Судьба по-русски - Евгений Семенович Матвеев

между ними – минимальны. Он сказал: «Всё!» И быстро ушел в гримерную…

Недели полторы мы не общались – я уезжал по делам картины в Берлин. А когда вернулся, то первый звонок ко мне был от Бондарчука.

– Евгэн Сэмэновыч! Ты знаешь, что я понял на пробе?

– Пока – нет.

– Чудак ты. Я же не Сталин, я – Тарас Бульба!.. – И смешок в трубке. – Я им глотки перегрызу, а «Бульбу» поставлю и сыграю!.. (Поставить и сыграть Тараса Бульбу было его мечтой еще со времен «режиссерской» юности. Он добивался постановки этого фильма. Но, к великому сожалению, ему не дали это осуществить. Протестовали главным образом наши братья по социалистическому лагерю – поляки. Я сам был свидетелем разговора, когда главный польский коммунист Эдвард Герек сказал: «Польским людям это не надо. Если вы поставите “Тараса Бульбу”, то в Польше поставят фильм…» И он назвал какое-то произведение – я сейчас уже не помню какое, – в котором русские выставлены не в самом лучшем виде.)

Я молчал: понимал, какая болезненная борьба происходила в душе Бондарчука…

– Что скажешь?

– Сережа, пока ничего… – Я пребывал в искреннем замешательстве: а вдруг мы потеряем что-то очень значительное?! Хотя… Мучило и сомнение: уж очень откровенно грозным, агрессивным показал он нам Сталина. – Давай послушаем, что скажут на худсовете…

Бондарчук прервал меня:

– Никаких худсоветов! Эту роль я играть не буду! – Сказал, словно молотом грохнул по наковальне. – А ты, Женя, прости!..

Мы оба долго молчали, слушали трески в трубке.

Снова заговорил он, но уже спокойнее и, как мне казалось, с улыбкой:

– Хочешь идею?

– Давай.

– За твое терпение – отдаю бесплатно… В Грузии есть такой Рамаз Чхиквадзе. Большой артист. Подумай… Обнимаю. – Он повесил трубку.

Мысль о Чхиквадзе была не нова – я уже думал о нем. Он и осуществил, на мой взгляд, блистательно то, о чем я думал. Именно таким я представлял себе Сталина в нашем фильме.

Сидя в своем кабинете на студии, ожидал я с непередаваемым волнением встречи с Рамазом Григорьевичем Чхиквадзе. Театральных его работ я, к сожалению, не видел. Но роли в кино – «Мелодии Верийского квартала», «Мольба», «Древо желания» и особенно «Саженцы» – крепко сидели в памяти. Актер виртуозно владел искусством перевоплощения, был способен легко переходить из одного состояния в другое.

Но! Опять проклятое «но»!.. Как он, грузин, относится к решению XX съезда «Долой культ личности Сталина!»?

Тогда, в июне 1956 года, речь Н. С. Хрущева произвела на общество оглушительное впечатление. Это коснулось всех людей страны – от мала до велика. Помню, как моя семилетняя Светланочка растерянно спросила меня: «Папа, правда, что Сталин шпион?» Она видела, как я, потрясенный, в гневе выбросил в окно медаль «За победу над Германией» только потому, что на ней был изображен портрет генералиссимуса.

Ладно, во мне все кое-как улеглось. А как он, Чхиквадзе? Нет ли в его душе желания реабилитировать ролью великого соплеменника?

Первая встреча с Рамазом Григорьевичем носила скорее разведывательный характер – мы прощупывали друг друга… Он все больше спрашивал: «А как думаете вы?»

Я же отвечал напрямик:

– Боюсь крайностей. Если Сталин получится сладкий или горький – будет неправдой перед личностью и грехом перед историей. Думаю, правда – в гремучей смеси.

– Он – тихий Грозный! – улыбаясь, поддержал меня актер.

– Да! – с радостью согласился я. – Помните, Хрущев в докладе приводит сталинскую фразу: «Мне достаточно пальцем шевельнуть!»?

Расстались мы удовлетворенные общностью взглядов на трактовку образа.

В день кинопробы произошел забавный (или страшный?) случай.

Пока костюмеры и гримеры готовили актера к съемке, я беседовал с долго разыскиваемым нами генералом Ковалевым. При Сталине он был наркомом путей сообщения, потом был снят с этой должности и им же, Сталиным, назначен начальником спецпоезда Москва – Потсдам.

Ковалев рассказал (не очень охотно) о том времени. Передаю почти дословно.

– Подали мы бронированный состав в лесок, поближе к Кунцевской даче Сталина. Я стою возле его вагона. Жду. Подкатили машины. Вышел он…

– Как вы себя чувствовали?

– Как все тогда, а может, хуже… Одна нога у меня тряслась… Я доложил: «Поезд особого назначения к отправлению готов, товарищ Сталин!» А он спокойно так, улыбаясь и щурясь от солнца, сказал: «Товарищ Ковалев, еще вчера вы были наркомом, а сегодня вы начальник поезда. Вас что же – повысили или понизили?» Я промолчал. Он: «Я полагаю, что повысили. Мы только пассажиры, а вы – начальник».

Генерал усмехнулся и умолк. А мне пришла в голову шальная мысль – пригласить сюда Чхиквадзе в гриме и костюме: интересно, как они встретятся? Как среагирует Ковалев?

Актер пришел. Генерал, вздрогнув, встал. Каких-то пять-шесть секунд стоял не мигая… Потом сел… У него вырвалось: «Да-а!»

Я, чтобы разрядить напряженную ситуацию, сказал:

– Вот теперь я верю. На Тегеранской конференции в сорок третьем году Черчилль предложил Рузвельту при входе Сталина в зал не вставать (Сталин всегда опаздывал на минуту-две). Однако при появлении его Черчилль первым поднял из кресла свое грузное тело…

Работалось с Рамазом Григорьевичем легко и просто. И артист от бога, гениальный, и человек красоты необыкновенной.

Еще один для меня крепкий орешек – Уинстон Леонард Спенсер Черчилль. Я не мог найти актера на его роль – никого, кто был бы похож. Как и на роль президента Трумэна. И вот мы обратились через прессу к читателям, зрителям с просьбой: если кто-то знает актеров, которые могут подойти для исполнения ролей этих исторических личностей, присылайте фотографии. Боже, сколько же нам их прислали!.. И больше всего – для роли английского премьер-министра. Это свидетельствовало, что он – личность известная. Значит, мы не имели права на ошибку.

На многочисленных репетициях и пробах были актеры очень похожие на прототип, но… Черчилль – оратор, военный, журналист, литератор, художник. Черчилль – надменный, коварный, завистливый, тщеславный. Он презирал толпу и женщин. И при всем при том до мозга костей аристократ!..

Пригласили мы Георгия Павловича Менглета. Судя по театральным его работам, он был для меня скорее явной противоположностью Черчиллю: весельчак, щеголь, легко порхающий любовник… К тому же еще и артист Театра сатиры! А какая же сатира без преувеличения, буффонады, гротеска?..

Словом, все эти качества актера были мимо кино, мимо Черчилля.

Андрюша Миронов (он тоже из Театра сатиры) как-то сказал мне:

– Не накручивайте себя! Вы Менглета в жизни видели?

– Нет.

– Повстречайтесь… Умоляю!.. Вы увидите совсем другого человека!

Одно то, как горячо Миронов рекомендовал своего коллегу, с каким уважением отзывался он о старшем товарище, сыграло свою роль, – я