Тайна за семью печатями - Джеффри Арчер

«Я вернусь в Лондон в аугусте, как раз вовремя, чтобы увидеть последний матч на Миллбанк, так что будем надеяться, к тому времени мы выиграем серию из девяти. И кстати, тамошнему полю явно требуется двухтонный каток».

На этот раз сэр Алан подчеркнул «аугусте», «Милл банк», «девяти» и «двухтонный». Он уже начинал жалеть, что в свое время всерьез не заинтересовался крикетом, когда учился в Шрусбери[60], а позже, в Итоне, увлекался греблей. Однако он надеялся, что сидевший на другом конце стола сэр Джайлз разъяснит ему тонкости игры.

Сэр Алан убедился, что все как будто закончили читать, хотя миссис Клифтон все еще делала пометки.

– Полагаю, я понял почти все из того, что наш человек в Буэнос-Айресе пытается донести до нас, но одна-две тонкости все еще от меня ускользают. Например, мне понадобится небольшая помощь по Артуру Баррингтону, потому что даже я знаю, что великого отбивающего звали Кен.

– Второе имя Себастьяна – Артур, – пояснил Гарри. – Думаю, из сообщения следует, что он должен прибыть в Саутгемптон в воскресенье двадцать третьего июня, потому что товарищеские матчи по крикету никогда не проводятся по воскресеньям, а в Саутгемптоне нет поля для таких матчей.

Секретарь кабинета министров кивнул.

– А цифра восемь может означать, сколько миллионов фунтов, по мнению посла, фигурирует в деле, – высказал предположение Джайлз с дальнего конца стола. – Потому что Кен Баррингтон обычно получал в среднем более пятидесяти очков за матч.

– Очень хорошо, – сказал сэр Алан, делая пометку. – Но мне пока не понятно, почему Мэтьюс написал не в «августе», а в «аугусте».

– И «Тейта», – добавил Джайлз. – Ведь Морис Тейт обычно отбивал за Англию под девятым номером, а вовсе не под пятым.

– Это тоже меня озадачило, – сказал сэр Алан. – Может ли кто-нибудь из вас объяснить эти две очевидно умышленные ошибки?

– Думаю, я могу, – подала голос Эмма. – Моя дочь Джессика – художница, и я помню, она рассказывала мне, что многие скульпторы отливают девять дубликатов своей работы, которые затем штампуют и нумеруют. А написание «аугуст» дает нам намек на личность скульптора.

– Я по-прежнему не понимаю, – сказал сэр Алан, и, судя по выражению лиц сидевших вокруг стола, он был не одинок.

– Это, скорее всего, или Ренуар, или Роден, – объясняла Эмма. – И поскольку невозможно будет скрыть восемь миллионов фунтов в картине маслом, я подозреваю, что вы найдете их в двухтонной скульптуре Огюста Родена.

– И он намекает на то, что сэр Джон Ротенштейн, директор галереи Тейт[61] в Миллбанке, сможет сказать мне, в какой именно скульптуре?

– Он уже сказал нам, – победно сообщила Эмма. – Ответ в одном из слов, которые вы не подчеркнули, сэр Алан. – Эмме не удалось скрыть усмешку. – Моя покойная мать заметила бы это намного раньше меня, даже находясь на смертном одре.

Гарри и Джайлз улыбнулись.

– И какое же слово я пропустил, миссис Клифтон?

Не успела Эмма ответить на вопрос, как секретарь кабинета министров поднял трубку стоявшего рядом телефона и проговорил в нее:

– Свяжитесь с Джоном Ротенштейном в Тейте и договоритесь о встрече со мной сегодня вечером после закрытия галереи.

Сэр Алан опустил трубку и улыбнулся Эмме:

– Я всегда был сторонником того, чтобы приглашать больше женщин на службу в государственном аппарате.

– Я очень надеюсь, сэр Алан, что вы подчеркнете слова «больше» и «женщин», – сказала Эмма.

Себастьян стоял на верхней палубе «Куин Мэри» и, облокотившись на релинги, смотрел, как тает в дымке Буэнос-Айрес.

Так много всего произошло за столь короткий срок – с тех пор, как его временно исключили из Бичкрофта. Он все еще недоумевал, почему его отец проделал такой путь лишь для того, дабы сообщить ему, что место в Кембридже не потеряно. Разве не проще было позвонить послу, который явно знал дона Педро? И почему посол лично вручил ему паспорт, когда это могла сделать в приемной Бекки? И что еще более странно, зачем посол интересовался его вторым именем? И вот Буэнос-Айрес скрылся вдали, а он так и не нашел ответа ни на один вопрос. Возможно, отец ему поможет в этом.

