Сентябрь - Розамунда Пилчер

— Вирджиния, веди себя разумно.

— Не буду! Не желаю сидеть здесь и слушать, как ты повелеваешь мне вести себя разумно. И я не повезу своего ребенка в эту идиотскую привилегированную школу, куда я с самого начала не хотела его отдавать. Все равно, что попросить меня отвезти какую-нибудь из наших собак к ветеринару и велеть усыпить. Ни за что, и не надейся!

Она кричала, как торговка. Ну и пусть, ей наплевать. Но голос Эдмунда, как всегда, звучал ровно и спокойно, доводя ее до бешенства.

— В таком случае я советую позвонить Изабел Балмерино. Попроси ее захватить Генри. Она же повезет Хэмиша; у нее в машине сколько угодно места.

— Если ты думаешь, что я способна подкинуть своего ребенка Изабел…

— Значит, тебе придется везти его самой.

— Вы негодяй, Эдмунд Эрд, и сами это знаете. Негодяй и эгоист.

— Где Генри? Я хочу поговорить с ним, пока я здесь.

— Генри нет дома, — сообщила Вирджиния не без злобного торжества. — Покупает у миссис Ишхак сладости.

— Когда вернется, попроси его позвонить мне на работу.

— Можешь и сам позвонить. — Бросив эту финальную ядовитую реплику, она грохнула трубку на аппарат и прервала омерзительно неприятный разговор.

Ее громкий голос был слышен даже в кухне.

— Что случилось? — спросила стоящая у раковины Эди, когда Вирджиния ворвалась в кухню как ураган, лицо несчастное, злое, в руках охапка мятого постельного белья, метнулась к открытой двери в прачечную и швырнула свою ношу в сторону стиральной машины.

— Вы расстроены?

— Ужасно расстроена, просто слов нет. — Вирджиния схватила стул, села и, скрестив руки на груди, обратила к Эди пылающее негодованием лицо. — Звонил Эдмунд, он сегодня улетает в Нью-Йорк, прямо сейчас, и всю неделю пробудет там, а ведь он обещал мне… обещал, представляете, Эди, что завтра отвезет Генри в школу. Я говорила ему, что никогда, ни за что на свете не повезу его сама. Я с самого начала была против того, чтобы Генри учился в этом проклятом Темплхолле, и в конце концов согласилась только потому, что Эдмунд обещал отвезти его туда сам.

Если Эди видела, что человек вне себя от гнева, ее не надо было учить, как себя вести.

— Когда руководишь крупной фирмой, все может случиться, любая неожиданность, — рассудительно сказала она.

— Неожиданности случаются только у Эдмунда. Другие как-то умудряются найти выход, не все ведь такие закоренелые эгоисты.

— Вы не хотите сами везти Генри?

— Ох, нет, ни за что. Даже думать об этом не могу. А Эдмунд меня вынуждает, это бесчеловечно.

Эди выжала губку для мытья посуды и задумалась.

— А что, если попросить леди Балмерино? Она могла бы отвезти его вместе с Хэмишем.

Вирджиния не стала признаваться Эди, что Эдмунд уже дал ей этот разумный совет и выслушал самый нелестный отзыв о собственной персоне.

— Не знаю. — Она стала обдумывать эту возможность. — Может быть, и попрошу, — мрачно вздохнула она.

— Изабел все понимает. Она сама такое пережила.

— Нет, такого она не переживала. — Эди было ясно: что она ни скажи, Вирджиния все встретит в штыки. — Хэмиш совсем не похож на Генри. Отправь Хэмиша хоть на Луну, его волнует только одно: когда обед или ужин.

— Верно, но я бы на вашем месте все-таки поговорила с Изабел. Зачем так ужасно расстраиваться, надо поискать выход. Если…

— Да, Эди, знаю. Если не можешь помочь беде, надо смириться.

— Верно, надо смириться, — рассудительно повторила Эди, беря чайник и наполняя его водой. — Сейчас лучше всего выпить чаю. Ничто так не успокаивает в тяжелую минуту, как чашка крепкого чая.

Когда Генри вернулся, волоча полную сумку сладостей, он застал Вирджинию и Эди за чаепитием.

— Смотри, мамочка, что я купил! — и он вывалил содержимое на кухонный стол. — Смотри, Эди! Батончики «Марс», «Смарти», молочный «Кэдбери», цукаты, засахаренные апельсины, шоколадные печенья, сливочная помадка, фруктовые рулеты… и еще миссис Ишхак подарила мне леденец на палочке, можно, я сейчас его съем?

Эди оглядела покупки.

— Надеюсь, ты не съешь все сразу? А то у тебя ни одного зуба не останется.

— Нет, мне этого надолго хватит. — Он уже разворачивал леденец.

Гнев Вирджинии слегка поутих. Она обняла Генри и сказала фальшиво жизнерадостным голосом:

— Папа звонил.

— Что сказал? — спросил Генри, облизывая леденец.

