Сентябрь - Розамунда Пилчер

— Сзади машина, она хочет нас обогнать, — сказал Хэмиш.

— Плевала я на нее, — объяснила ему Вирджиния, и Хэмиш заткнулся.

Через час она ехала по той же дороге в пустой машине обратно.

Все кончилось. У нее отняли Генри. В душе была гулкая пустота. Она как бы перестала существовать, казалось, мука, которую она пережила, расставаясь с сыном, раздавила, уничтожила ее. Но сейчас она не будет думать о Генри, иначе не удержаться от слез, а когда ведешь машину в сумерках под таким ливнем да еще и плачешь, легко перевернуться в кювет или врезаться в идущий впереди десятитонный грузовик. Она представила груду перекореженного металла, ее тело лежит на обочине, точно сломанная кукла, слепят мигалки, воют сирены «скорой помощи» и полицейских машин…

Нет, она не будет думать о Генри. Эта часть ее жизни кончилась. Но что вообще случилось с ее жизнью? Что она здесь делает? Кто она? Зачем возвращается в пустой темный дом? Она больше не чувствует себя там дома, она не хочет туда ехать, не хочет возвращаться в Страткрой. Но куда же ей ехать? Туда, где тепло и радостно, за миллион миль от Арчи и Изабел, от Эдмунда, Лотти, Пандоры Блэр. Там светит солнце, там покой, там не теснит удавкой сознание долга, там люди будут восхищаться ею, и она снова почувствует себя молодой, а сейчас она кажется себе столетней старухой.

Это место — Лиспорт. Она спешит к самолету, который приземлится в аэропорту Кеннеди, оттуда в Лиспорт на такси, которое за ней прислали. Там не будет дождя, там теплая осень, синее небо и золотая листва, там с Атлантического океана дует несущий радость свежий ветер. Милый Лиспорт, ты не изменился. Широкие улицы, перекрестки, скобяная лавка, кафе-мороженое, возле него дети раскатывают на велосипедах. И вот, наконец, Харбор-роуд, ограды из штакетника, тенистые деревья, разбрызгиватели на газонах. Дорога спускается к заливу, у причала яхты, целый лес мачт… Ворота Загородного клуба, а за клубом бабушкин дом! Бабушка в саду, делает вид, что сгребает граблями листья, а сама глаз не спускает с дороги, не приближается ли такси, чтобы выбежать на улицу, как только оно остановится.

— Девочка моя, ты вернулась! — Нежная морщинистая щека, нежный запах «Белого льна». — Как давно ты у нас не была. Наверное, устала в дороге? Какое счастье, что ты с нами!

Они входят в дом, и ее окружают другие запахи. Пахнет дымом поленьев в камине, кремом для загара, можжевельником, розами. Плетеные половики, выцветшие чехлы на мебели… С веранды входит дедушка, очки на лбу, под мышкой номер «Нью-Йорк таймс»…

— Где моя голубка?

Впереди в густой мгле стало разливаться озеро тусклых огней, это Релкирк. Вирджиния вернулась в действительность и решила, что остановится здесь ненадолго. Ей нужно зайти в туалет, умыться. Потом она поднимется в бар, выпьет чего-нибудь, снова почувствует себя человеком. Ей нужно окунуться в тепло, в сентиментальный уют тихой музыки и приглушенного света. Незачем спешить домой, никто ее там не ждет. А это, пожалуй, тоже свобода: никто не будет волноваться, как бы поздно она ни приехала, никому нет дела, где она, что с ней.

Вирджиния въехала в древний город. Камни мостовых чисто вымыты дождем, фонари вырезают из ливня конусы сверкающих струй, на улицах полно народа. Люди возвращаются с работы или с покупками из магазинов, на всех резиновые сапоги, плащи, все под зонтами, с сумками, все спешат домой, к теплу своих очагов, всех их ждет горячий крепкий чай.

Она подъехала к гостинице «Королевская», потому что знала, где она находится, и знала, где там дамская комната. Здание было старинное, находилось в центре города, и, естественно, стоянки при гостинице не было. Вирджиния нашла место на другой стороне улицы под вымокшим деревом и поставила «субару». Когда она ее запирала, к гостинице подъехало такси, из него вышел мужчина в плаще и шляпе, расплатился с шофером, взял дорожную сумку и, поднявшись по ступенькам к вращающейся двери, скрылся за ней. Вирджиния подождала, пока пройдут машины, и, перебежав улицу, вошла следом.

Дамская комната была в дальнем конце холла, и по пути она увидела, что мужчина остановился возле конторки. Он снял шляпу и стряхивал с нее капли дождя.

— Слушаю вас. — За конторкой сидела девица с каменным лицом, толстыми ярко-розовыми губами и копной соломенных волос.

