Возвращение в Египет - Владимир Шаров

Коля – дяде Петру

Кормчий говорит, что лагерь многое в нем поменял. У нас и вправду не корабль, не Ковчег для избранных – натуральный странноприимный дом. Я уже тебе писал про Сергея, так вот он ушел, а через неделю неведомо откуда на огонек забрел поп-расстрига. Друг для друга они были бы хорошей парой, а я что одного, что другого только раздражаю. По его словам, он оставил сан после того, как умерла матушка. Он и раньше хотел уйти из церкви, но она, пока была жива, удерживала. В нем много от сектантов, которые, как известно, из всего Евангелия берут несколько стихов, а остальное будто не видят. Помню, еще до войны ты приводил к нам на Покровский бульвар скопца, и он объяснял мне и маме основание своей веры. С печальной ласковостью цитировал Матфея, говорившего: «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя; ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не всё тело твое было ввержено в геенну» (Мф., 5:29), и опять про горе миру от соблазнов и про то, что «есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит» (Мф., 19:12).

Расстрига не сомневается, что и сама вера может сделаться страшным искушением. Толкуя стих «А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской» (Мф., 18:6), он говорит об убеждении, что мы новый Израиль, новый избранный народ Божий и о планах Годунова возвести в Кремле наш собственный Иерусалим; о другой попытке основать Святой град – постройке Никоном под Москвой Воскресенского Новоиерусалимского монастыря, который на путях промысла Божьего должен был заместить Иерусалим истинный; о вере старца Капитона, что теперь все мы Христы, и мнение ревнителей благочестия, что царство Божие уже грядет, что оно есть непрерывная литургия во вселенском боголепном и прекрасном храме, во время которой праведные благоговейно общаются с Господом.

И когда весь русский народ с кротостью и должным трепетом предстанет перед великой тайной пресуществления Святых даров, когда со всей искренностью, со всей силой подлинной веры он причастится телу Христову, тогда именно и начнется Царство Божие на православной земле в Третьем и последнем Риме. О нынешнем времени, когда мы решили, что своими руками можем построить рай на земле, а потом, ликуя, открыть его врата для всех без изъятия потомков Адама, для всех, кто рождался в этом мире, кто мучился в нем и страдал и кого мы теперь сами, своей волей оправдаем, спасем и воскресим для вечной жизни.

Отец болеет и давно не встает, и вот расстрига сидит рядом с ним на кровати, проповедует это, а от меня требует быть стойким, не поддаваться врагу, но такое ощущение, что искуситель, на которого он кладет крест за крестом, не сдается, и, борясь с ним, поп вконец изнемог. Конечно, дядя Петр, расстрига – человек неспокойный, но правда в том, что он говорит, есть. Я пересказываю его мысль отрывисто, с большими пропусками, но, в общем, он убежден, что манит нас всё то же яблоко с Райского древа. Соблазн, который оно источает, столь велик, что искажает Божий мир: Египет делается Землей Обетованной, а Земля Обетованная Египтом, и мы, запутавшись, мечемся, мечемся туда-сюда, даже не замечая, что давим друг друга насмерть. Как я понимаю расстригу, для него наша жизнь есть нескончаемая прелесть, а мы посреди нее этакие лесковские очарованные странники.

Коля – дяде Юрию

Выдалась оказия в город, и я прямо на почте отвечаю на последнее письмо. Ты спрашиваешь, каков расстрига с кормчим? Внешне он к нему не подлаживается, но при необходимости держит язык за зубами. Вчера вышел прямо наш разговор, только с рокировкой в смысле ролей. Капралов сказал, что согласен с боголюбцами. Пока не пришел Никон, литургия верно вела в Царствие Божие. Молитвы, кондаки, песнопения – переходы и стоянки на пути к Небесному Иерусалиму. Но церковь сделалась безблагодатна. Господь оставил ее стены и вышел вон. Теперь, как когда-то в Синае, снова весь мир – один огромный храм, а странники, бегущие от зла, есть Израиль истинный. Они проговорили до глубокой ночи. Еще не раз поминали боголюбцев, что думали отстроить из России вселенский приход; Капитона, который хотел образовать из нее монастырь с самым строгим уставом, вокруг одно зло и иначе не спасешься. Капралов, как и аскеты, убежден: путь к Христу узок – девство, умерщвление плоти и презрение к миру, но понимает, что, коли он прав, пройдут им немногие, и оттого скорбит. Расстрига расспрашивал его про исповедь земле; жизнь пару раз сводила его с нетовцами, которые отрицают другие таинства, но ее практикуют. Потом они вернулись к литургии, и поп согласился с Капраловым, что если она есть путь в Царство Божие, то исправления Никона запутали нас. А дальше в избранном народе начались разборки, где и когда мы сбились с дороги и, главное, кто нас сбил. Чтобы больше не плутать и не мучиться, мы повернули назад и теперь так же далеко от Бога, как были в Египте.

