За землю отчую. - Юрий Галинский

Тонкие губы шуракальца дрогнули в едкой усмешке; оторвав взгляд от вытянутого, как у лошади, лица оглана, он посмотрел на многочисленные кувшины с запретным вином, бузою и кумысом, на дыни, миндаль и виноград на ковре и с осуждением подумал: «Сколько они выпили хмельного! Нечестивцы презрели яссу великого Чингисхана!..»

В шатре ярко пылал костер, но Беку Хаджи было зябко, насквозь промокшая одежда холодила тело; ковер вокруг него потемнел от стекавшей с кафтана воды. Хану тоже захотелось выпить вина, он даже облизнул губы, но, верный вековым устоям, заставил себя подавить это желание. Взглянул на свои перепачканные глиной сапоги и сырую одежду, завистливо покосился на унизанный жемчугом и сапфирами шелковый халат Коджамедина, на его красного сафьяна легкие туфли и хмуро поморщился.

От пристально наблюдавшего за своим гостем оглана это не укрылось. Он хлопнул три раза в ладоши и, когда в шатер вбежал черный невольник, приказал:

Халат и туфли доблестному хану, он хочет переодеться после утомительной дороги! — И, обращаясь к шуракальцу, предложил: — Выпей вина, оно согреет тебя и укрепит твои силы.

Однако и это не смягчило Бека Хаджи, покачав головой, оп произнес:

Благодарю тебя, пресветлый оглан, но я не пью перед битвой! Напрасно ты послал своего раба за одеждой. Я не стану переодеваться, ибо когда я в походе, то веду жизнь простого нукера. Скажи мне только, не ослышался ли я, что ты намерен сегодня выступить на Волок Дамский?

Нет, не ослышался! Сегодня! Сейчас же! — выкрикнул обозленный Коджамедин.

Но уже рассвело, а твои нукеры к походу не готовы. Да и, шуракальцам следовало бы отдохнуть после дальней дороги. Не забывай: Волок защищает брат Дмитрия Московского коназ Серпуховский, за победу над Мамаем его называют Храбрый!

Я все знаю, Бек Хаджи! — надменно процедил тот.— Не понимаю, зачем ты мне рассказываешь об этом?!. Ты, который не был в Мушкафе! Ты, который даже не видел, как храбро сражались с урусутами доблестные нукеры великого хана!

Я в это время сражался с тульским и тарусским коназами! Я победил их и взял большой полон! — отпарировал Бек Хаджи.— Мои воины тоже храбры и отважны! Урусуты стояли насмерть, но я сломил их! Вы считаете, что я побоялся прийти в Мушкаф! Вы считаете, что я думал только о ясыре! Но если бы тульский и тарусский коназы соединились с Серпуховским и ударили с полудня, вы бы не овладели Мушкафом!..— все больше распалялся шуракальский хан.

Хватит! — перебил его Коджамедин, небрежно махнув длинной костлявой рукой.— Нам все известно, не хвались! Мы еще обо всем потолкуем, когда придет час!

Бек Хаджи даже вздрогнул при этих словах. «Угрожает?!.»

Заставил себя сдержаться и после небольшой паузы сказал:

Я хочу спросить о другом: все ли известно тебе, оглан, о воинстве коназа Серпуховского?,

Коджамедин, щуря узкие щелки глаз, отвернулся и ничего не ответил.

Тогда, чтобы помешать разгорающейся распре, подал голос Хаджи Черкес:

Нам все известно, Бек Хаджи, все. Урусутов в Волоке Ламском немного. Совсем мало урусутов, не наберется и ту мена.

Их можно растоптать копытами наших коней, даже не вынимая из ножен сабель! — воскликнул ногайский хан Койричак.

Бек Хаджи усмехнулся и, не повышая голоса, проговорил:

И это все, что вам известно о Серпуховском и его воинстве? Немного, однако!

Я окажу тебе высокую честь, шуракалец,— прошипел Коджамедин и вдруг снова перешел на крик: — Ты первым поведешь на Волок своих нукеров! Они храбры, полны сил, они не участвовали в битве за Мушкаф! Они сокрушат урусутов!

Чем больше кричал разъяренный оглан, тем спокойнее становился Бек Хаджи, тем увереннее звучал его голос:

Меня всегда считали беспечным, легкомысленным человеком, но более беспечных людей, чем вы, я еще не встречал. Вы пренебрегли законами яссы великого Чингисхана, вы даже не выставили вокруг своего стана дозорных. Если бы урусуты этой ночью оказались тут, они бы вырезали всех до последнего нукера, вырезали бы, как баранов. Вам все известно, но знаете ли вы, что урусутские разведчики без помехи подкрались к самому лагерю?.. Мои нукеры поймали двоих, а сколько их было?.. Хотите, я прикажу привести их сюда, чтобы допросить?

Ты забываешься, шуракалец! — вскочил на ноги Коджамедин.

Как ты смеешь, Бек Хаджи, так разговаривать с братом великого Тохтамыша! — поднялся с ковра хан Койричак, угрожающе кладя руку на эфес кинжала.

Хаджи Черкес вмиг оказался менаду ними и срывающимся голосом прохрипел:

Опомнитесь, ханы! Аллах покарает нас, если мы не сокрушим неверных, а станем убивать друг друга!..

В шатре установилось гнетущее молчание, сквозь войлочные стены стал слышен гомон пробуждающегося лаге* ря. Коджамедин подошел к Беку Хаджи и угрюмо произнес:

Хорошо, доблестный Бек Хаджи, ты не пойдешь первым на Волок Ламский. Ты и твои нукеры будут в обозе охранять ясырь. Я все сказал.

Шуракалец, не проронив ни слова, стремительно вышел из шатра.

Вскочив на коня, разъяренный хан в сопровождении телохранителей поскакал к своим нукерам. Возле небольшой походной юрты, которую уже успели поставить, Бек Хаджи спрыгнул на землю и быстро прошел вовнутрь. В нос ему ударил едкий запах дыма. При свете воткнутого в землю факела двое невольников, стоя па коленях, изо всех сил дули на сырые дрова, стараясь разжечь костер. Хан для острастки хлестнул их плеткой по спинам, замахнулся опять, но огонь наконец разгорелся, и рабы, торопливо пятясь, поспешили убраться из юрты.

Бек Хаджи присел на корточки возле костра, задумчивый, мрачный. Припоминал в подробностях весь разговор с огланом Коджамедином и чувствовал, как неистовая лють туманит голову... «В обозе решил держать меня и моих храбрецов! Что ж, он об этом еще горько пожалеет!..»

Эй, Хасан! — громко позвал Бак Хаджи начального над стражей и, когда тот появился на пороге, велел привести урусутских дозорных.

В юрту ввели Никиту и Алешку; руки у них были связаны, одежда снята. Босые, в длинных белых рубахах, стояли парни перед ханом, который не спускал с них пристального взгляда. Бек Хаджи подошел к ним ближе и выкрикнул:

Вас послал коназ Серпуховский?

Пленники не отвечали.

О хан, ты забыл, что они тебя не понимают! — воскликнул мынбасы Солиман, вошедший в юрту. — Я прикажу привести урусутского поводыря, что служил нам в Тарусе, он знает по-татарски, у него такое чудное имя — Корень.

Вскоре тот явился; бросив беспокойный взгляд на Никиту и Алешку, стал переводить.

Молодые воины, опустив головы, молчали.

Говорите, подлые гяуры! У меня нет времени ждать! — заорал хан и, схватив плетку с кусочками свинца, в ярости стал хлестать ею парней.— Говорите, щенки, кто вас послал? Коназ Серпуховский? Сколько у него воинов?..