Две дороги - Василий Ардаматский

— А зачем надолго? — хрипло рассмеялся Гаврилов. — На это время требуется самое малое.

Пивная была заполнена до отказа. Дым стоял коромыслом. Посетители орали песни. Выждав, когда освободился маленький столик в темном углу бара, они заказали пиво.

— Войну проиграли, а гляди, поют. Пойми их, — кивнул головой Гаврилов.

— А чего им — пиво-то есть, — отозвался Дружиловский.

— Да... Придет ли времечко, когда и мы запоем наши песни? — вдруг спросил Гаврилов.

Дружиловский удивленно взглянул на него: с чего это потянуло его на лирику?

Они помолчали, слушая крикливую, маршеобразную песню. Немцы сидели большими компаниями, обнявшись за плечи и ритмично раскачиваясь.

— Все сволочи. И Зиверт тоже сволочь, — перегнувшись через стол, мрачно сказал Гаврилов. — Я для него, вишь, дерьмом стал, а кто он сам? А?

Дружиловский, думая, что Гаврилов провоцирует разговор о Зиверте, чтобы потом все ему передать, ничего не ответил.

— Делает вид, будто спасает Россию, — продолжал Гаврилов. — А что на самом деле? Глядит, как бы оторвать кусок пожирней, на Россию-то ему начхать. А когда я в Вене захотел хоть часок пожить красиво, он спихнул меня в яму.

Дружиловский решил, что молчать дальше неосторожно, заподозрит неладное Гаврилов.

— История делается не в белых перчатках, — повторил он слова, которые слышал однажды от Зиверта.

— Во-во! Это же и Зиверт говорил мне! — сказал Гаврилов, кивая головой. — Я же, дурак, думал: Лондон... Париж... Великие столицы! Великие политики! Вершители судеб человечества! Тьфу! — Гаврилов и в самом деле плюнул на пол, растер плевок ногой и закричал: — Те же сволочи и торгаши. Но я-то, осел безухий, ведь были у меня какие-никакие деньжата, взял бы да купил себе лавочку, завел бы себе бабу домашнюю и плевал бы с высокого дерева на всех Зивертов, вместе взятых.

— Интересно, во всем зале нет ни одной женщины, — сказал Дружиловский, пытаясь переменить разговор.

— Немец, он с детства аккуратист на деньги, за бабу-то надо платить, она ж тоже пива потребует, — объяснил Гаврилов и добавил мечтательно: — Вот в Вене с бабами лафа, выйдешь на улицу, выбор как на ярмарке...

Дружиловский вдруг подумал о своей Юле. Недавно он получил от нее отчаянное письмо из Ревеля — умоляет перетащить ее в Берлин. Что-то случилось у нее в Польше, и она вынуждена была вернуться в Эстонию. Что именно случилось, не пишет, только намекает, чтобы он не приезжал в Ревель: опасно. А он об этом и не думает — на кой ляд ему заштатная Эстония, когда есть настоящая Европа? Тащить Юлу в Берлин он тоже не собирается — только ее еще не хватало, когда он нацелился на громкое дело.

В пивную вошел мужчина, похожий на цыгана. Он стоял у дверей и высматривал свободное место. Гаврилов помахал ему рукой, и мужчина направился к их столу.

— Это один... не то серб, не то македонец, — шепнул Гаврилов. — Их тут целая шайка, сколько я их знаю, они все кого-то убивать собираются.

Фамилию человека, севшего за их стол, Дружиловский не разобрал — тот вообще так плохо говорил по-русски, что понять его было трудно. Разговор не клеился, и они молча пили холодное пиво и через витринное окно смотрели на улицу, где огни реклам тщетно пытались расшевелить сумрачный февральский вечер.

— Вы не знаете кого-нибудь в болгарском посольстве? — спросил Дружиловский, считая по простоте душевной, что сербы и болгары это одно и то же.

Серб посмотрел на него бешеными глазами.

— Зачем это мне?

— Ну... я думал... может, случайно, — ответил Дружиловский.

— Одного знаю. Ангелов! Мы его убьем! — воскликнул серб с ненавистью и вдруг, бросив на стол деньги, ушел, не попрощавшись.

— Зачем ты его? Он такой же бездомный, как мы, — печально укорил Гаврилов.

— А что я такое сказал? — рассеянно спросил Дружиловский. В это время его мысли были заняты уже совсем другим — кажется, счастливый случай ему все-таки подвернулся.

— У него зуб на этих болгар, а ты ему прямо на самую мозоль, — продолжал Гаврилов. — Ладно, бог с ним, закажи-ка еще по кружечке.

Гаврилов выпил и начал рассказывать скабрезные истории из своей венской жизни. Он говорил громко, хохотал, и за соседними столами с любопытством прислушивались к его пьяному реготу.

— Давайте расплатимся, — предложил Дружиловский. Он заторопился домой: нужно было срочно обдумать, как использовать то, что он услышал от серба. «Ангелов... Ангелов...» — повторял он про себя.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

На другой день утром он направился в болгарское посольство. На нем было сшитое по моде длинное узкое пальто, темная жесткая шляпа, какие носили чиновники, на руках перчатки из тонкой желтой кожи. Он был тщательно выбрит, причесан, выутюжен, ему хотелось произвести наилучшее впечатление.

Через массивную дверь он вошел в холл посольства. Привратник окинул его опытным взглядом и почтительно поклонился, не позволив себе задавать вопросы.

— Могу я видеть господина Ангелова? — солидно спросил Дружиловский, стягивая с руки перчатку.

— Как прикажете доложить?

— Скажите: русский офицер, располагающий очень важной информацией.

Привратник скрылся за дверью. Пока все шло хорошо, но было неловко стоять посредине холла со шляпой в руках, а кроме столика и кресла привратника, больше никакой мебели не было. Увидев на стене гравюру, он подошел и, заложив руки за спину, стал ее рассматривать. Он даже приготовился спросить, кто автор этой замечательной вещицы.

В сопровождении привратника вошел высокий болгарин с крупным смуглым лицом и густо посеребренной лохматой головой. Он остановился на безопасном расстоянии от Дружиловского, ощупал его маленькими злыми глазками и спросил:

— Что у вас?

— Очень важно, но конфиденциально, — Дружиловский скосил глаза на привратника.

— С кем имею честь?

— Русский офицер Дружиловский Сергей Михайлович, — четко, по-военному ответил он и щелкнул каблуками.

Настороженно всматриваясь в него, болгарин молча сделал приглашающий жест.

Они прошли в небольшую гостиную, обставленную старой мебелью красного дерева. Болгарин показал ему на кресло у стены, а сам сел поодаль у приоткрытой двери в холл.

— Вы господин Ангелов? — Дружиловский смотрел на болгарина глазами, полными сочувствия и тревоги.

— Да, я Ангелов.

Дружиловский наклонился вперед и тихо сказал:

— Вас хотят убить... сербы... я знаю это совершенно точно, можно сказать, из первоисточника.

— Это для меня не новость, — совершенно спокойно ответил Ангелов. — Они мне сами писали об этом — и не раз.