— Добрый вечер. У меня заказан номер. Я звонил неделю назад из Лондона.

Американец, голос глуховатый, но не слишком низкий. Что-то заставило Вирджинию вслушаться в него, как будто ее потянули за рукав. Она остановилась посреди холла и посмотрела на него; он стоял спиной, высокий, широкоплечий, темные волосы с проседью.

— Как, вы сказали, ваше имя?

— Я не сказал, но мое имя Конрад Таккер.

— Да, верно. Распишитесь, пожалуйста, вот здесь.

— Конрад, — произнесла Вирджиния.

Он вздрогнул и обернулся; они уставились друг на друга. Конрад Таккер… Постарел, поседел, и все равно это Конрад, те же очки в черепаховой оправе, тот же несмываемый загар. Минуту он, ничего не понимая, глядел на нее, потом медленно, словно не веря своим глазам, улыбнулся:

— Вирджиния…

— Невероятно!

— Боже мой, неужели это ты?

— Я узнала твой голос.

— Что ты тут делаешь?

Девица с каменным лицом не хотела ждать.

— Прошу прощения, сэр, может быть, вы все-таки распишетесь?

— Я здесь живу, неподалеку, — ответила Вирджиния.

— Вот не знал.

— А ты?

— Я приехал к…

— Как вы будете платить, сэр? — не унималась каменноликая. — Кредитной карточкой или чеком?

— Послушай, эдак невозможно, — сказал Конрад Вирджинии. — Давай через пять минут встретимся в баре и выпьем чего-нибудь. Ты никуда не спешишь?

— Нет, я никуда не спешу.

— Я сейчас все улажу, закину вещи в номер, умоюсь и прибегу, договорились?

— Через пять минут.

— Даже раньше.

Дамская комната, вся в ситцевых чехлах и занавесочках с оборками, была, к великому счастью, пуста. Вирджиния сбросила старый безобразный плащ и подошла к зеркалу; она глядела на свое отражение и чувствовала, что фантастическая, неожиданная встреча с Конрадом окончательно выбила ее из колеи. Она не видела Конрада Таккера и не вспоминала о нем двенадцать лет, нет, больше. И вот он здесь, в Релкирке, приехал из Лондона, и она даже представить себе не может, зачем. Но никогда в жизни она так не радовалась знакомому лицу, как сейчас, потому что наконец-то встретила живую душу и сможет поговорить.

Одета она была вызывающе затрапезно: джинсы, старый серый кашемировый свитер с большим воротом-хомутом, да и выглядела соответственно: волосы влажные от дождя, никакого макияжа, на лбу и от уголков губ вниз морщинки, вокруг глаз темные круги — следы бессонной ночи. Она открыла сумочку, вынула расческу и причесалась, схватила волосы сзади резинкой.

Конрад Таккер…

Двенадцать лет прошло. Ей тогда был двадцать один год. Как далеко в прошлом то памятное лето, и столько событий за это время произошло, она с трудом восстанавливала в памяти подробности. Они встретились в загородном клубе в Лиспорте, Конрад работал адвокатом в Нью-Йорке в фирме своего дяди. У него была квартира в районе Пятидесятых улиц Ист-Сайда, а его отцу принадлежал дом в Саутгемптоне, и, будучи в гостях у отца, он приехал в Лиспорт принять участие в теннисном турнире.

Да, именно так все и было. Вирджиния смотрела соревнования и болела за него, а потом он отыскал ее и принес коктейль, а она именно этого и хотела.

Она поискала в сумочке губную помаду, не нашла и в качестве утешения прыснула на себя духами.

Чудесное было лето. Конрад проводил в Лиспорте почти все выходные, вечерами на берегу Файр-Айленда устраивали пикники, жарили на костре мясо, пекли клемы.[16] Много играли в теннис, плавали в старенькой дедушкиной яхте по голубым водам залива. По субботам в клубе устраивали вечера, они с Конрадом танцевали на просторной веранде, и небо было усыпано звездами, а оркестр играл «Любовь в твоих глазах»…

Однажды они с бабушкой приехали в будний день в город посмотреть какую-то пьесу и пройтись по магазинам, остановились в «Колониальном клубе». Конрад позвонил, пригласил ее ужинать в «Плеяды», а потом они пошли в кафе «Карлайль» и до рассвета слушали Бобби Шорта.

Двенадцать лет… Двенадцать световых лет назад. Вирджиния взяла сумочку и плащ, поднялась по лестнице в бар. Конрада еще не было. Она попросила виски с содовой и пачку сигарет и села за пустой столик в углу.

Там она выпила залпом половину виски и сразу же согрелась, ей стало легче, откуда-то взялись силы. Этот ужасный день еще не кончился, но она чувствовала, что ей дали передышку и что она больше не одна.

— Начинай ты, — сказала она Конраду.

— Почему я?