Свидетели Цусимы - Джон Вествуд

На шканцах, выстроившись во фронт, команда пела утреннюю молитву «Христос Воскресе». Эти бледные землистого цвета лица, бесстрастное выражение глаз, повязки, пропитанные запекшейся кровью, надолго останутся в моей памяти.

Кругом виднелись следы ужасного разрушения. Все было смято, разворочено; торчали исковерканные стальные листы, обломки, зияли дыры пробоин. Мне некогда было заниматься рассматриванием повреждений; я спустился на центральный перевязочный пункт и, проходя через правый пункт, только покачал головой, глядя на его жалкий вид. Не уйди мы вовремя, ни одна душа не осталась бы в живых.

Приказав санитарному отряду готовиться к перевязкам, я начал обход раненых. Их уже поили горячим чаем.

Как оказалось, «Олег» спрашивал о потерях в личном составе, о характере повреждений, количестве оставшегося угля. Положение отряда было таково: на «Авроре» убито 10 человек (в том числе командир), раненых 89, из них 6 смертельно, 18 тяжело (3 офицера ранены тяжело, 5 легко). На «Олеге» было убито 11, раненых 40, из них 2 смертельно, 8 тяжело (2 офицера легко ранены). На «Жемчуге» убито 9 (в там числе 1 офицер), раненых 34; из них 1 офицер и 2 нижних чина смертельно, 7 тяжело (2 офицера ранены легко).

Относительно угля получились следующие сведения: на «Олеге» и на «Жемчуге» осталось его на переход в 1300 миль при экономическом ходе, на «Авроре» — несколько больше, но при этом нужно было помнить, что благодаря громадным пробоинам, зиявшим в трубах, расход угля чрезвычайно увеличился против нормы.

Самые большие повреждения по корпусу судна были на флагманском корабле «Олег». Много крупных пробоин, затоплено несколько отделений. Вследствие какого-то повреждения в цилиндре, а также оттого, что временную заделку пробоин срывало волной, «Олег» уже не мог дать прежнего своего хода.

Зато наш крейсер, не защищенный, как «Олег», барбетами и казематными броневыми башнями, понес гораздо большие потери людьми и орудиями.

Из числа пострадавших на «Авроре» 99 человек — 57 приходилось на комендоров и орудийную прислугу. По приведении в известность потерь, повреждений и количества угля адмирал запросил мнения командиров о том, куда идти.

Опросив офицеров, Небольсин передал по семафору мнение «Авроры» о том, что надо в ближайшую же ночь попытаться форсированным ходом проскочить Цусимский пролив; пока же просил позволения прекратить пары в лишних котлах, что­бы сберечь силы машинной и кочегарной команд.

Что заявили командиры остальных двух судов — не знаю.

Отряд продолжал пока двигаться прежним курсом, самым малым ходом, стараясь на тихой воде, пока не засвежело, заделать пробоины. Сигнальщики внимательно следили за горизонтом: ожидалось появление наших броненосцев, которых мы видели отступающими на юг.

Пока все это происходило наверху, я занялся своим делом. Работы предстояло много. Прежде всего надо было разместить раненых поудобнее, выбрать места более прохладные и светлые, переменить тюфяки, залитые кровью, вымыть раненых, переодеть в чистое белье, организовать постоянный уход и наблюдение за ними. Для этого было отряжено 15 человек санитарного отряда; им было поручено измерять температуру два раза в день, поить, кормить раненых. Помогали и свободные от службы товарищи. Наскоро были сооружены временные деревянные нары в батарейной палубе. Для раненых имелись постоянно под рукой горячий чай, кофе, холодное питье. Лазаретные и кают-компанейские запасы коньяку, рому, красного вина, консервированного молока щедро расходовались. Более тяжелым пришлось назначить легкую диету: бульон, молоко, кисель, яйца.

Всюду шла деятельная очистка от кровяных пятен — окровавленные вещи выбрасывались прямо за борт; все-таки уже в конце суток трупный запах стал давать себя чувствовать.

Раненые вели себя поразительно терпеливо. Повязки держались хорошо, некоторые промокли. Во время обхода я заглянул в каюту Лосева, поглядел на Евгения Романовича, лицо которого приняло уже строгое, спокойное выражение.

Составив список раненых и назначив, кого брать первыми, я приступил к перевязкам. Началась наша медицинская работа. Сейчас же я встретился с вопросом, к чему надо прежде всего приступить. Если мы будем прорываться ночью, то не стоило предпринимать каких-либо больших операций, а просто сменить повязки, перевязав кровоточившие сосуды.

