Поколение одиночек - Владимир Бондаренко

Его первый роман, прежде чем завоевать мир, был отклонен в тридцати шести издательствах и в конце концов вышел на французском языке в 1980 году в издательстве «Рамсей». Лишь спустя годы, обойдя мир, книги об Америке вернулись в США. Еще спустя годы они достигли России. В Америке происходит действие «Эдички», «Дневника неудачника», «Американских каникул» и многих рассказов. Уже около двадцати книг вышло у Эдуарда Лимонова, из них на родном русском – всего семь. Такое недовольство вызывает прозаик и у левой, и у правой эмиграции своей независимостью, антиамериканизмом, бунтарским вызовом нонконформизма, сформированного русской провинцией.

«Русский читатель-эмигрант в большинстве своем не понял, что среди воплей Эдички самый сильный – вопль индивидуума против засилья коллективов. Переехав в американский или французский, или израильский коллектив из советского, эмигрант инстинктивно пристроился к новому улью „МЫ“ и радостно присоединяется к толпе погромщиков всякий раз, когда линчуют „Я“… Биологическое презрение Эдички к наскоро сооруженной американской цивилизации… были интерпретированы „МЫ“ как антиамериканизм», – так пишет сам Лимонов об эмигрантской блокаде.

В журнале «Знамя», не разобравшись, в первом увлечении напечатали его наиболее прогосударственный, можно сказать – имперский, державный труд – повесть «У нас была великая эпоха». Уже в послесловии к повести В. Шохина оправдывается: «Автор „Великой эпохи“ не хочет поступаться реальностью – той, пусть, мифологизированной реальностью, которая, как это ни горько признавать, существовала и преобладала в сознании нашего народа».

На Кубани, где побывал Лимонов, в журнале «Кубань» вышла вторая харьковская повесть «Подросток Савенко». Нашим читателям интересно будет узнать, что «Подросток Савенко» – наиболее известная повесть Лимонова и переведена на гораздо большее количество языков, чем тот же «Эдичка». Сам прозаик, готовясь к русским публикациям, просит обратить внимание на следующее:

«Став писателем вне советской литературы… я оказался свободен от многих, присущих этой литературе традиций и сам того не сознавая, нарушил множество ее табу. Я перечислю здесь самые основные:

1. МАТ.

В рассказах моих (как и в романах) персонажи и автор употребляют так называемую ненормативную лексику, проще говоря, мат. Объясняется это не пристрастием автора к таковой лексике, а тем, что подавляющее число моих персонажей – очень живые люди в тяжелых и крайних ситуациях и, как подобает такого типа людям, выражаются энергично и крепко, а не на литературной латыни.

2. НЕПРИЛИЧИЯ.

Употребление „прямых“ описаний сексуальной активности человека вызвано необходимостью моего стиля – открытого и без умолчаний.

В моих книгах, даже в самых рискованных, однако, нет ни строчки порнографии.

Я хочу, чтобы читатель помнил о нарушениях табу. Его также не должно смущать то обстоятельство, что „Я“ (и лишь в редких случаях „ОН“) моих текстов – одновременно и герой, и автор. Не следует понимать мой метод как эгоцентризм и объяснить его эгоизмом.

„Лимонов“ моих рассказов всего лишь предлог для того, чтобы описать, представить, показать (как хотите) других людей и их судьбы, места отдаленные и ситуации. Все многообразие мира». И в самом деле, Лимонов, оставаясь автором, становится и героем всех своих произведений. Безусловно – главным героем, вокруг которого уже задействованы сотни персонажей. Кто из них более популярен – Эдичка-герой или Эдичка-автор, сейчас трудно отделить. Его жизнь становится легендой, но уже никто не может разобраться, насколько эта жизнь принадлежит автору книг о жизни героя.

Таков ли он – писатель, как описываемый им персонаж? Тем более, что за годы, прошедшие со времен написания первых книг, изменился и сам автор, изменились его позиции по многим важнейшим проблемам, изменилось и само ощущение жизни. Уже нет того неудачника, который вел свой дневник, нет того разочарования в любви. Как бы ни был близок автор тогда своему герою, сегодня уже точно – это лишь литературный персонаж, чего бы он ни касался. Долгие годы многие прототипы обижались на него за свое изображение. Касалось это даже изображенных родителей. Сегодня они, уже, как правило, гордятся приобщению к литературе, будь то в «Эдичке» или в «Подростке Савенко», но уже автор сомневается, а соответствовало происходящее – действительности, уже автор претендует на фольклорный вариант. Впрочем, так ли важно, был ли таким Эдичка Лимонов в действительности – он стал духом своего времени, его метафорой. И потом автор даже в документальном произведении всегда идеализирует себя или разоблачает себя более, чем это есть на самом деле. Относясь к реальному Лимонову так, как герои книг относятся к литературным героям, читатель ошибется. Он поверил в миф и потому обманут, подобно ребенку, поверившему во всамделишного деда Мороза. Но тем не менее, и в жизни, и в литературе Лимонов внушает оптимизм. Показывая грязь, он уверяет, что из любой грязи человек может выбраться. Этим он дает надежду всем, от нынешних обитателей американских трущоб до нынешней харьковской шпаны.

Конечно, его проза даже героям своим – непривычна. Но я сейчас мог бы назвать целый ряд русских писателей и художников откровенно патриотического, государственного направления, творчество которых на первый взгляд, вступает в противоречие с социальными взглядами писателей авангардной эстетики – уже упоминаемый мной Венедикт Ерофеев, Юрий Мамлеев со своими «Шатунами» и прочей дьяволиадой, Александр Проханов с технократическим, апокалиптическим видением «Вечного города», Александр Зиновьев с сатирическими «Зияющими высотами»… По сути, авангардна и урбанистична эстетика Александра Невзорова, начиная с его музыкальной заставки.

Сейчас – время баррикад, сейчас все русские писатели, вся русская национальная элита – должны быть вместе.

Я не знаю, что будет с писателем Лимоновым дальше. Пока он все еще не любит старых героев, но молодость описана до последней минуты, но годы идут, а писать себя нынешнего ему уже неохота.

Как и в его давних стихах, посвященных Елене: «Прости меня. В июльской старушке я сегодня увидел тебя. Это неприлично и нехорошо». Или в «Дневнике неудачника» – призыв искренний, от вопроса в себе: «Я хочу умереть молодым… Не может быть Лимонова старого! Сделайте это в ближайшие годы». Да и верно, Лимонова старого пока в прозе не видно. А что будет?

Писателя Эдуарда Лимонова, поэта Эди, американского безработного, московского богемщика, шпану и босяка из Салтовки, харьковского портняжку – топили в этой жизни многие и много раз. Ему везло. Как и всякий, прорывавшийся в одиночку, а часто и заранее списываемый со счетов, он выработал независимость, выработал свое одиночество. Энергия таланта, она и побуждала молодого Савенко-Лимонова к действиям, привела его к Анне, в компанию поэтов, художников, любителей умно потрепаться и просто тунеядцев. Это же движение к литературе отдалило его от полууголовной Салтовки. Конечно, в харьковских книгах Лимонов идеализирует себя. Читая нынче наших «чистоплюев» в «Независимой газете» о «сукином сыне с харьковской окраины», грабителе и насильнике, я вижу их чистенькое детство, с наивностью верящее во все лимоновские ужасы, рассказываемые о себе. Я-то во всех этих историях вижу жажду подростка в сильных и смелых друзьях, в надежном защитнике, который не обманет.