Эльфийский клинок - Ник Перумов

— Мифрил? — спросил Малыш, жадно слушавший говорившего.

— Мифрил? — Меняла чуть усмехнулся. — Тогда в ней нельзя было бы проделать это отверстие. Мифрил, мой добрый гном, ценится намного выше золота, и будь здесь его хотя бы десятая часть, на эту монету можно было бы купить полгорода. Нет, это был также очень прочный металл, придававший монете твердость и нестираемость. Да, — он с видимым сожалением протянул монету Торину, — вещь, конечно, не из рядовых. Они сейчас совсем исчезли из оборота и остались лишь в мюнцернах. Не желали бы вы разменять ее на ходовую монету? Я бы прибавил к двенадцати с третью полновесных триалонов номинала еще шесть с половиной за чистоту серебра и три с четвертью — за редкость. Больше вам не дадут ни в одной лавке, клянусь весами и ножницами!

— Нет, почтенный, мы не собираемся ни продавать, ни обменивать ее. — Торин спрятал монету за пазухой. — Это память о моем погибшем друге, и, показывая ее тебе, я надеялся, что, быть может, удастся отыскать какую-то зацепочку… Жаль, что не получилось.

— Такую приметную монету никто не стал бы менять, тем более в столице, — улыбнулся меняла. — Ее скорее постарались бы тайно продать какому-нибудь любителю древностей. Я бы посоветовал вам зайти к Архару — его лавка неподалеку от трактира “Рог Арахорна”.

Фолко прикусил губу и запомнил сказанное. Поблагодарив огорченного отказом толстого менялу, друзья вышли из лавки и зашагали дальше, к скромному дому старого хрониста.

Торин трижды ударил дверным молоточком в укрепленный слева от двери звонкий бронзовый гонг. Спустя короткое время в глубине дома раздались шаги, дверь распахнулась, и они увидели стоящую на пороге стройную девушку, почти девочку, в скромной темной одежде. Единственным украшением ей служила стягивающая пышные русые волосы золотистая ленточка.

Торин кашлянул от неожиданности, но девушка заговорила сама:

— Хозяин ждет вас в кабинете. Плащи, мешки, а также ножи и топоры оставляйте в прихожей. Здесь с ними ничего не случится. У нас в доме не принято ходить с оружием.

Сказав это, она сделала шаг в сторону, освобождая дорогу, и они вошли в просторное, немного сумрачное помещение, с покрытыми густо-коричневым деревом стенами. Вдоль одной из них тянулась длинная стойка со множеством кабаньих клыков, расположенных на всех уровнях, так что любой гость мог выбрать себе подходящий по росту и повесить плащ или кафтан.

Малыш и Торин, нехотя, покряхтывая и кусая губы, повесили на клыки свои перевязи — Торин с кистенем и шестопером, Малыш — с мечом и даго. Фолко же надел свои ножи под куртку, как делал всегда в Аннуминасе, — хоббит привык к оружию и, оказываясь без него, чувствовал себя неуютно.

Гномы разобрались наконец со своим вооружением, и девушка сделала приглашающий жест рукой, направляясь к лестнице.

“Здесь словно в комнате Старого Тукка в их главной усадьбе, — отрешенно подумал Фолко, идя вслед за друзьями. — Здесь, похоже, уже ничего не менялось долгие-предолгие годы”.

Лестница даже не скрипнула под тяжестью коренастых гномов. Они поднялись на второй этаж, оказавшийся на первый взгляд точной копией первого — такое же просторное помещение, те же шесть одинаковых дверей по обе стороны, и лишь вместо входной двери Фолко увидел широкое, занимавшее всю стену, окно. Солнце уже опускалось, и комната была вся залита его ярким сиянием, так что после полумрака прихожей им пришлось щуриться и прикрывать глаза.

— Я приветствую вас, — вдруг раздался рядом знакомый голос хрониста; ослепленные солнечными лучами, друзья не сразу заметили, как он вышел из одной из дверей. — Прошу вас ко мне в гостиную.

Он гостеприимно распахнул створки и учтиво пропустил гостей вперед. Они оказались в небольшой комнате с камином в дальней стене, с тремя окнами, сейчас прикрытыми ставнями. Стены были задрапированы темно-коричневой тканью. Возле камина стояли низкий стол, четыре уютных кресла и высокая конторка, за которой можно было писать стоя. Пол в гостиной покрывали темные, необычайно плотно сбитые между собой доски. Слева от камина в стене без окон виднелась еще одна небольшая дверь, а над самым камином висела старинная шпалера, изображавшая высокого, статного старика с царственной осанкой и длинными, распущенными седыми волосами в белоснежных одеяниях с черным посохом в руке и длинным мечом в синих ножнах у пояса. Он стоял вполоборота к зрителю, но голова была повернута, и вошедшего встречал суровый и проницательный взгляд казавшихся живыми глаз. На лице старика лежала печать бесконечной усталости и глубокой, хоть и светлой печали. Завороженный Фолко не удержался от вопросов.

— О, это удивительная вещь, — явно довольный, отвечал Теофраст. — Это, сударь мой хоббит, не кто иной, как сам великий маг Гэндальф Серый! — Хронист кинул быстрый взгляд на оторопевших гостей, любуясь произведенным впечатлением. Выдержав паузу, он продолжал: — Его запечатлел неизвестный художник в Серых Гаванях, незадолго до того, как всемогущий чародей покинул наш мир. Шпалеру эту преподнесли Великому Королю, потом царствующий внук Элессара Эльфийского наградил ею вашего покорного слугу. — Хронист чуть развел в стороны руки и церемонно поклонился. — С тех пор она и живет здесь, над моим камином. Но что же мы стоим? — вдруг спохватился он. — Прошу вас, садитесь к огню, набивайте ваши трубки, и начнем беседу.

Они расселись и достали кисеты. Вскоре по комнате поплыл голубоватый дымок. Теофраст стоял молча, с доброй улыбкой обводя гостей своими проницательными глазами. Видя, что их трубки в порядке, он неожиданно для всех обратился к хоббиту:

— Легка ли была дорога от вашей прекрасной страны? Как обстоят дела в Хоббитании? Мне редко удается побеседовать с кем-нибудь из вашего народа — в Аннуминас хоббиты забредают редко, а сам я уже стар для дальних дорог. Итак, что же происходит у вас в последние годы?

Сказать по правде, Фолко растерялся. Но спокойный голос старого хрониста, уют его много повидавшего на своем веку дома сделали свое дело. Сначала медленно и неуверенно, а затем все больше и больше приободряясь, Фолко принялся рассказывать Теофрасту обо всем, что мог припомнить из происшедшего в Хоббитании за его короткий век, и то, что ему запомнилось из хоббитанских хроник, которые они пристрастились писать после Обновления Хоббитании.

Теофраст легким движением потянул за свисавший среди складок драпировки шнур — где-то в глубине дома звякнул колокольчик. За небольшой дверью, замеченной хоббитом слева от камина, раздались легкие шаги, и в гостиную вошла девушка, открывшая им дверь. Она несла в руках толстую тетрадь в переплете из мягкой черной кожи.