Возвращение в Египет - Владимир Шаров

В Москве человек, у которого я брал адрес Евтихиева, сказал, что старик как сел первый раз меньшевиком-интернационалистом (нечто среднее между большевиками и меньшевиками), так в пятьдесят шестом им же и освободился. Может быть, он вообще последний, кто жив из той фракции. И вот в лагере, а прежде на воле они сколько было сил спорили, как и какими средствами поднимать пролетариат, с чего начать и как строить коммунизм, а тут Евтихиев, едва его выпустили, селиться ни с кем из солагерников не пожелал – выбор был, его многие любили – сказал, что после зоны покойнее ему будет в обычном доме для престарелых, списался с Усть-Каменогорском и уехал. Когда-то он комиссарил на фронте и готовил мировую революцию, а теперь пишет, что выбран председателем совета коллектива, борется за права стариков. Администрация не дает вешать на окна занавески.

О меньшевиках и этих занавесках я заговорил с Евтихиевым на второй день, и он сказал, что да, картина верная. Тюрьма – отличный консервант. В заключении взгляды не меняются; если кончились силы, тебя просто сломают. Ему повезло, он каким сел, таким и вышел. Вообще же, продолжал Евтихиев, к политике он поостыл, малые дела теперь кажутся ему надежнее. Занавески, о которых мне говорили, не на окнах, а на стеклянных вставках дверей. Они как глазок в камерах. Администрация убеждена, что это ее право всех и всегда видеть, обо всех всё и всегда знать. Постояльцам дома для престарелых скрывать нечего.

Из вежливости я спросил про успехи. После привычной паузы Евтихиев ответил, что отступает по всем фронтам. Для большинства, видят их или нет, и вправду разница невелика, а он прослыл бунтовщиком, революционером. В итоге из персональной комнаты его месяц назад перевели в другую, которую он делит с тремя доходягами. Двое совсем плохи, вот-вот отдадут Богу душу, а пока ходят под себя. Вонь такая, что теперь, когда ночи теплые, он спит здесь, во дворике. Устраивается за скамейкой прямо на траве. Получается, снова страдает за народ.

Вечером, когда мы сидели на этой скамейке, Евтихиев сказал, что мать его была дочерью священника. У того в станице Раздольной рядом с церковью был хороший дом. Старый шлях между Доном и Волгой, недалеко маленькая речушка Листвянка, а так – степь да ковыль насколько хватает глаз. И вот ему лет семь, не больше, но он по полдня крутится рядом с дедом в церкви, и памятью бог не обделил, оттого знает наизусть все службы. Когда на клиросе вместе с двумя певчими старательно выводит псалмы, по мнению казаков, выходит умилительно. Но сейчас он не в церкви, а дома. Дело идет к ночи, уже давно стемнело. Он в постели, мать, за неделю до того схоронившая его младшего брата, сидит рядом и рассказывает, что с весны каждую ночь слышит, как прибывает нильская вода, под ветром шуршит камыш. Вода наползает, будто туман, тихо и медленно затапливает сначала низкие места, потом и остальную равнину. Лишь там, где повыше, остаются островки, на них и можно укрыться. А так вся страна уходит под воду, которая для здешних мест есть благословение свыше. Она напоит землю, принеся много ила, удобрит ее, и дальше до осени та будет родить и родить. На полях созреет ячмень и полба, из них напекут вкусные лепешки, на лугах – сочная трава для скота.

Мать объясняет, что все мы жертвы этого спора между Богом и фараоном. Первой был сам Моисей, который так и не вступил в Землю Обетованную. Он заикался, рассказывает мать, вообще не мог связать двух слов, оттого и уклонялся, будто Иона, много раз пытался убежать от Господа. Если бы Всевышний не послал ему в помощь Аарона, человека говорливого, но слабого и недалекого, всё сошло бы на нет. А с Аароном и для египтян, и для сынов Израилевых, и для других, кого подхватил поток, дело кончилось большой кровью. Сколько погибло евреев, потом египтян – сосчитать невозможно. И потом, сколько евреев умерло, пока сыны Иакова кочевали по Синаю и дальше, уже воюя за Землю Обетованную. А еще сколько, если брать до сего дня. А ведь в Египте, сокрушается мать, коли каждый не стоял бы на своем, не говорил: если ты так, то и я так, – можно было договориться, решить дело полюбовно. Например, согласиться, что камыш, как и раньше, нарезают рабы, а саманный кирпич, тоже как и раньше, делают евреи. Тогда бы по-прежнему вечерами у каждого шатра в горшках варилось жирное мясо, а по утрам, как ведется испокон века, каждый работник получал лепешку с брынзой и пряными травами, благо скотина исправно приносила приплод и молока было вволю.

Всех можно было простить, говорит мать, на всех обидах поставить крест и жить как жили, никому ничего не припоминая. Я говорю: «И про младенцев забыть?» Она: «Почему бы и нет? Жизнь ведь не подарок, а наказание, она ад, погибель, другое дело смерть – в ней покой, тишина». Дом для престарелых на самой окраине города, прямо за дворовым штакетником начинается степь. «Теперь, – говорит Евтихиев, – по ночам и я слушаю нильскую воду».

Июнь 2008 – декабрь 2012 года

Примечания

1

В марте 1940 года дядя Артемий отправил Коле два письма с перерывом в неделю. В сущности, это одно послание, без особых ухищрений разбитое на две части, и если бы не разные даты, я, готовя публикацию, их соединил бы. Оба письма о том, как к Гоголю относились в России, о тех краеугольных камнях, на которых эти отношения выстроились. – В.Ш.