СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ - Юрий Рожицын

   Глянул на землю, повеселел. Оживали дороги. Ползут на тягачах орудия, колоннами спешат грузовики, среди них — бензовозы. «Хейнкель» немцев не страшит, кресты на крыльях видны издалека. Ага, вон и танки показались. Хвост бронированной змеи на спуске серпантина извивается, а где ее голова? Снизился, разглядел тевтонские кресты на башнях. «Свои», можно бомбить! Но куда они спешат? Пронесся над полузатопленным понтонным мостом, по которому через равные интервалы двигаются танки.

   Река... Какая река? Неужели Маас?! Она у самой границы протекает, из Бельгии в Голландию скатывается. А может, и не Маас... Расперло горную, речушку дождями, она и спешит, как лягушка, с волом сравняться. А не все ли равно, как она называется, лишь бы помешать переправе фашистских танков!

   Снял предохранитель с кнопки бомбосбрасывателя, развернул штурмовик и на бреющем обратно к реке. Чуть макушки деревьев крыльями не сшибает. Вдоль понтонного моста, на танки с притопленными водой гусеницами пунктирной линией посыпались бомбы из люков. Набрал высоту, сделал круг и зашел в хвост колонны. Внизу оглушительная паника. Машины торопливо расползаются с дороги, уходят из-под удара. Костя спикировал, стреляя из двух крупнокалиберных пулеметов, потом нажал на пушечную гашетку. Свечой вспыхнул тяжелый танк и развернулся поперек дороги. На него наскочил другой, они намертво сцепились, отрезав пути отхода бронированных машин.

   Очередь из зенитного пулемета дробью хлестнула по правой плоскости. Костя отрезвел, понял, что увлекся. Штурмовик пулей не собьешь, моторы и важнейшие узлы надежной броней защищены, но сзади, в тесной кабине, Сергей и Женевьева. Каково им пришлось, когда он в пике входил?

 — Сережка, жив?

 — Жив, здоров и тебе того желаю! По ком стрелял и бомбился?

 — По танкам на понтонном мосту... И в авиации всегда порядок, земляк!

   В шлемофоне послышалась озорная частушка:

       — Ойся, да ойся, ты меня не бойся,

         Я тебя не укушу, ты не беспокойся...

   За рекой Костя снова набрал высоту. Настроение радостное: насолил фашистам напоследок. Одна беда. Вряд ли до Франции дотянут, стрелка бензомера меньше половины показывает, к нулю клонится. И встречи с английскими и американскими истребителями приходится опасаться. Увидят свастику, осатанеют, налетят скопом, собьют, и тогда доказывай, что ты не верблюд. И парашютов в кабинах не оказалось. То ли немцы с ними в убежище сиганули, то ли на стоянке остались. Прыгнешь, зубами за воздух придётся держаться...

 — Костя! — в голосе Сергея тревога. — Звено «мессеров» нас преследует, за облаками хоронятся. Будь начеку, а я хвост прикрою...

   Самолеты вывернули из-за края тучи, и по обрубленным, угловатым крыльям Груздев узнал немецкие истребители. Они кралась за штурмовиком, рассчитывая неожиданно навалиться на него. Парень приготовил пулемет к стрельбе и сожалеюще глянул на склоненную Женевьеву. Если собьют, она не успеет и осознать, что случилось.

   Сергей  окончательно уверился, что без боя им не уйти от «мессершмиттов». У тех и скорость побольше, и в маневре они порезвей. Остались ли у Кости боеприпасы? По фрицевским танкам он не жалел снарядов и патронов.  - Как у тебя с боеприпасами?  - Не густо, — признайся Лисовский.

 - Тогда на нас не оглядывайся, фертом уходи от фрицев.

 — Если они пустят...

   О Сережке-то он и беспокоился, тревожась, что тот ремнями не пристегнут. Ох, Женевьева, пороть тебя мало,  по  рукам-ногам  связала. Сколько от нее хлопот идет! В баронском поместье  им  жизнь спасла, а здесь и сама не уцелеет, если их «мессеры» зажмут.

