Возвращение в Египет - Владимир Шаров

Коля – дяде Евгению

Когда хоронили Вяземского, меня в Москве не было. Я приехал из Казахстана лишь пять месяцев спустя. Дело было у них на даче в Мозжинке. Соня говорила о Вяземском как о живом и жаловалась на него тоже как на живого. Объясняла, что он не подготовил ее к жизни ни с таблетками, ни с деньгами. Она ничего не знает, и у нее ничего нет. Получается, что муж даже не попрощался, просто собрал вещи и ушел. Накануне хирург, его друг и соученик по медицинскому институту – он и оперировал – говорил, что всё ерунда, обычная эмфизема, а через четыре часа перезвонил и сказал, что Юра скончался прямо на столе. Она была недовольна, что хирург говорил с ней, как с дурочкой, и потом тоже никто ничего не стал объяснять, но, конечно, больше обижена на мужа. Ей казалось неправильным, что человек может жить с тобой двадцать лет, а потом, будто у него нет никаких обязательств, разом всё оборвать. Вялым, равнодушным голосом повторяла, что это не укладывается в голове, заканчивала и начинала сначала.

Я, как мог, ее утешал. Видел, что она хочет, чтобы я остался, да она этого и не скрывала. Непричесанная, неприбранная, в халате, в ботах из обрезанных резиновых сапог, она сидела рядом и ждала, но я не решился. Как-то, дядя Евгений, вдруг перестал понимать, зачем нам обоим это надо.

Коля – Тате

Соня и сейчас не знает точного диагноза (эмфизема, абсцесс, а может быть, злокачественная опухоль) и что пошло не так во время операции (говорили по-разному – не выдержало сердце, грубый медицинский ляп); известно, что хирург, который резал, очень высокого уровня и что он был близким другом Вяземского – тоже факт, но отчего-то в народе верят, что под нож надо ложиться к чужому человеку.

Коля – Тате

Всё-таки, я думаю, врачи с самого начала знали, что дело серьезное. А вот что ни до, ни после поговорить с Соней никто так и не решился, конечно, грустно. Что касается отца, то он очень сдал, всё время лежит.

Дядя Ференц – Коле

Вспомнил твой «Синопсис». В архиве попалась народническая прокламация, в которой, ссылаясь на «Бархатную книгу» царевны Софьи, говорилось, что менее трети столбового российского дворянства великороссы. Остальные – пришельцы в Земле Обетованной. Чужие в ней, они поработили избранный народ.

Дядя Ференц – Коле

После этой и других листовок, что народники писали для крестьян, – «Слушная пора», «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон» – я не переношу стилизаций.

Дядя Артемий – Коле

Гоголь не хотел видеть, что дворянство, встав между, мешало личным отношениям царя и «мира». И помазанником Божьим, и его народом это переживалось мучительно, как большая неправда.

Дядя Ференц – Коле

Хотел того Гоголь или нет, он стал писателем той власти, которая после восстания декабристов, бесповоротно разочаровалась в дворянстве – прежде своем собинном друге, напарнике и помощнике.

Дядя Артемий – Коле

Всё, о чем мечтаешь, получить трудно. Гоголь ценил статус дворянина, как апостол Павел – свое римское гражданство. Мысль, будто Николай I, которого он почитал, враждебен его сословию, всячески отгонял, убеждал корреспондентов, что говорить о подобном нет оснований. Но они были.

Если Гоголь, выставляя на свет Божий пороки, думал об исправлении дворянства, то Николай I желал скомпрометировать сословие, лишить его веры в себя. Когда решался вопрос о постановке «Ревизора» и печатании поэмы, интересы обоих совпали, но, сколько бы Гоголь себя ни обманывал, его просто использовали. Уже не при Николае, а при его преемниках царская власть сначала торжествовала победу, а затем рухнула. К ее падению дворянство отнеслось равнодушно. В феврале 17-го года Николая II не поддержал никто, да и в белом движении монархисты были в меньшинстве. Разделившееся царство не устоит. Гибель династии, как и изгнание дворянства, – единственный эпилог раздрая.

Дядя Петр – Коле

Сам Гоголь за избранный народ держал всех, кто готов обратиться к Богу. Его оппоненты – Николай I Романов и революционеры-народники – на равных были убеждены, что пока русские – смесь евреев и египтян, оттого прежде, чем возжигать в алтаре огонь, надо отделить чистых от нечистых. Иначе Бог жертвы не примет. Египтянами царь и революционеры считали дворянство. Печально, что «Мертвые души» их в этом лишь укрепили.

