«Если», 2007 № 01 - Дмитрий Николаевич Байкалов

не справиться, потому что у него есть Наташа и Маринка. Тот, кто должен защищать своих, отступать не имеет права — конечно, если он мужчина. А в этом за десять лет совместной жизни Алексеев не дал повода усомниться.

— Пусти-ка, — сказал он. — Что это мы тут сидим? Ты как прилетела, наверное, и не поела толком.

— Страшно есть хочу, — призналась жена. — Димка там целую сковородку мяса нажарил, наверное, ребята все уже смолотили.

Алексеев, словно на экране, увидел их всех за этой сковородкой — ребят, виноватых лишь в том, что у них открылась совершенно непонятная способность, и потому обреченных первыми принять удар. Наверняка Корнейчук не сказал всей правды, а если сказал — то так, что они не поняли, и потому они жизнерадостно жуют, пьют горячий чай, травят анекдоты и подкалывают деда Букина, чтобы вспомнил первую мировую.

— У нас морозилка забита под завязку, будет тебе мясо, — пообещал Алексеев и первый начал спускаться по узкой лесенке вполоборота, чтобы подать Наташе руку.

* * *

8 июня 2013 года

До последней минуты не знали, кто полезет в танк, а кто — в кузов грузовика.

Это был довольно опасный эксперимент. В ту самую минуту, когда поплывет перед глазами наблюдателей легкая пелена и очертания танка пойдут волнами, идущий за ним, словно на буксире, грузовик должен аккуратно притормозить, удерживая танк дюжиной стальных тросов. Теоретически он вместе с грузом весит раз в восемь больше танка и не должен впустить его в туннель. А что выйдет практически — одному богу ведомо.

Механик-водитель Гена держал четыре шлема и объяснял маленькому Лёнечке, для чего танкисту этот головной убор.

— Тут же нет амортизации, как тряханет!

— А чего тряханет? — спорил Лёнечка. — Дорога, как асфальт.

— Он на то и танк, чтобы бегать по бездорожью. В общем, без шлема нельзя, и все тут.

— А можно, я туда залезу?

— Валяй.

Он подсадил мальчишку на броню, и Лёнечка остановился, выбирая один из двух открытых люков. Наконец выбрал командирский, скрылся в нем и внутри завопил от восторга.

Подошли Корнейчук и Алексеев. На шее у Корнейчука висели наушники с микрофоном.

Все, кто сидел, встали, курящие избавились от сигарет.

— Пойдут Владик, Сева и я, — распорядился Алексеев. — Гена, давай сюда шлем.

— Не дури, — одернул его Корнейчук. — Грохнешься там в обморок — что с тобой делать будут?

— Не грохнусь, я стимуляторами накачался. И видишь, я весь в датчиках.

— Перестань выяснять отношения со своей совестью, — громче, чем следовало бы, приказал Корнейчук. — Пойдут Мартынов, Гончаренко и Бережков. Гена, проинструктируй их живенько…

— Нет. Мартынов, Гончаренко и я.

Корнейчук вздохнул и очень выразительно вкрутил воображаемый винтик себе в висок.

Алексеев взял у Гены шлем. В юности он служил в танковых войсках и даже сразу признал гусеничную реликвию — Т-55. Вспомнив последние полковые стрельбы, он усмехнулся: сейчас внутри куда как просторнее, нет сорока трех распиханных по креплениям снарядов…

Танк был в упряжи из тросов, расстояние между ним и грузовиком — метра четыре, не больше, рискованное расстояние, но команда специалистов, которых удалось понадергать из закрытых институтов, решила, что для эксперимента это в самый раз.

Корнейчук встал в сторонке и наблюдал, как гипнотизер Шварц проводит какой-то последний инструктаж, как Алексеев первым лезет в люк, как выставляет наружу Лёнечку, как ловко исчезает в люке Гена. Потом надел наушники и выдвинул прямо к губам микрофон.

— Объявляю готовность «два». Наблюдатели на вышках?

— Есть, есть, — вразнобой ответили далекие голоса.

— Корепанов?

— Есть, — отозвался наблюдатель с зависшего над полигоном вертолета.

— Лаборатория?

— Есть, есть, есть… — откликнулись специалисты, сидящие каждый перед своим монитором.

— За рулем?

— Есть, — хором сказали шофер грузовика Витя Гайдук и Боцман.

— Готовность «один». Алексеев?

— Готов.

— Пошел!

Танк двинулся чуть раньше грузовика, тросы натянулись.

— Сейчас еще рано, — они не вошли в этот, как его, ну… — Лёнечка, забыв ученое слово, смутился. — Давайте вон туда отойдем, оттуда лучше видно.

Мальчик очень обрадовался новому человеку, который еще ничего тут не знал и не понимал, поэтому был идеальным слушателем. Корнейчук же ощущал дистанцию между собой и экспедицией, это была совершенно необходимая дистанция, сокращать которую незачем, и малолетний гид пришелся кстати.

Если глядеть с косогора, было похоже, будто танк тащит по проселочной дороге огромный карьерный грузовик, и это смахивало на игру — не бывает же в действительности, чтобы танки за собой грузовики таскали. Да к тому же солнце разгулялось, вдруг весь мир провалился в лето, захлебнулся летом, ошалел от лета. Не мог он погибнуть, этот мир, где у ног цветет земляника!

Землянике-то что, подумал Корнейчук, люди вымрут, динозавры народятся, а она все так же будет цвести, и стрекозе вон тоже ничего не угрожает, кому она нужна, эта стрекоза…

За полчаса до начала эксперимента он запросил сводку. Американцы выстрелили по противнику дважды. У того была какая-то особенная система защиты — ракеты не долетели до цели, взорвались в километре от рубки корабля, если там была именно рубка. Выходило, что не только незваные гости объявили Земле войну, подбив зонд, но и Земля им войну объявила. Заранее проигранную, потому что техника у этих господ знатная и с антивеществом они балуются запросто — как иначе объяснить и скорость, и стремительное по космическим масштабам торможение? При другом топливе так не выйдет. Уже всем ясно, что никакой это не дейтерид лития.

Лёнечка тянул задумчивого дядьку все выше и выше по косогору — чтобы видеть, какие чудеса произойдут с танком и грузовиком за поворотом. Больные ноги Корнейчука страх как не любили подъемов. Но он вскарабкался на самый гребень и встал там рядом с Лёнечкой, по пояс в кустах.

Зрелище оказалось не таким уж страшным и даже не мистическим, как выразилась Анна Петровна Залесская. Действительно, воздух вокруг танка пошел рябью, зеленое пятно рассыпалось на мельтешащие точки, точки растаяли.

— Вот, вот, смотрите! — кричал Лёнечка.

— Гайдук, тормози нежненько, — приказал в микрофон Корнейчук.

— Есть тормозить.

Корнейчук не видел, как натянулись тросы. Они не могли порваться — танк с экипажем весил в восемь раз меньше огромного грузовика, а количество тросов рассчитали с таким запасом, что мама-не-горюй. Сейчас огромный вес карьерного грузовика противостоял загадочной воле трех членов экипажа.

Грузовик стоял — и тем не менее вплывал в пятно мельтешащих точек, в белесое пятно, по которому прошли быстрые волны. И не стало машины, которая весила более трехсот тысяч тонн. Пропала, растаяла!

— Так… — сказал Корнейчук.

Было ли это удачей? Было — в том сомнительном случае, если и танк, и