясь полотенцем. Подошел к микве и ногой попробовал воду: ледяная, зараза.

Отбросив полотенце, шагнул в бассейн. Вмиг дыхание пресеклось, мошонка скукожилась, спасаясь от холода, сердце захолонуло, но он заставил себя присесть на корточки.

Холод объял его, точно одеяние, скроенное по мерке.

Не выдержав, Джейкоб выскочил на свет божий, как новорожденный младенец: красный, озябший, разгневанный.

– Как же вы терпите, – проговорил он, выбираясь на бортик.

– Вода поступает прямо из реки, – сказал Петр.

– От этого она не теплее.

Петр усмехнулся и подал ему свежее полотенце.

В синагогах Джейкоб отсидел бессчетные часы. Порой и на женских половинах. Однако столь унылой картины не видел ни разу. Мертвенный свет люминесцентных ламп. Суставы складных стульев навеки скованы ржавчиной. Главный зал еле виден сквозь подслеповатые смотровые оконца.

– Женщины сюда и впрямь ходят? – спросил Джейкоб.

– В основном туристки.

– Не удивительно. Тут как в тюрьме.

– Вы очень циничны, детектив Лев.

– Такая работа.

– Здесь это не поможет.

Отдернув фиолетовую штору, Петр открыл дверь в каморку размером с телефонную будку.

– Дверь не запирается?

– Сюда вход запрещен.

– А вдруг кто-нибудь уступит искушению.

– Оттого-то проход через женскую половину. – Включив фонарик, Петр шагнул в каморку.

– Говорят, женщины менее устойчивы к соблазну. – В тесноте Джейкоба обдавало чужим жаром и речным запахом. – Возьмите Адама и Еву.

– Может, так оно было первоначально. – Петр задернул штору, закрыл дверь и направил луч фонарика на веревочную петлю, свисавшую с низкого потолка. – Посторонитесь.

Джейкоб едва успел прижаться к стене, прежде чем охранник дернул петлю.

Открылся люк и выскочила лестница, подняв тучу пыли, вмиг облепившей мокрые волосы. Джейкоб закашлялся и попытался разогнать пылевую завесу, щипавшую глаза. В потолке просматривалась шахта – почти как элеваторное нутро, только много уже. Туда уходила лестница, видимая футов на десять, – дальше слабый фонарик не справлялся с темнотой.