Дядя Ференц – Коле

После Петра I два века нашей истории, думаю, выглядят так. Прежде верховная власть шаг за шагом пересиливала вотчинников, в конце концов их дожала. Ее союзником, главной опорой было служивое дворянство. Но у всякого свой интерес. Как плату дворянам отдали крестьян, сделали мужика крепким не только земле, но и владельцу. Конечно, верховная власть пошла на это без радости. Как ты понимаешь, наместник Бога, чтобы вести избранный народ в Землю Обетованную, не нуждается в посредниках. После Петра дворянство и саму Верховную власть посадило на цепь. Весь XVIII век – перевороты, одно за другим убийства помазанников Божьих.

Тасуя колоду, гвардия приводит на трон кого придется, но всё больше баб. Некоторых из них собственные дети станут потом числить в мужеубийцах (Павел I и Екатерина II). Это, Коля, с одной стороны, а с другой – русская империя не знала века успешнее. Территория страны не просто росла, не просто завоевывались новые и новые земли; наползая, будто выпирающее из квашни тесто, мы колонизовывали их и осваивали. Я говорю и о Кавказе, и о Новороссии, о Польше, обо всем Заволжье, Сибири, Дальнем Востоке. Да и цариц, коронованных столь неправедно, мы числим среди лучших правителей России и до сих пор воспеваем. Всё это, Коля, внушило служилому сословию мысль, что оно вернее Провидения знает, что для страны хорошо и что в России не Бог – именно оно, дворянство, есть источник любой власти.

Ясно, что то была злокозненная ересь, но тронуть бунтовщиков монархия робела. Понимала: пока дворяне сидят на миллионах душ владельческих крестьян, бороться с ними – самоубийство. Но план был понятен уже тогда. Переписать крестьян на государство, а их господ снова и полностью сделать зависимыми от службы. Об отмене крепостного состояния Екатерина, как ты помнишь, заговаривала не раз, но ни на что серьезное не решилась, потом и вовсе отыграла назад, подтвердила дворянству Жалованную грамоту.

Такова внешняя канва событий, она всем известна, однако была и другая, во многих отношениях более важная. Заговорщики, убившие императора Павла I, в качестве личной гарантии замешали в это предприятие его сына, будущего императора Александра I. Думаю, что именно здесь корень фальши, уклончивости, нерешительности, бесившей всех, кто его близко знал. Произошедшее в Михайловском замке сломало Александра, отравило ему царствование, по общему мнению, весьма удачное. Царствование, итогом которого стала победа над Наполеоном, Священный союз и наше преобладание в Европе. Но баланс сложен и скорее отрицателен.

Дело в том, что к концу правления Александра I дворянство напрочь разуверилось в связи русской монархии со Всевышним. Взгляды офицеров-декабристов, которые ровно через сто лет после смерти Петра I вывели на Сенатскую площадь его любимое детище – гвардейские полки, общеизвестны. «Северное общество» считало императора просто за высшего чиновника Российской империи, в сущности, первого среди равных, «Южное общество», более радикальное, склонялось к полному изничтожению романовского семени.

Перспектива для наследника Александра – Николая I, конечно, нерадостная. Последствия Сенатской площади были долгими, оборвала их уже наша революция. Но дело раскручивалось медленно. Как мы знаем, разного рода комитеты по крестьянскому вопросу создавались и заседали, однако, как и при бабке Николая I, императрице Екатерине, бал правила опасливость – до Крымской войны никто ни на что практическое не решался. Оттого главным фронтом стала пропаганда. Позиция царя, его окружения и здесь была уязвима. Разночинцы только нарождались, были еще слабы, и дискредитировать дворянство, убедить общество, что помещики бесчестно, преступно закабалили народ Божий, то есть они – натуральные египтяне, могли только сами дворяне. То есть необходим был самооговор, это среди прочего определило судьбу и нашего Николая Васильевича.

Мы с тобой оба знаем, что и у «Ревизора», и у «Мертвых душ» было немного шансов пройти через цензуру, знаем, что по Высочайшему повелению и пьеса, и поэма миновали ее легко, что называется, на вороных. Причем с минимальными изъятиями. Прибавлю, что позже Гоголь не раз получал от Николая I субсидии, а актеров Александринки, занятых в «Ревизоре», император собственноручно и щедро наградил. Встык с этим знать, да и вообще дворянство приняли и «Ревизора», и «Мертвые души» с отвращением, сочли их карикатурой, мерзким, злым пасквилем. Единственная сила, которая в этом противостоянии была единодушна с правительством, – Белинский и почти революционные «Отечественные записки». Кстати, в те консервативные годы журнал этот и дальше, удивляя всех, проходил через цензуру без больших потрясений. Объяснение казусу простое. Власть и не вышедшие из пеленок народники тогда одинаково относились к помещичьему землевладению, одинаково видели в нем беду и имели по сему вопросу негласный союз. Политика, Коля, вообще так устроена, что в ней больше, чем на один шаг, отродясь никто не загадывает.