Королева Таврики - Александра Девиль

Она отвернулась, не зная, радоваться или грустить. Он подошел сзади, раздвинул ей волосы на затылке и прижался губами к нежной девичьей коже. Марина дрогнула, чуть откинув голову, а Донато тут же отпустил ее и сказал, тяжело переводя дыхание:

— Хочу тебя безумно, но не должен поддаваться искушению.

Она отозвалась отрывисто:

— Да, не должен. И я не должна. Отвернись, я разденусь.

Одна из кроватей была застелена чистой белой тканью, и Марина, раздевшись до рубашки, нырнула под одеяло и с наслаждением вытянулась на вполне удобном ложе.

А Донато, зачерпнув ковшом воды из чана, жадно выпил, остаток плеснул себе на голову, погасил светильник и сел на другую кровать.

— Спасибо, что жалеешь меня, — тихо промолвила Марина.

Он ничего не ответил, только вздохнул, сам себе удивляясь: ведь еще месяц-другой тому назад он готов был поступить с Мариной, как и с другими женщинами, не заботясь о том, чем обернется для них любовная близость и что с ними будет дальше. Теперь же, изнывая от желания, он находил волю сдерживать себя и беречь ту, которую не мог сделать своей женой перед Богом и людьми. Каким же чудом эта девушка незаметно, исподволь, обрела над ним такую власть? О, не иначе это чары Таврики с ее древними тайнами и местами силы…

Потянулись однообразные и в то же время полные скрытой тревоги дни в маленьком городе. Донато принял на себя роль учителя купеческих сыновей, Марина же, изображая хворого «брата», старалась поменьше попадаться людям на глаза, отсиживалась в комнате или одиноко бродила вдоль морского берега, порой проделывая длинный путь от базилики у подножия горы Камелло до судоверфи в бухте Ламбадие.

Первое время Марина и Донато еще боялись, что купцы из обоза догадаются вернуться в Партенит и обнаружат беглецов, но, когда прошло несколько дней, молодые люди успокоились на этот счет.

Теперь для Марины главная опасность заключалась не во внешнем мире, а в ней самой. Чем дальше, тем труднее было ей ночевать в одной комнате с Донато, чувствуя тот жар, который он сдерживал лишь усилием воли. Днем римлянин с утра до вечера загружал себя работой: обучал купеческих сыновей не только наукам, но и приемам верховой езды и владению оружием, а после занятий с «учениками» еще нанимался помощником в судостроительную мастерскую. И Марина понимала, что беспрестанная работа помогает ему отвлечься от телесного желания.

Иногда, в свободные часы, «братья из Флоренции» вместе взбирались на гору, где было несколько греческих поселений с церквями и часовнями, а сверху открывался великолепный вид на море и долину.

Наступил март, и ранняя таврийская весна принесла долгожданное тепло. Солнечными бликами сверкало море, покрывались пышной зеленью горные склоны, распустились в ароматном цветении жимолость, самшит, кизил и миндаль.

В один из особенно ярких весенних дней Марина поднялась от окраинных улочек к террасам холма Тепелер, на которых располагались усадьбы состоятельных людей. Вымощенные дворы выходили на неширокую улицу, идущую по краю террасы, и Марина, с интересом разглядывая дома и цветущие сады, вдруг застыла на месте, увидев Донато рядом с хорошенькой женщиной. Они беседовали возле ворот большой усадьбы и не заметили Марину, наблюдавшую за ними издали. Девушка испугалась, что незнакомка уведет Донато в дом, и вздохнула с облегчением, когда собеседники разошлись в разные стороны. Правда, они улыбнулись друг другу на прощание и женщина даже игриво похлопала Донато по плечу.

Ревность снова заскребла сердце Марины; девушка боялась, что опять в жизни Донато появится какая-нибудь новая Нимфодора, ибо ведь он — мужчина, находящийся во власти естественных желаний. «Вот что случается, когда любишь человека, которому не можешь отдаться!» — говорила она сама себе, и слезы туманили ее взгляд, мешая видеть красоту весны.

Вечером Марина осторожно спросила Донато о незнакомке, но он, словно угадав ревнивую тревогу девушки, тут же ее успокоил, объяснив, что женщина, с которой он беседовал, — жена Таленто и притом же она далеко не так молода, как кажется издали.

Прошло еще несколько дней, и Марина уже начала до крайности тяготиться пребыванием на одном месте, ей не терпелось отправиться в путь. Но скоро Донато и сам об этом заговорил:

— Завтра нам представится удобный случай для отъезда. Таленто будет не до нас, у него образовалась какая-то тяжба с татарским наместником. Он, конечно, надеется, что мы пробудем здесь еще месяц и уедем в Кафу вместе с ним, но ведь у нас с тобой такая цель, что попутчики нам ни к чему. Я договорился о покупке двух лошадей, так что завтра на рассвете выезжаем.

— Наконец-то в путь! — обрадовалась Марина. — У меня хорошее предчувствие! Мы едем навстречу новой жизни!

— Так оно и есть, — улыбнулся Донато. — Скорей бы уже началась эта жизнь… с тобой.

По блеску его глаз она догадалась, о чем он подумал. Ей стало сладко и тревожно. Будущее, которого она желала и боялась, с каждым днем все ближе подступало ней и требовало каких-то решений…

Утром вместе с Мариной и Донато постоялый двор покинули двое торговцев, направлявшихся в селение Скути[31], где у них были виноградники. По дороге они охотно завели разговор с «братьями», а Марина и Донато, переглянувшись, решили, что с такими временными попутчиками им ехать будет безопасней, да и дорогу местные виноторговцы знают лучше.

Через два дня, останавливаясь лишь в Лусте, четверо путников достигли Скути, а дальше Марина и Донато продолжали путь уже вдвоем. Впрочем, до западной округи Сугдеи было теперь недалеко, и дорога, бегущая средь живописных прибрежных гор и долин, казалась спокойной, на ней часто встречались путники и повозки.

Скоро из-за горы Перчем, укрывавшей город с запада, перед Мариной и Донато предстала Сугдея-Солдайя. День уже клонился к вечеру, и закатные лучи бросали красноватый отсвет на крыши домов, стены и башни крепости, сияли золотом на куполе православного храма возле горы и окрашивали морскую гладь янтарно-розовым цветом. Остановившись на возвышенном месте, всадники невольно залюбовались вечерней картиной приморского города.

— Какая красота! Какое море! — прошептала Марина.

— Да, море… — откликнулся Донато. — Только в минуты заката или рассвета понимаешь, почему Гомер называл море винноцветным… Но нам надо поторопиться, чтобы до темноты найти ночлег.

— А завтра прямо с утра поедем в горы?

— Нет, не сразу. Прежде купим на рынке все необходимое для нашей дороги. Среди прочего — и женское платье, чтобы ты вернулась домой не в виде юноши. Ну а мое оружие, слава Богу, при мне, его покупать не придется.