   Справа прошла жаркая оранжевая трасса. Невольно подумалось о разных цветах нашего и немецкого порохов при выстрелах. У гитлеровцев — оранжевый, у нашего — голубоватый. Глянул вверх — на штурмовик нацелились два истребителя. Мгновенно убрал газ, выпустил щитки — самолет тряхнуло от резкого воздушного торможения, «мессеры» проскочили далеко вперед. Сзади затакал пулемет:  Сергей открыл огонь по пристроившемуся в хвост истребителю. Лисовский оглянулся, увидел, как с крыльев немца стекают огненные струи, трассы которых подбираются к «хейнкелю». Круто спикировал и заметил обрадованно, как острая оранжевая струя из Сережкиного пулемета врубилась в брюхо преследующего истребителя, и тот, не сумев выровняться, камнем пошел к земле.

 - Молодец, чалдон! — радостно вскрикнул Лисовский и, сделав боевой разворот, на полном газу рванул вверх. Пусть думают немцы, что «хейнкель» иммельманом хочет уйти от них. Тут же резко нажал на правую педаль, а ручку управления взял на себя. Самолет потерял скорость, и оба желтоносых «мессера» прошли над ним, продолжая крестить небо цветными трассами. Костя погнался за ведомым и пушечными снарядами оторвал ему хвост. Последний истребитель круто спикировал на штурмовик и поджег левый мотор.

 — Мотор горит, иду на снижение!

 — Эх, мать моя... богородица! — вырвалось у Сергея. — Не чухайся, приземляйся!

   Из мотора выбиваются языки пламени, черным шлейфом тянется за самолетом дымный след. Управление действует плохо, что-то случилось с рулем высоты. Тут-то и свалился из-за облака «мессер» и всадил в корпус «хейнкеля» длинную очередь. В последнее мгновение застрочил пулемет Сергея, истребитель качнулся, стал терять высоту, но выровнялся и исчез за тучей. Штурмовик лихорадочно задрожал и непроизвольно сорвался в штопор. Завертелась, закружилась гигантской каруселью земля, приближаясь с неотвратимой быстротой. Косте удалось выровнять машину почти над самой ее поверхностью.

   Взбугренная, истерзанная танковыми гусеницами равнина стремительно спешила навстречу горящему штурмовику. Ровные квадраты полей, рощиц, выстроенные шеренгами тополя, шахматные порядки яблонь, и нигде ни клочка земли, пригодной для посадки       "хейнкеля". Наконец, поблизости лейтенант заметил небольшую молодую рощицу и решил дотянуть до деревьев, чтобы смягчить падение тяжелой бронированной машины. Соленый пот и едкий чад разъедали слезящиеся глаза, но парень упрямо вцепился в рычаги управления, пытаясь добиться невозможного. Разбито шасси, еле-еле тянет уцелевший мотор, работающий с перебоями. До рощицы считанные метры, доли секунды отделяют самолет от падения. Успел крикнуть напоследок:

 — Держись, друже-е-е...

   Его со страшной силой швырнуло на приборную доску, ударило грудью и головой. Медленно, с невыносимой болью померкло сознание, будто на парашюте опустило в черную бездонную пропасть.

   Женевьева очнулась от непонятной тяжести, навалившейся на спину, ломавшую девушку вдвое. Что-то мокрое капало на волосы, кто-то хрипло стонал и натужно всхлипывал над ней. Хоть и шумело в голове, но француженка сознанием уловила, что — наконец-то! —смолк надсадный гул моторов. Странным показалось негромкое потрескивание, словно неподалеку опробовал голос молодой у кузнечик. Ремни мешали ей сползти с сиденья. Она машинально их расстегнула, опустилась на пол кабины и с трудом выбралась из-под тяжелого тела. Тупо посмотрела на залитое кровью лицо, будто снимая паутину, провала ладонями по глазам и все вспомнила.