СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ - Юрий Рожицын

   Тяжеловата машина в управлении, нужно чуток подняться, а то врежешься в трубу или террикон. Мглистая дымка затянула Рур, куда ни глянь — пожарища, а вон сквозь тьму прорезываются огненные всполохи. Снова металл из мартенов немцы выпускают! Неужели американцы и англичане не замечают промышленных объектов? Заводской двор как на ладони, видно, как из будки маневрового паровозика сиганули машинист с кочегаром и бросились к убежищу.

 — Сережка! Далеко будем путь держать?

 — Милай, може, к нашим махнем? — в голосе земляка надежда и неуверенность.

 — Не проскочим. Далеко! Горючего не хватит, а уж собьют наверняка... Придется во Францию через Бельгию. Помнишь, на карте прикидывали?

 — То карта, паря, — шумно вздохнул Сергей.— Чё поделаешь... на безрыбьи, как говорит дядька Исак, и рак рыба...

   Женевьева будто после кошмарного сна в себя приходила. Сначала не поняла, что за сильный гул сотрясает сидение, отчего вибрирующий пол то проваливается и сердце к горлу подступает, то поднимается и сердце в пятки соскальзывает. Потом рассмотрела притиснутого к ней Сергея, прозрачный фонарь, пулемет на турели, дневную просинь. Тогда и догадалась, что летит на самолете, том самом, к которому бежали сквозь чадный дым, выстрелы, взрывы, огонь и смерть. Летит, оставив под собой мерзкую вражескую землю, страх встречи с гестаповцами и эсэсовцами, постоянную зловещую неопределенность, колючую стужу и пронизывающий ветер. Но куда они направляются? А не все ли равно, лишь бы отсюда подальше. Сережка с ней, а на остальное наплевать. Забыть, забыть о недавних ужасах, чтобы потом, через много лет, как отец о боях под Верденом, вспомнить: «А славное было времечко!» Нет, о ее времени не скажешь, что оно славное, даже десятилетия не сотрут из памяти злодеяний бошей! Она обхватила Сережкины колени и прижалась к ним щекой.

 — Ты чё, Женька? — спросил он сверху. — Обыгалась. Я уж запереживался. Окостенела девка, хоть гвозди из нее делай...

 — Ты что бормочешь? — не разобрал Костя его слов.

 — Да с Женькой о жизни толкуем.

   Сквозь зеленоватый плексиглас фонаря Груздев различил  темные клубы разрывов, самолет тряхнуло близкой воздушной волной.  — Чё творят, гады зубатые!

 — Из зениток стреляют.

 — Опупели, по своему самолету садят!

 — Успокойся, перестали! — рассмеялся  Лисовский. — Тебя  испугались...

   С высоты хорошо просматривается затянутая грязно-серой дымкой земля, и Костя, сориентировавшись по карте и компасу, взял курс на юго-запад. В воздухе болтало, встречный ветер гасил скорость штурмовика, и Лисовский с беспокойством заметил, как растет расход горючего. Будь под рукой подробная летная карта, он спрямил бы путь, а теперь придется добираться до отрогов Рейнских Сланцевых гор и от них круто повернуть на запад. Нужно поглубже забраться, подальше оторваться от «линии Зигфрида» и района военных действий.

   Лейтенант опасался чьих бы то ни было истребителей. В Сережкиной кабине — Женевьева, она помешает земляку на полную силу использовать скорострельный пулемет, свяжет его действия, значит, придется самому, как волчку, вертеться, чтобы отбиться от нападающих. Да и в маневре он стеснен. Сергей ремнями француженку привязал, а сам как цветок в проруби болтается. Попробуй войти в крутое пике, развернуться иммельманом или сделать бочку! Только в безвыходном положении придется прибегнуть к опасным маневрам.

   Как ни беспокоили Костю сомнения, переживания за Груздева, полетом, высотой, небом он от души наслаждался. Опостылели ему враждебные города, где крадешься от развалины к развалине и не знаешь, из какой подворотни в тебя выстрелят, за каким углом нож в спину всадят. Он содрогнулся, вообразив страшный, беспощадный удар... Не верится, что минуло почти два месяца, как он не поднимался в воздух, прошел Польшу и Германию, натерпелся лишений и страха, пережил засады и кровавые схватки, скрывался в тайных убежищах, не вылазил из черной эсэсовской шкуры. Неужели пришел конец бесконечным испытаниям на русскую прочность?

 — Сережка, замерз?

 — Терплю, куда бедному хрестьянину податься... Ты цель засеки, пора от фрицевских гостинцев избавиться, и без них перегруз.

 — Не вижу подходящей цели, — отозвался Лисовский. Сотки и полусотки в бомболюках он заметил еще на земле и тревожился из-за них. Взорвись поблизости снаряд или пуля угодит, облачком ведь распылятся над грешной землей.

   На излучине тусклым серебром блеснул Рейн и остался позади. В рваных просветах первого яруса туч проглядывает бурая равнина, поредевшие россыпи домишек. И вдруг поселки исчезли, будто ножом их обрезало. Потянулась унылая голая земля с переплетающимися ленточками дорог, невысокие холмы с черными тенями логов и оврагов. Подумалось, осыпь после войны золотом, а сюда и на аркане не затащишь. А ведь кто-то там, внизу, живет, ходит, чему-то радуется, о чем-то заботится, с кем-то милуется... Милуется ли?! Похоже, «линия Зигфрида» началась. Денно и нощно болтает о ней берлинское радио, запугивая англо-американцев неприступностью ее укреплений. Она или не она? Может, здесь цель для немецких бомб поискать? Пан или пропал!

 — Иду на снижение! — сообщил он Сергею.

   Груздев, проверив подвижность пулемета на турели, наблюдал за небом. Снижается самолет, в перегородку спиной Сергей уперся. Ему не видно, что на земле творится, небо на машину опрокидывается: держись, не то придавит. Женевьева совсем скисла. Голову опустила, руками крепко-накрепко обхватила, будто потерять боится. Не бабье дело война. Повидал Сергей и связисток, и санитарок, и снайперов, и прачек на фронте. Зацепит горемычную пулей аль осколком, так она не столько о ране тревожится, сколько боится, как бы мужики растелешенной ее не увидели. И смех, и слезы! А Женька слабачка, с русскими девками ее вровень не поставишь, не вытянет. Те и на работу спорые, и с парнями компанию поддержат, и «подгорную» с таким топотком оторвут, аж стены задрожат...

   Костя злится. Как назло, пусто, будто вся округа вымерла, ни одной подходящей цели для бомбежки не подвертывается. Где-то неподалеку линия фронта проходит, а немцы хитро замаскировались, кажется, что над безлюдной пустыней летишь. Мелькают озерки, похожие на голубые зеркальца, прямолинейные ложа каналов, вдоль которых тянутся желто-зеленые полосы, переходящие в бурую равнину, проглядывают луга и заброшенные пашни. По дорогам жуками-навозниками ползут редкие автомашины, пароконные повозки. Не бросать же на них мощный боевой самолет? Это сперва, в сорок первом, летчики люфтваффе гонялись за пешеходами и коровами, охотились за одиночными бойцами, с жиру, сволочи, бесились, техникой хвастались. А сейчас, сколько уж времени летит, а немецкими самолетами и не пахнет. Не все коту масленица!