Радио Мартын - Филипп Викторович Дзядко

июля по сегодняшний день несу чрезвычайно тяжелую жизнь, за все месяца не пришлось спать и разу раздетым вполне, белье менять часто нет возможности, некогда и негде мыть грязное, т. к. мы все время в движении. Рубаха усыпана темноватыми пятнышками – кровь от укусов блох, как небо со звездами в светлую ночь.

Жизнь до безобразия тяжелая, врачебная деятельность протекает почти все время вблизи артиллерийских боев и Вам уже известны случаи, когда мы подвергались сильному обстрелу и два раза потеряли нескольких раненых, одного чуть на части не разорвало, и остальных вторично поразило. Происходит это благодаря тому, что командир полка всегда держит врачей вместе с собой и когда требуется и в окопы (раза 3 или 4). Из других полков этого не делают и полковой перевязочный пункт ставится в менее безопасное место. Я, напр., приехал на место знаменного около окопов врача; во время боя он перевязывал раненого, стоял на корточках, наклонив голову; в это время пуля попала в спину около лопатки и задержалась около позвоночника. Теперь он (командир полка) стал чуть осторожнее, но чуть бой, начинает волноваться и сейчас же берется за врачей.

Подробности моей жизни сообщает Вам Верочка, я думаю, что Вам известно уже, что осенью или начале зимы я получу отпуск (двухнедельный) и проведу 10–11 дней с Вами. Я жду этого счастливого момента с замиранием сердца. К нашей общей радости вышел новый приказ о двухнедельных отпусках.

Завидую Вам, что Вы имеете возможность есть фрукты, мне пришлось раз поесть хороших вишен, а теперь изредка достаем полузеленых простых яблок и груш. Только Вы не вздумайте прислать мне фрукты – это немыслимо, все сгниет или раздавят. А за цукаты очень бы поблагодарил (только сушеные арбузы, дыни и груши).

Целую Вас крепко крепко

До свидания Ваш любимый/люблю Коля

P. S. Живем теперь, как первобытные дикари; газеты напр. не имел 16 дней, не присылайте мне, т. к. пропадут, да и запоздают очень. Пишите устроили ли дело с лошадью. Советую исполнить совет, а то после пожалеете. Надеюсь, что письмо (открытку) относительно лошади папа получил.

Коля

Сердечное спасибо за хорошее отношение и приют моей женушки; этим Вы наполовину облегчаете мне те испытания, которые я выношу.

Целую Коля.

3.72

Ан почти не участвовал в акциях Баобаба. Иногда вместе с Бобэоби он придумывал тексты для желтых плакатов (на них писали имена заключенных, лютые новости, которые перекрывало что-нибудь вроде «Хватит», призывы выпустить студентов из армии, цитаты из стихотворений). Но чаще мы сидели с ним и Клотильдой, ковыряясь в технике, чтобы научиться врываться своей волной чаще и делать это событие прогнозируемым. Мы попробовали несколько новых способов, и у нас даже что-то стало получаться: теперь мы выходили в эфир каждые три-четыре дня. Но того самого, единственно нужного решения найти не могли: как будто не хватало одной детали. И магии, о которой говорил Ан при первой встрече. И в которую мы сами не очень верили.

Скоро я стал основным утренним ведущим «Радио NN»: читал письма, найденные на почте, или транслировал смонтированные разговоры посетителей «Пропилей», которые записывал там украдкой. Так я выложил диалог Упругого и Юркого, прогнав их через программу, меняющую голос.

Перебирая свои пожитки, принесенные с бывшего Подколокольного, я наткнулся на «Наставление о ловле рыб и раков в наших пресных водах», вышедшее в 1907 году. Мне его дал Ревич с просьбой отправить мальчику в 1911 год. Каждое утро я стал читать на Радио по пять минут из этой книги.

«Рыбная ловля дает возможность ознакомиться вполне основательно как с жизнью рыб, так и с строением их. Физическая ловкость, осторожность, сообразительность, терпение, привычка полагаться на свои силы, развиваемые рыбною ловлею, имеют также немаловажное значение в жизни». Или: «Плавники служат рыбам орудиями передвижения, чему способствует и находящийся внутри почти всех рыб плавательный пузырь. Он лежит на спине под позвоночным столбом и всегда бывает наполнен воздухом».

Я выдавал в эфир шум разговоров, записанных перед концертами, добавлял какие-нибудь не присущие этим разговорам звуки – шум флагов, развевающихся на ветру, вздохи очереди в поликлинике, лязг консервных банок. Так получалась звуковая дорожка никому не известных фильмов – то ли болтовня воинов в доспехах перед битвой, то ли шепот внутри ковчега. Баобаб утверждал, что это опасно, что меня могут вычислить. Но внезапно поддержал Ан: «Не всхизай на него, нам нужен гул нашего времени, встуряй голубей, Мартын, пусть в себя посмотрятся, а не в пластиковое зеркало своих тотальных медиа».

Ан стал моим главным собеседником. Мы гуляли по бывшим бульварам, ходили среди строек на месте сломанных домов бывшей Пречистенки или лежали на бетонных плитах в бывшем парке Горького. У Ана была странная речь, но не постоянно странная, а странная вдруг. Так внезапно различаешь в неясном разговоре на лестничной клетке знакомые слова: «Ман гум шудам пиздец менты бадбуй на хуй». Но у Ана наоборот: в знакомую речь врывались незнакомые слова. Он это объяснял тем, что его воспитывала бабка, «настоящая, русская, деревенская», и на него иногда находит горячечный языковой бутор, то есть бред, – тогда он вставляет в свою речь старый, церковный, северный, областной, какой угодно знак принадлежности к другому русскому языку. «Но ведь и мы так действуем: вдруг на обычной радиоволне появляются совсем другие слова, и ты вздрагиваешь. Не понимать важно, так становишься внимательным».

Баобаб, впрочем, шептал, что не было никакой «настоящей бабки» и язык Ана – хаос из словарей областной и устаревшей лексики, а используемые им слова вместе больше нигде не встретишь. Учитывая, что Ан почти каждую свою смену читал в эфире Даля, это было вполне убедительно.

– Не верю я в его россказни про уральские корни, нормальный он тусовщик из этих ваших креативных индустрий нулевых-десятых, редактор из «Маяка», а не соль земли. Чего притворяться, как будто ты от этого лучше.

– Бутурла ты, Баобаб, пустоплет, насрамословил? Бывай, а мы валиком-валиком.

Он, Ан, и правда, ходил валиком, как-то перекатываясь, деликатно захватывая пространство, вбирая его, как его вбирает детский снежный ком.

Он зарабатывал на жизнь то ли преподаванием литературы в школе, то ли мытьем полов в гостиницах, то ли работой в переплетной мастерской, то ли всем этим вместе взятым, чуть-чуть, каждый день по чуть-чуть.

3.73

Как-то вечером Ан сказал: «Пойдем засунем носы в почтовые ящики». Поверх своего белого балахона он надел оранжевый жилет работника коммунальной службы, такой же выдал мне. Валиком мы вышли с «Радио NN».

Мы звонили в домофоны