Песнь Бернадетте - Франц Верфель

— Так что же угодно императору повелеть?

— Он считает, что господа министры должны сами справиться со всей этой историей.

— Означает ли это, — оживляется Руллан, — что мы имеем право закрыть Грот?

— Я бы повел себя осторожнее, друг мой, — улыбается Фуль. — В настоящее время императору важно не настроить против себя клерикалов. Вы же знаете, он мечтает стать освободителем Италии, как Бонапарт. И беспрерывно получает послания от Кавура, предлагающего ему заключить союз. Если дело дойдет до войны, Ватикан станет самой щекотливой проблемой. Дорогой Руллан, уговорите епископа Тарбского одобрить закрытие Грота. Монсеньер Лоранс, говорят, человек в высшей степени здравомыслящий.

Разговор этот привел к тому, что барону Масси, к его большому неудовольствию, приходится еще раз посетить епископа. И его опять заставляют ждать приема больше пяти минут — он засекает время по своим часам. Поэтому, когда беседа наконец начинается, он уже не вполне холоден и корректен:

— Надеюсь, монсеньер, после всего случившегося вы откажетесь от своей мудрой позиции неучастия. От донесений лурдской полиции, получаемых мной, просто волосы встают дыбом. Уличные мальчишки освящают воду и благословляют четки. Какие-то оборванки пародируют Пресвятую Деву. Если так будет продолжаться, события в Лурде загонят Францию в лагерь протестантов и атеистов.

Из-за накопившегося раздражения это введение звучит излишне категорично. А Бертран Север Лоранс остается спокойным.

— Мне тоже известны все эти случаи, — кивает он, выдержав подобающую паузу, — они и впрямь весьма огорчительны. Но не будем преувеличивать. Несколько школяров совершили глупую шалость, это верно. Но тамошний священник, как мне сообщают, примерно их наказал. Боюсь, господин префект, ваши образцовые подчиненные проявляют в этом деле излишнее рвение…

Префект едва не теряет выдержку, что с ним случается не так часто.

— Мои подчиненные, монсеньер, — говорит он с угрозой в голосе, — стараются восстановить в городе порядок, в то время как ваши клирики прячут голову под крыло.

Губы епископа слегка дрогнули в едва заметной трагически-саркастической улыбке.

— Клирики поступают так, как предписывает им устав. И вы, вероятно, согласитесь со мной, что ввиду этих удивительных народных волнений им это поистине нелегко дается.

— Но молчание священнослужителей, монсеньер, представляет все возрастающую опасность для порядка и спокойствия. Либо лурдские «явления» имеют сверхъестественную природу в теологическом смысле слова, и тогда церкви необходимо это признать. Либо же все это вымысел чистой воды, и тогда церкви нужно его осудить. Так что епископу пора на что-то решиться!

Монсеньер отвечает с живейшей улыбкой:

— Никак не могу согласиться с вашим «либо — либо», барон. Кроме того, мне кажется, вы слегка недопонимаете роль епископа. О, если бы вопрос подлинности или мнимости в сверхъестественных вещах решался так легко! Даже в природной и светской сфере на него ответить непросто. Между подлинным и мнимым умещаются тысячи сомнений, и нам нужны добросовестнейшие исследования, неограниченное время и, прежде всего, помощь Святого Духа, чтобы сквозь все эти сомнения пробиться к истине.

— Другими словами, монсеньер, все это будет длиться бесконечно.

Епископ кладет короткопалую руку на усеянный драгоценными камнями наперсный крест.

— Вы, господин префект, — говорит он, — видите только возмутительные бесчинства, о которых вам докладывает полиция. Я же получаю совершенно иные сообщения. Открою вам, что в Лурде и во всей моей епархии происходят весьма отрадные вещи. Враги протягивают друг другу руку в знак христианского примирения, и молитвы возносятся к Небу с такой истовостью, какой не было уже десятки лет…

Барон Масси нервно стягивает черные лайковые перчатки.

— Но возносятся эти молитвы в неосвященном и противозаконном месте!

— Молитва уместна везде, ваше превосходительство.

Барон находит, что пора выложить главный козырь. И бережно вынимает из портфеля газетную вырезку.

— Позвольте, ваше преосвященство, ознакомить вас с мнением нашей самой влиятельной газеты. «Эр эмперьяль» пишет следующее: «Для учреждения нового места паломничества надо бы иметь более основательные причины, чем свидетельства девочки, страдающей каталепсией, и выбрать более подобающее место, чем та лужа, из которой она черпает воду для омовения…»

Епископ Бертран Север Лоранс не удостаивает цитату вниманием.

