Поколение одиночек - Владимир Бондаренко

Эдуард Лимонов по сути создает новый поэтический миф, близкий великим мифам прошлого, славянского ли, германского или римского. Он старается победить хаос и в себе, и в мире. Осваивая свой национальный миф, Эдуард Лимонов поневоле обращается к истокам, к деревне, к избе. Нет, он не становится деревенским поэтом или поэтом-традиционалистом. Но значимость деревенского лада нужна ему, как фундамент в построении своего нового мира.

Но мы отошли от избы, полагаюЧто там начинается все, что я знаюВпервые изба и труба и огоньИ ранее бодро оседланный коньЖена молодая и кошка и детиВот всё что люблю и приемлю на свете.

И далее поэт завершает, подразумевая таких как он сам: «побеги свершают пропащие души/… и можно и нужно сочувствовать им». В соответствии с новым мифом, с русской традицией поэт обращается к теме Великой Отечественной войны. В своей прозе он пишет повесть «У нас была великая эпоха», в поэзии пишет стихотворение «Наши национальные подвиги» – о победном 1944 годе, о русских солдатах, бьющих по хребту немецкого зверя. Это стихотворение-лубок, но в каком-то смысле и весь концептуализм – новый лубок, точно такое же смешение лубочного рисунка и лубочных стихотворений, без всяких символов обозначающих предметы и диктующих их прямое назначение. У него есть лубки-воспоминания, лубки-пейзажи, и даже исторические лубки. Лубки пишутся им с натуры, и ценность их всегда зависит от ценности увиденной, замеченной, подсмотренной натуры. Чем острее глаз, чем обширнее видение поэта, тем значительнее становится и лубок.

Эдуард Лимонов всегда равен самому себе. Когда он падал и разбивался, когда он плакал и корчился от боли, когда он угождал другим, его стихи падали вместе с ним, плакали, угождали… Когда он окреп и выжил в американском хаосе, закалился в странствиях и приключениях, понял, чего он стоит и чего ему надо, его стихи закалились вместе с ним… В его поэзии господствует такая автоматическая запись своей личности и личностного самовыражения.

И каков же он на самом деле: Эдуард Лимонов, как русский национальный поэт в пору своей зрелости, на пороге отрицания Америки:

Дорогой Эдуард! На круги возвращаются людиНа свои на круги. И на кладбища где именаНаших предков. К той потной мордве, к той Руси или чудиОтмечая твой мясовый праздник – война!Дорогой Эдуард! С нами грубая сила и храмыНе одеть нас Европе в костюмчик смешнойИ не втиснуть монгольско-славянские рамыПод пижамы и не положить под стенойКак другой океан неизвестный внизу созерцаяПервый раз. Открыватели старых тяжелых земельМы стоим – соискатели ада и раяОбнимая Елену за плечики тонких качель…

Неожиданно я почувствовал в этих строчках интонацию Юрия Кузнецова, казалось бы, поэта крайне далекого от Лимонова. Но – сблизила тема. Сблизило стихийное евразийство, издавна отделившее нас от Елены-Европы, как бы ни прикидывались мы друзьями и соседями. После таких стихов и таких мыслей, там, на западе Эдуарду Лимонову уже нечего было делать. Блудный сын готовил возвращение на Родину ещё не зная, состоится ли оно, задолго до всяких перестроек. Он уже жил Россией, но не зная будущего, уныло обрекал себя поэт на могилу в Америке… Как мы уже знаем, с предсмертными предсказаниями у него не очень-то получается. Избежал и Саратова, избежал и Америки, хоть и завидовал белой завистью Есенину Сереженьке, что лежит «на Ваганькове / вместе с Катьками и Ваньками… / Не лежать же там Лимонову / блудну сыну ветрогонову / А лежать ему в Америке / не под деревцем. Не в скверике / А на асфальтовом квадратике…» К счастью, не будет в его жизни уже этого американского асфальтового квадратика, столь ненавистного поэту. Ненависть к Америке именно там, в Америке, вызывала в нём ультрареволюционное стремление к её разрушению, как символа мирового зла. Еще живя там, поэт мечтал её поджечь, мечтал сотворить в ней революцию. Вот оно – соприкосновение с агитками Маяковского:

И гори дурак огнемРеволюцией на светеРеволюцией взмахнемМоя новая странаТвоя новая винаТы меня не привлекаешьНе берешь и не ласкаешьПожалеешь ты сполнаЗагремишь и запылаешьВспомнишь наши имена!

Пришла пора революционного экстремизма Эдуарда Лимонова, пора сотрудничества с радикальными французскими газетами, пора шумных общественных акций, а затем, с началом перестройки, пора первых публикаций в России. Как и положено, в начале ухватились за Лимонова наши либералы, видя в нём модного эмигрантского писателя. Стали его печатать, по сути, не читая. Только так могла появиться в «Знамени» – самом буржуазном отечественном журнале – самая просоветская имперская повесть «У нас была великая эпоха». Небось, Наталья Иванова не рада такому былому авторству.

В то же время, в начале 1991 года и я связался с Лимоновым в Париже, договорились о сотрудничестве в газете «День». Ряд острых статей появились в «Советской России». Даже «Наш современник» со своим традиционализмом снизошел до рассказов самого протестного писателя. Начались частые приезды Лимонова в Москву, а затем последовало и возвращение на родину… Тут уж ему было вовсе не до стихов.

Либералы любят упрекать Эдуарда Лимонова в крайнем эгоцентризме, мол, и в партии он способен существовать только лидером. Легко выбрасывается достаточно большой период первых лет перестройки, когда Эдуард Лимонов ощущал себя всего лишь рядовым бойцом, воином в стане своих. Его печатали «Завтра» и «Советская Россия», он был членом Фронта Национального Спасения, был на баррикадах дома Советов в октябре 1993 года. И только после поражения патриотической оппозиции, после отхода на умеренные позиции его бывших соратников, он пошел дальше самостоятельно и создал свою национал-большевистскую партию. И то поначалу совместно с Александром Дугиным, поделив лидерство пополам. Рядовым бойцом он был и в борющейся Югославии, в Приднестровье. Лишь пройдя огонь баррикад и окопы горячих точек, уже не наемником, а осознанным русским патриотом, он решился на лидерство в движении обездоленных русских ребят, позвав всех молодых под знамена социальной и национальной справедливости. Он стал вождем таких же, каким был сам в рабочем Харькове – отверженных и обездоленных, непримиримых и гордых простолюдинов России.

К стихам Эдуард Лимонов возвращался изредка, под впечатлением событий или лирических настроений, последний раз – во время тюремного заключения. Характерным для поздних стихов Лимонова я считаю стихотворение, посвященное памяти майора, убитого в Чечне.

Я надеюсь, майор, ты попал в рай,И рай твой ведет войнуС адом соседним за райский сад,Примыкающий к ним двоим.Я надеюсь, майор, что твой отрядНаступает сквозь адский дым.Что крутая у вас в раю война,Такая, как ты любил…

Безусловно самым ярким поэтическим воплощением ненависти к нынешней буржуазной власти, с которой Эдуард Лимонов боролся и в стихах, и в прозе, и в жизни, стал его «Саратовский централ». Одно из лучших стихотворений поэта. Мы видим уже отход от концептуального натурализма, от автозаписи впечатлений, видим зафиксированную поэтом в образах и метафорах, что так необычно для него, метафизическую реальность зла.