Две дороги - Василий Ардаматский

...Еще одна поездка Николая Крошко к Кириллу — в Париж. Под предлогом безденежья Крошко жил в квартире секретаря Кирилла — Казым-бека. В это время Крошко сделал около сотни фотокопий с документов и писем канцелярии Кирилла.

Для того чтобы повысить акции Николая Крошко в белогвардейских кругах, советская разведка организовала ему «нелегальные» переходы финско-советской границы. Он шел на этот «подвиг», вооруженный Павловым адресами «надежных людей» в России. Возвращался с «богатейшими» материалами, подготовленными для него советской разведкой. Во время этих поездок Николай Крошко увидел наконец свою Родину, получил советский паспорт, повидал мать и брата.

Два похода в СССР, подтвержденные финской разведкой, сделали Николая Крошко заметной фигурой эмигрантского движения.

...После краха «братства» Павлова Николай Крошко устроился в контору врангелевского контрразведчика Орлова и завоевал его неограниченное доверие. В это время Орлов быстро набирал силу, имея поддержку английской разведки и влиятельных деятелей Германии. Филиалы его конторы создавались в Хельсинки, в Выборге, в Харбине... Однажды, когда Орлов уехал на воскресенье в свое имение под Мекленбургом, Крошко открыл его сейфы и сфотографировал самые секретные документы, в частности дубликаты, изготовленные Орловым, политических фальшивок, включая и печальное «письмо Коминтерна» английским коммунистам. Были сфотографированы также документы, подтверждающие связь Орлова с германским генштабом.

...Как-то Орлов в разговоре с Крошко похвастался своими могущественными связями: немецкая полиция поручает ему наблюдение за агентами советской разведки. Крошко ему не поверил. Тогда Орлов достал из сейфа несколько полицейских фотографий. На одной из них Крошко увидел своего товарища, разведчика Соколова.

Соколов смог вовремя уехать из Германии.

...Крошко изымает из сейфа Орлова черновик фальшивки, «изобличавшей» американских сенаторов Бора и Харрисона в получении денег от советского правительства. Впоследствии этот черновик был передан корреспонденту американской газеты «Нью-Йорк ивнинг пост» Артуру Никкербокеру-младшему, некогда купившему у Орлова эту фальшивку. Никкербокер возбудил против Орлова судебное дело, и немецкая полиция вынуждена была арестовать всю его шайку. Разразился международный скандал. В результате Орлов сошел с политической арены.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Орлов, видимо, догадался, кто «изъял» у него черновик фальшивки, и организовал неусыпную слежку за своим помощником. Однако Николаю удалось добраться до Гамбурга. Он успел сесть на советский пароход «Герцен» и вскоре был на Родине.

Он еще находился в пути, а в газетах всего мира без конца повторялось имя таинственно исчезнувшего поручика. Его называли «королем кремлевских шпионов», «красной бестией Крошко», «человеком, который проникал сквозь стены», «хозяином секретных сейфов царя Кирилла», «коллекционером ротозеев» и прочее, и прочее, и прочее.

Вот кто такой КЕЙТ, вот чьи донесения вы читаете в этой книге.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Выслушав рассказ Дружиловского о посещении «Братства белого креста», доктор Ротт некоторое время сидел молча, выпятив вперед острый подбородок, прикрыв глаза белесыми ресницами.

— Больше с ними никаких контактов, — сказал он, наконец, и забарабанил по столу длинными белыми пальцами.

— Я допустил ошибку? — с беспокойством спросил Дружиловский.

— К вам претензий нет, — ответил немец.

— А если они захотят узнать, какое я принял решение?

— Скажете, что предложенная работа вам не подходит.

— А если они предложат что-то другое?

— Не предложат. Продолжайте заниматься своими делами, — доктор Ротт поднял глаза на Дружиловского, и тот понял, что разговор окончен. Но ему казалось, что немец обидно подчеркнул слово «своими», и это усилило его тревогу.

Доктор Ротт ничего не собирался объяснять мелкому и не очень надежному функционеру. Тем более что лезть в «братство» вообще не было нужно — стало известно, что Ревентлов и другие покровители отказали «братству» в материальной поддержке, оно обречено. Единственно, что было неясно доктору Ротту, — почему «братство» так откровенно отделалось от Дружиловского? Поняли, что в агентстве «Руссина» ни на какие деньги рассчитывать нельзя? Или раскусили, что хозяин агентства слишком мелкая фигура, чтобы звать ее на помощь? Так или иначе, с «братством» покончено, и можно о нем не думать.

Дружиловский продолжал изготовлять всевозможные политические фальшивки, выполнял задания немцев, поляков, французов... Работы, в общем, хватало, но что-то она становилась для него неинтересной. Все острей была тревога, что он работает на других, а сам отстранен от большой политики. Крошко с его респектабельным «братством» попросту отмахнулся от него, а доктор Ротт нашел нужным сказать, чтобы он не лез в дела не своего ранга. Так что же, значит, ему на роду написано остаться в ранге безвестного исполнителя? Почему? Почему?

Очевидно, в это время он записал в своем дневнике:

«Зиверт сказал, что я более или менее вошел в норму. Но мне в этой норме становится скучно. Бельгардт тоже ноет, собирается от меня уходить, у него наклюнулось какое-то большое дело. Ну и черт с ним! Надоел он со своей образованностью, деньги зарабатывает у меня, а каждый день тычет мне в нос свою ученость. Но в одном он прав: мы, как безропотные ослы, тащим чужой воз. И что-то я утомился от страха перед всеми, кто легко может свернуть мне шею. Смертная тоска в одиночку напиваться, заперевшись в квартире. А с кем выпить, если никому не верю? Эх, дельце бы какое-нибудь с большим шумом и чтоб все знали, что дело это имеет мою звонкую фамилию...»

Он пришел к Зиверту под вечер. Плохое свое настроение скрывать не пытался. Не стал даже, как было заведено, рассказывать о работе. А Зиверт, накануне вернувшийся из Парижа, был весел и точно заново заряжен энергией. Легкий, вертлявый, он метался по комнате, не умолкал его высокий резкий голос.

— Париж, скажу я тебе, — это вещь, там воздух другой, честное слово! — рассказывал Зиверт, не останавливаясь ни на минуту. — И люди другие! Все другое! Я сейчас тебе покажу. — Он бросился к шкафу, вынул и мгновенно надел светло-голубой в полоску пиджак с хлястиком. — Гляди, как сидит! Каждое движение дает по нему волну! Видишь! И легкий как пушинка! А брюки к нему знаешь какие? Белые! — он побежал, вытащил из шкафа брюки и приложил их к ноге: — Белая фланель! Ты гляди, гляди, это же музыка! Верно?