Время вороньих песен - Мара Вересень

устроил мою голову у себя на плече и чуть придерживал за талию, чтоб я не сползла со скамьи.

Резкий рывок и остановка заставили меня подскочить, но меня тут же сцапали и усадили на место.

– Выходим. Глаза вниз, смотреть строго перед собой, на внешние звуки не реагировать.

7.5

– А мы где?

– Центр провинции Нар-Кемен, город Карнэ. Вам это о чем-то говорит? Так и знал. 

Я неловко спустилась, от долгого сидения и лежания мышцы ныли, организму тут же захотелось всего и сразу. Я навалилась на трость, по камням мостовой заискрило. Пешта подхватил меня под руку и трость отобрал. 

Несмотря на поздний час на улице, куда мы вышли с каретного двора, было достаточно оживленно и светло. И как я ни старалась, смотреть строго под ноги не выходило. Я в очередной раз запнулась о подол платья, которое было длиннее, чем я привыкла, меня довольно ощутимо толкнули и внутри вскипело, а в следующий момент я оказалась прижата к ажурной ограде, а бесстыжий ведьмак впился губами в мой рот. Я брыкнулась для приличия и сдалась. Он был сильнее и… мурашки. Куда мне против целой банды? Откуда-то раздался протяжный свист и парочка хлопков.

– Что вы себе позволяете! – все же возмутилась я, едва вышло как следует вдохнуть.

– Могу опять попробовать с час держать за руку, вышло не очень, или вот так. И это один из двух самых быстрых и эффективных способов обмена энергией. Просто с вами не поймешь, сработает или нет, но вы отвлеклись и перестали искрить и полыхать глазами.

– А?..

– А остальное – позже. Если захотите, – невозмутимо добавил ведьмак. Хоть меня и распирало от негодования, ничем кроме злобных взглядов это не проявилось. Пешта удовлетворился результатом, отдал мне трость, и мы молча пошли дальше по улице. Я показательно его игнорировала, а его это вполне устраивало. 

– Не дождетесь, – заявила я, узрев в открывшейся комнате хоть и большую, но одну кровать.

Он пробежался глазами по углам, взял со столика у двери стакан, налил воды из стоящего рядом графина, смерил меня взглядом и накапал своего драгоценного дурно пахнущего зелья. 

– Выпьете перед сном.

– То есть вы не…

– Моя комната слева от вашей. Захотите, сами придете. Спокойной ночи, госпожа Арденн.

– Ворнан…

– Мне нужно подумать. Разобрать этот сумбур, – он отступил к порогу, вышел и закрыл дверь, оставив комнату и кровать в моем полном распоряжении, а меня в растерянности.

Поздний ужин принесли, когда я была в ванной. Закончив приводить себя и одежду в порядок, я нашла столик сервированным, а вот стакан с зельем куда-то исчез. Видимо, служанка посчитала, что вода испортилась, и унесла, поскольку даже от значительно разведенных в жидкости капель ощутимо попахивало. Не бежать же теперь к нему за добавкой, еще решит, что за другим пришла… Платье это… Пошутил – обхохочешься. 

Я покосилась на свое отражение в темном стекле – никаких подозрительных парных огней не сияло. Будем надеятся, что он меня уже обезвредил. Подумаешь, немножко подымила… Он мне вообще чуть дом не спалил. 

Усталость брала свое. Я наскоро поела, забралась в восхитительно чистые простыни и с наслаждением вытянулась, чувствуя, как начинают отходить мышцы, затекшие за время пути.

Если вы ложитесь спать в относительно хорошем настроении это не гарантирует того что вы в таком проснетесь. Стоило пару раз встретить утро без удушающих кошмаров, как я сразу же оказалась не готова, когда они вознамерились вернуться.

…мгновение невесомости. Удар. Вода. Невероятная тяжесть сдавила грудь. И дышать – нечем. Холодно…

За незримой границей в блеклой, серой, тошнотворно перекатывающейся туманной мути меня ждал тот, кто смотрел из глаз Огаста. Один из четырех. Я могла бы всех их узнать сейчас, как бы они не выглядели. Этот не мучал, но запрещал закрывать глаза, и это тоже было мучением. У меня под ногами – крошащийся поребрик, будто я стою на краю дороги, и все, что удерживает на этом краю – незримая нить, уходящая в бесконечность, золотом обвивающая мои запястья. Мои ладони, сложенные горстью, полны крови от того, что нить… нити, уходящие в бесконечность, врезаются в кожу.

– Ты… – сказало чудовище не размыкая губ, но я слышала его и ответила.

– Я. – Точно так же. Безмолвно. Я тоже так могу, потому что здесь меня больше. Множество нитей. Одни из них оборваны и тусклы, другие дрожат, готовые вот вот оборваться, поют и гудят надрывно, третьи, хрупкие и ненадежные на вид, держат на привязи гроздь миров. Но это вижу только я.

– Я ждал не тебя, но раз пришла и принесла часть его пламени…

Чудовище потянулось к моим рукам и потянуло меня к себе, дернув за поводок из бисерных красных капель, почти черных, невесомый и прочный. И он такой не один.

Он. Такой. Не один. Четверо. И я узнаю каждого, хотя ни разу не видела, но все они смотрели на меня из глаз Огаста, когда приходили забрать мой свет и мою тьму, и тогда света становилось меньше, а тьма ширилась.

Тьма ширилась, теперь узких когтистых рук, удерживающих поводки из черно-красных бисерных капель, тоже было четыре.

– Живая, теплая, – вкрадчиво шепчет один, ему нравились рисунки красным на моей коже от его белоснежных клыков. Драгул.

– Послушная куколка, – произносит другой и его глаза без белков мутнеют от похоти, он просил проговаривать каждое свое действие. Эйш.

– Хорошая детка, – говорит третий и его пергаментная кожа лопается, превращая маску в гротескное лицо, он любил мои слезы и ярился, когда я просила остановиться. Ферка.

Четвертый, тот что пришел первым, просто брал. Крево. 

Он молчал, но я все равно слышала его. У него два голоса, как тогда, в ритуальной комнате. Он был един с четырьмя, призывая Тьму в мое тело. И сам по себе, когда звал из-за грани в мир двуликого с красными когтями, способного вырвать душу, и искал свое дитя, свою кровь. Это она в моих руках – яростное пламя, темный огонь. Вот только мне некого звать. Я одна в паутине, на расчерченном клетками поле. Сквозь меня – острое стекло, ноги – на краю, четыре поводка тащат за грань, а темное пламя сочится ало-золотой кровью сквозь пальцы. 

Сейчас…

Сорвется…

Мне некого звать. Только того, кто обжег меня. 

Нар! 

Огонь пришел до того, как