— Сказал, что должен лететь в Америку. Сегодня. После обеда у него самолет из Лондона. Поэтому он не сможет отвезти тебя завтра в школу. Но я подумала, что…

Генри перестал лизать леденец. Оживление на его лице погасло, он посмотрел огромными от страха глазами на мать.

Она помолчала, потом снова заговорила:

—.. я подумала, что можно позвонить Изабел и попросить ее отвезти тебя вместе с Хэмишем…

Больше она ничего не успела сказать. Известие произвело на мальчика еще более ужасное впечатление, чем она со страхом ожидала: он горько зарыдал, полилась река слез…

— Не хочу, чтобы Изабел везла меня…

— Генри, милый…

Он вырвался из ее рук и бросил леденец на пол.

— Я не поеду с Изабел и с Хэмишем! Хочу, чтобы мой папа или моя мама отвезли меня. Если бы с тобой так поступили?

— Генри, послушай…

— Разве ты согласилась бы ехать с чужими людьми? Это очень жестоко.

— Я тебя отвезу…

— Этот противный Хэмиш задерет нос и не будет со мной разговаривать, потому что я младше его. Это несправедливо!

Захлебываясь рыданиями, он побежал к двери.

— Генри, я сама отвезу тебя…

Но его уже не было в кухне. Шаги простучали по лестнице, потом к его убежищу — спальне. Вирджиния стиснула зубы, закрыла глаза… еще бы уши заткнуть… Вот оно — захлопнулась дверь спальни и наступила мертвая тишина.

Вирджиния открыла глаза и посмотрела на Эди. Эди тяжело вздохнула.

— О, Господи, Боже мой, вот беда-то…

— Да, ничего из нашего плана не вышло.

— Бедный наш маленький птенчик, как он огорчился.

Вирджиния поставила локти на стол и запустила пальцы в волосы. Она чувствовала, что все зашло в тупик, выхода она не видит.

— Именно этого я больше всего боялась. — И она, и Эди знали, что после таких вспышек, хоть они случаются у Генри редко, он часами дуется, ни с кем не хочет разговаривать. — А я-то надеялась, что день пройдет спокойно, весело, ведь сегодня наш последний день вместе. И вот теперь Генри плачет и винит во всем меня, а мне и без того хоть вешайся. Эди, милая, что делать?

— Может быть, мне стоит прийти к вам опять после обеда и постараться развлечь Генри? При мне он ведет себя лучше. Вы уже все уложили? Я могу сложить то, что осталось, займусь разными мелкими делами, а он будет просто дома, с нами, и понемногу успокоится. Ему надо, чтобы все вокруг было спокойно.

— Эди, голубушка, неужели вы правда поможете мне? — Вирджинию переполняли благодарность и любовь.

— С удовольствием. Только мне придется сходить домой и накормить Лотти, но к двум я вернусь.

— А Лотти сама не может пообедать?

— Пообедать-то она, конечно, может, только сожжет кастрюли и сковородки и перевернет все в кухне вверх дном, так что лучше уж я сама ее накормлю.

Вирджиния почувствовала угрызения совести.

— Вы так много трудитесь, Эди. Мне ужасно стыдно, я сегодня сорвалась на вас, простите.

— И очень хорошо, что я оказалась под рукой. — Эди тяжело поднялась. — Теперь мне надо приниматься за дела, а то мы ничего не успеем. А вы пойдите поговорите с Генри, скажите, что он может побыть после обеда со мной и что я очень хочу, чтобы он нарисовал мне красивую картинку.

Как Вирджиния и ожидала, Генри лежал, закутавшись в одеяло и прижимая к себе Му.

— Не сердись на меня, Генри, — попросила она.

Он не ответил, его тело содрогалось от рыданий. Она села на край кровати.

— Конечно, мне не надо было предлагать тебе такую глупость. Но так советовал папа, и я тогда же подумала, до чего это глупо. Зря я вообще сказала тебе такое. Конечно, ты не поедешь с Изабел, ты поедешь со мной. Я отвезу тебя на машине.

Она умолкла. Немного погодя Генри повернулся на спину. Его лицо распухло от слез, но, кажется, он перестал плакать.

— Я не против Хэмиша, — сказал он, — но я хочу ехать с тобой.

— Ты и поедешь со мной. Может быть, мы сделаем наоборот — возьмем с собой Хэмиша. Это будет хорошо, Изабел не придется тратить время.

Генри всхлипнул.

— Ладно.

— А после обеда Эди опять придет к нам. Она сказала, что хочет побыть с тобой и чтобы ты нарисовал ей картинку.

— Ты уже уложила мои фломастеры?

— Нет.

Он откинул одеяло, и она обняла его, прижала к себе, тихонько качая и целуя в макушку. Немного погодя он вылез из-под одеяла, они нашли платок, и он высморкался.

И только тут Вирджиния вспомнила, что Эдмунд хотел поговорить с сыном.