Мысли Себастьяна устремились в будущее. Главным заданием, за которое уже прилично заплатили, было проследить за прохождением таможни принадлежащей дону Педро скульптуры, и он не собирался покидать порт до тех пор, пока ее не заберут представители «Сотби».

А пока он решил расслабиться и наслаждаться морским путешествием. Он планировал дочитать оставшиеся несколько страниц «Офицеров и джентльменов» и надеялся, что ему удастся отыскать первый том в судовой библиотеке. Себастьян чувствовал, что по пути домой стоит немного поразмыслить над тем, чего следует добиться в первый год в Кембридже, чтобы произвести впечатление на маму. Это самое меньшее, что он мог сделать после того, как принес ей столько переживаний.

– «Мыслитель», – рассказывал сэр Джон Ротенштейн, директор галереи Тейт, – самое, пожалуй, известное произведение Огюста Родена. Изначально он был задуман как бронзовый барельеф «Поэт», часть скульптурной композиции «Врата ада» по мотивам «Божественной комедии» Данте.

Сэр Алан продолжил кружить возле огромной статуи:

– Поправьте меня, если ошибусь, сэр Джон, но является ли она пятой из первоначально созданных девяти «изданий»?

– Все верно, сэр Алан. Работы Родена, за которыми больше всего гоняются, были отлиты при его жизни Алексисом Рудьером в его парижской литейной. К моему сожалению, после смерти Родена, как я полагаю, французское правительство разрешило другой литейной изготовить ограниченное число копий, но они ценятся солидными коллекционерами не так высоко, как прижизненные.

– Известно ли теперь местонахождение всех девяти скульптур?

– О да. Помимо этой, три находятся в Париже – в Лувре, в Музее Родена и в Медоне. Еще одна – в Метрополитен-музее в Нью-Йорке и еще одна – в ленинградском Эрмитаже; три оставшиеся хранятся в частых коллекциях.

– А известно, у кого именно?

– Одна у барона де Ротшильда, второй владеет Пол Меллон. Местонахождение третьей долгое время оставалось тайной. Наверняка мы знали лишь то, что это прижизненная отливка и что она была продана частному коллекционеру галереей Мальборо лет десять назад. Однако на следующей неделе этот покров тайны может быть поднят.

– Не уверен, что понимаю вас, сэр Джон.

– Копия «Мыслителя» тысяча девятьсот второго года в следующий понедельник вечером пойдет с молотка в «Сотби».

– И кто же владелец? – простодушно поинтересовался сэр Алан.

– Понятия не имею, – признался Ротенштейн. – В каталоге «Сотби» скульптура лишь упоминается как собственность некоего джентльмена.

Секретарь кабинета министров улыбнулся своей мысли:

– И что это означает?

– Что продавец хочет остаться анонимным. Зачастую это оказывается аристократ, который не желает признаться, что переживает трудные времена и ему приходится расставаться с одной из фамильных ценностей.

– Сколько, по-вашему, можно выручить за этот экземпляр?

– Трудно подсчитать, поскольку Роден такой значимости уже несколько лет не появлялся на рынке. Но я буду удивлен, если он уйдет меньше чем за сто тысяч фунтов.

– В состоянии ли неспециалист разглядеть разницу между этим, – сказал сэр Алан, восхищаясь бронзовой статуей перед собой, – и тем, что привезут продавать в «Сотби»?

– Разницы никакой. Отличаться они будут разве что номером отливки. Копии идентичны практически во всем.

Секретарь обошел вокруг «Мыслителя» еще несколько раз, а затем постучал пальцем по массивному постаменту, на котором фигура сидит. Теперь он уже не сомневался, где Мартинес спрятал восемь миллионов фунтов. Он отошел на шаг назад и повнимательней пригляделся к деревянному пьедесталу статуи.

– А что, все девять творений были закреплены на таком вот основании?

– Не в точности таком, но на подобных этому, полагаю. Каждая галерея или коллекционер имеет собственное мнение насчет того, как они будут выставлять скульптуру. Мы выбрали простое дубовое основание, которое, по нашему мнению, будет гармонировать с окружающей обстановкой.

– А как основание крепится к статуе?

– Для бронзы таких размеров обычно отливают четыре небольших стальных фланца изнутри, в нижней части статуи. В каждом сверлят отверстие, в которое вставляют конический стержень. Остается всего лишь просверлить четыре отверстия в основании и соединить со статуей с помощью так называемых барашковых винтов. Любой приличный плотник справится с такой задачей.

– Значит, чтобы убрать пьедестал, надо всего лишь открутить четыре «барашка», и он отделится от статуи?

– Полагаю, да, – ответил сэр Джон. – Только чего ради кто-то станет это делать…

– Вот именно – чего ради, – сказал секретарь кабинета министров, едва заметно улыбнувшись.