— Господин префект, — говорит он примирительно, завершая разговор, — вы мыслите чисто административными категориями. Я же обязан мыслить не только этими категориями. Именно поэтому я не могу — к моему величайшему сожалению — пойти вам навстречу.

Обо всех этих разговорах, речах и вмешательстве земных властителей Бернадетте ничего не известно. Да они и не произвели бы на нее большого впечатления, ибо последствия ее любви не имеют никакого отношения к самой этой любви. В дни своего «отпуска» Бернадетта стремится как-то преодолеть трещину, которая пролегла между ней и ее родными. Она проводит целые дни в кашо, нянчится с младшими братьями, больше, чем прежде, помогает матери по хозяйству. Но занятия в школе пропускает по любому поводу. В канун последнего мартовского четверга Бернадетта вдруг узнает — она не могла бы сказать, каким именно образом, — что Дама возвещает ей о своем скором появлении. Бернадетта вся в огне от беспокойства и счастья. Она тотчас сообщает эту новость матери и тетушкам Бернарде и Люсиль. Всю ночь она не смыкает глаз.

Утром того четверга, последнего в марте, доктор Дозу в одиннадцать часов является в дом декана. Обычно они видятся редко и большей частью лишь на официальных церемониях. Хотя они мало общаются друг с другом, однако же питают друг к другу взаимную симпатию, поскольку каждый из них знает, что второй, несмотря на неодобрение высших кругов общества, всегда становится на сторону трудящихся и обремененных.

Декан встречает доктора с большой радостью, хотя и не скрывает удивления по поводу столь раннего визита. Он не может отказать себе в удовольствии распить с гостем бутылочку бургундского:

— Дорогой Дозу, нам так редко выпадает случай поболтать друг с другом.

— Я пришел к вам, собственно, вовсе не затем, чтобы поболтать и распить бутылочку, господин декан, — возражает доктор, задумчиво разглядывая пурпурное вино на свет.

— Я был бы рад в кои-то веки быть вам чем-нибудь полезен, — говорит Перамаль, пристально вглядываясь своими удивительными горящими глазами в худощавое лицо доктора.

— Боюсь, вы сможете быть мне полезны только тем, что выслушаете меня, святой отец… Дело в том, что нынче утром я побывал у грота Массабьель…

Перамаль вскидывает голову, но ничего не говорит, не желая открывать свои мысли.

Дозу мнется:

— Я уже не впервые присутствую при этих «явлениях»… Но сегодня я видел… Не знаю даже, как это назвать… Это нечто из ряда вон выходящее…

Перамаль пристально смотрит на доктора, не меняя несколько напряженной позы и не говоря ни слова.

— Мне придется, господин декан, сделать несколько предварительных замечаний. Вы, вероятно, слышали, что я тщательно обследовал дочку Субиру еще два месяца назад, во время одного из ее «видений». И тогда я пришел к выводу, что у девочки нет ни каталепсии, ни психических отклонений…

— И вам удалось поставить определенный медицинский диагноз? — перебивает его Перамаль.

— Психические состояния такого рода пока еще мало исследованы. Есть, правда, большое количество научных книг и статей, которые я выписал и изучил, но, откровенно говоря, пользы от них оказалось мало. В конце концов я нашел некое объяснение в неоднократно описанных случаях, когда люди, подверженные «видениям», под воздействием увиденного сами погружались в гипнотический сон.

— Стоп, уважаемый доктор! Означает ли ваш вывод, что вы считаете Бернадетту истинной духовидицей и исключаете любое более грубое объяснение?

— Бернадетта, — возражает Дозу, — несомненно истинная духовидица. Однако сами по себе видения, по-моему, не представляют собой чего-то сверхъестественного, покуда не оказывают объективного воздействия. Господин де Лафит утверждает, что высокоразвитый интеллект, порождающий видения, создает великие шедевры духа и искусства. В этом-то, дескать, и состоит секрет Микеланджело, Расина и Шекспира. Подобные великаны духа, однако, почти не сознают самого факта видения, в то время как гениальные, но примитивные мозги отчетливо видят перед собой субъекты своих галлюцинаций, к примеру — Даму из Массабьеля…

Перамаль отложил в сторону свою длинную трубку и недвижно сидит за столом.