Если же мы намерены идти на юг, то ранами можно заняться основательнее, как в мирное время. Я посылал несколько раз узнавать, в чем дело, выходил сам и так и не мог добиться толку. Никто не знал, что предпримет дальше адмирал.

Часов около 10 утра на центральный перевязочный пункт стали доноситься отдаленные выстрелы. Очевидно, с боем стал догонять нас с севера наш броненосный отряд. Это для всех настолько не было неожиданностью, что мы отнеслись к этому совершенно апатично, продолжали работу, как ни в чем не бывало, разве только с еще более серьезными лицами.

Через полчаса кто-то, однако, принес известия, что наверху к пробоинам в трубах стараются приделать железные листы: они-то своим хлопаньем и производили впечатление глухой отдаленной пальбы.

Общий характер ранений состоял в рваных ранах самой неправильной формы, различной величины, с краями большею частью ушибленными и обожженными.

Гораздо сильнее раны были обожжены внутри. Обрывки тканей одежды приходилось вытаскивать черными, обгоревшими, мышцы крошились на отдельные волокна.

Впрочем, ожоги ран имели и свою хорошую сторону — загрязненные раны обеззараживались, кровотечение из мелких сосудов останавливалось благодаря прижиганию. Разрушения в теле были варварские; осколки ведь не походили на гладкие пули, делали большие карманы, громадные, сильно развороченные выходные отверстия. Было много открытых осколъчатых переломов черепа и других костей.

Несколько человек, смертельно раненных, производили тяжелое впечатление.

Сквозная рана таза у матроса Колобова, кончавшаяся огромным развороченным отверстием у крестца, требовала не одной, а двух перевязок в день. У Ляшенко было огнестрельное повреждение позвоночного столба, паралич конечностей. У Морозова две крошечные ранки в области живота, которые в дальнейшем должны были неминуемо вызвать воспаление брюшины. Штаб-барабанщик Ледяев из 10 ран имел две в голову с проломом черепа. Во время перевязки он стонал: «За что, за что? Что я им сделал? Я ведь не стрелял».

Кто-то из его раненых товарищей заметил: «А зачем барабанил? Сам поднял артиллерийскую тревогу, а теперь жалуешься». Бедный Ледяев должен был согласиться с этим.

В час дня крейсера застопорили машины. Адмирал ввиду смерти командира «Авроры» и ранения ее старшего офицера перенес свой флаг на наш крейсер и перебрался со своим штабом. Так как фор-стеньга у нас была сбита, то контр-адмиральский флаг пришлось поднять на грот-стеньге (стеньга — верхняя, более тонкая часть мачты, служащая для подъема флагов, сигналов и т.д. Если стеньга — на передней мачте, то говорят: стеньга фок-мачты, если она находится на средней мачте, или на грот-мачте, то это грот-стеньга. — Примеч. пер.).

На гафеле все еще развевался боевой флаг, весь издырявленный, в лохмотьях. Адмирал, представительный, высокий, с длинной седой бородой старик, был, видимо, потрясен исходом боя.

Мы узнали о крупных повреждениях корпуса «Олега», который являлся небезопасным для плавания: большинство пробоин находилось у самой воды, у ватерлинии. Временные починки могли быть сбиты первой же сильной волной.

Идти обратно Корейским проливом с сильно поврежденными судами (на «Олеге» в рубашку правого цилиндра высокого давления просочился рабочий пар, и он уже не мог дать своего прежнего хода), с ограниченным количеством угля, расход которого на «Олеге» за день боя дошел до 350 тонн, и рисковать встречей с многочисленным и совершенно не пострадавшим неприятельским флотом адмирал находил невозможным.

Для прохода во Владивосток кружным путем, вокруг Японии, через Лаперузов пролив, не хватало угля. Поэтому адмирал пока решил идти в Шанхай, чтобы попытаться принять там с наших транспортов за 24-часовой срок уголь, и, заделав на тихой воде своими средствами пробоины и забрав с собою угольщиков, попытаться далее пройти во Владивосток Лаперузовым проливом или возвращаться в Россию. Пока же отряд наш стоял, не давая ходу.

Адмирал рассчитывал, что к нам должны приблизиться уцелевшие броненосные суда эскадры, отступившие на юг. Каких-либо инструкций насчет возможного разлучения с эскадрой после боя у адмирала не имелось.