P.S. Про храмовые службы поп говорит, что годовой их цикл, весь порядок молитв и песнопений есть тот план, по которому Господь созидал мир. Его гармония – единственное, что противостоит хаосу, злу, его конечной победе.

Коля – дяде Петру

Вчера похоронил отца. Зарыл на краю сада, под старой вишней. Кормчий прочитал отходную, и я опустил его в землю.

Коля – дяде Артемию

Последние полгода отец сильно мучился. Не хватало воздуха, он и спать толком не мог. Весь в испарине, лежит в горнице, хрипит, будто его загнали.

Папка № 12 Москва, сентябрь – середина ноября 1960 г

Коля – дяде Петру

Ненадолго заезжал в Москву и видел Соню. Полгода назад мать написала, что у нее новый любовник – туркмен, чудом выживший во время страшного ашхабадского землетрясения. Вроде бы она им очень довольна. Потом и сама Соня мне о нем написала. Письмо было восторженное. Среди прочего намекнула, что туркмен «парит» ее не переставая и так хорошо, что, сколько бы родня ни пугалась, она выходит замуж. Жила Соня тогда в Мозжинке, в большом кирпичном доме, тремя годами раньше выстроенном покойным Вяземским. Едва она расписалась с туркменом, в Москву приехала и с ними поселилась его сестра с пятью детьми, мал мала меньше, отец которых вроде бы погиб во время землетрясения.

Умножение семейства Соня приняла безмятежно, места пока всем хватало. Но тихий интеллигентный поселок, где была дача, взвыл. Как и должно кочевникам, дети проходили по нему огнем и мечом, обирали сады, вытаптывали цветники и грядки; достаточно было открытой форточки, чтобы они залезли в дом и унесли всё, что попалось на глаза. Соседи чуть не ежедневно жаловались в милицию, но старшему из этой орды не исполнилось и десяти лет – в общем, участковый отмахивался.

Освоившись, сестра туркмена стала помыкать Соней, но самоуничижение паче гордости: спать с ним ей от этого сделалось только лучше. Тем же порядком история длилась бы и до сего дня, если бы не соседка. Туркменчата в очередной раз обчистили ее дом, и она, зайдя объясниться с Соней, застала брата с сестрой в такой позе, что вопросов, какие отношения их связывают, не осталось. Началось расследование. Приезжая оказалась женой туркмена, а дети – его собственными. Что же до землетрясения, то он в Ашхабаде никогда не жил, родился по другую сторону Кара-Кумов, в Каракалпакии (город Нукус), где давно известен как ловкий мошенник. Обоих, «брата и сестру», арестовали, впрочем, туркменку через день отпустили, а ему дали условный срок. Их с Соней брак, естественно, признали недействительным; к ликованию поселка, она снова вдовеет.

Коля – дяде Ференцу

Сейчас многое из того, что было за семью печатями, становится известно. Последствия этого для нашей семьи могут быть тяжелыми. Мать не переживет, если узнает, что Кирилл Косяровский никогда не был героическим офицером Белой армии, что он не пал в бою с красноказаками на реке Северский Донец; наоборот, будучи кадровым сотрудником иностранного отдела ЧК, потом НКВД, именно по заданию этой организации записался в Добровольческую армию и годом позже уже под фамилией Юрлов вместе с остатками той же армии эвакуировался из Крыма в Константинополь. Бросил маму и уехал с другой женщиной, специально для него подобранной чекистами. Главное же, что он много лет работал на разведку непосредственно под началом моего отца и шага не мог сделать без его ведома. Что именно отец, предвидя свой арест, сделал так, чтобы Косяровского отозвали обратно в Москву, где после всех вышеперечисленных пертурбаций он, как это и планировалось еще родителями Марии, стал законным мужем их дочери. Взял на себя заботы о ней.

Если хоть что-то из этого дойдет до мамы, рухнет всё устройство ее мира, и она, хотя ни в чем не виновата, хотя и вправду много чего в жизни приняла, никогда себя не простит. Одно дело быть страдалицей, достойно нести свой крест, совсем другое – знать, что просто была игрушкой в руках разных, но, безусловно, нехороших людей.