Старшие сыновья - Борис Вячеславович Конофальский

буровой, - сказал инженер и предложил ей жестом наконец сесть на сиденье водителя, а не задавать всякие ненужные вопросы.

На обратном пути казачка заметила след многоножки. Уже смеркалось, но она остановила квадроцикл:

- Нельзя оставлять.

Он был с ней согласен. Казачка хотела взять из кузова своё оружие, но он взял новый, только что выкопанный из схрона дробовик, зарядил его и протянул ей:

- Попробуешь?

Она молча взяла оружие, оно было не совсем такое, как её. Приложила приклад к плечу:

- Дорогое, наверное.

- Надёжное, - сказал инженер, взводя курки на своём стареньком обрезе, - ну, пошли.

Минут за десять нашли небольшую сколопендру и убили её, Самара, как всегда, была великолепна, первым же выстрелом подняла многоножку из песка, а вторым прикончила её. Горохов не успел и на спуск нажать, как всё было конечно.

- Хорошее ружьё, - произнесла казачка, хотя инженеру показалось, что дробовик для неё тяжеловат.

- Понравилось? – он протянул ей два новых патрона вместо израсходованных ею. – Тогда оно твоё.

Она взглянула на него с каким-то детским недоверием: это мне?

- Подарок, – подтвердил Горохов. – Если хочешь, продай, но меньше, чем за пять рублей не отдавай. Это хорошее оружие, оно стоит хороших денег.

Вернулись на участок, когда уже стемнело. Это и хорошо, Горохов не хотел, чтобы кто-либо видел, что у него в кузове.

На участке привычно тарахтел дизель, его ещё издали слышно, и свет вокруг буровой издали видно. Подъехали, а над прожекторами уже густо клубились мотыльки, с барханов полетела, шелестя крыльями, саранча. Они с Самарой в дороге и не заметили, как над степью, поднимая пыль, прокатились вечерние заряды. Звонко клацали сцепки, натужно гудел редуктор, время от времени подвывала лебёдка, её вообще издали слышно. Он, даже ещё не подъехав, знал – на буровой всё работает, а значит, дело идёт.

Пока их никто не видел, они быстро выгрузили и перенесли всё привезённое в палатку. Мало того, Горохов сам взял лопату и вынес баллоны. Закопал их под скалой недалеко от отхожего места. Когда возвращался, услыхал голоса. Баньковский стоял воле палатки одной из приехавших казачек и болтал с нею. Инженер вошёл в палатку, там Самара, уже раздевшись, проверяла свою одежду и обувь на клещей, и он у неё спросил:

- Там твоя подруга с Банковским разговаривает?

- Анька-то? Может статься. Пусть поговорят. А что же им не поговорить? - отвечала казачка, не отрываясь от своего дела, - она для того сюда и приехала. Может, и поженит его на себе, он говорил, что неженатый.

- Думаешь, у неё получится? – спросил инженер, садясь на войлок и стягивая сапоги. Он, признаться, был немного удивлён.

- У Аньки-то? У неё получится, она баба в теле. Уж никуда твой друг не денется. Да и Аньке деваться некуда, – рассказывала Самара.

- Ей тоже?

- Тоже, тоже, - теперь казачка взялась за его одежду, - она на всю округу среди казаков известная.

- И чем же это она так прославилась? - Горохов, раздевшись, взял принесённую заранее стамеску и стал взламывать тяжёлый ящик.

- Так известно чем, – Самара взглянула на него с усмешкой. – К ней не один казак в палатку вдовью заглянул, к ней весь наш молодняк уже ходил. Никого не гнала, всех привечала. Теперь она как городская стала, теперь её ни один степняк замуж не возьмёт. Ей теперь только мужа из города брать. Только ты дружку своему, смотри, не говори, что Анька потасканная.

- И почему же это я не должен ему говорить, что она непутёвая? – смеётся инженер. – Или ваша Анна для вас плоха, а для городских сгодится?

- Так и есть, потому что у вас там в городах все бабы непутёвые, – безапелляционно заявляет казачка.

Горохов усмехается, но ничего ей не говорит.

- А что смеёшься, не так, что ли? – с вызовом говорит Самара. – У нас баба думает: с этим я не лягу, он из дурной семьи, от него и дети дурные будут, а ваша валится к любому мужику с пьяных глаз! Какие там дети, она и имени мужика этого на следующий день не вспомнит, а к вечеру у неё уже новый будет.

- Я смотрю, ты знаешь нашу городскую жизнь, - говорит инженер.

- А то! У нас некоторые подавались в город, известно, кем они там стали, – рассказывает казачка.

- Ну, это понятно, - произносит Горохов, взламывая крепкую пластиковую крышку ящика, - А этой самой Анне, Анатолий, значит, приглянулся?

- Ну, приглянулся, значит, - отвечает Самара, принимаясь за готовку еды, - а что, ходит тут, всем указывает, говорит, что он инвестор, что деньги, дескать, есть у него. Поди врёт. Говорит, что он тут главный.

Ну, это он точно врёт.

- Почему же врёт? Он тут главный, это он всё затеял, он на дело деньги нашёл, - Горохов даже престал заниматься ящиком, уставился на неё.

- Что? – она тоже смотрит на него, а сама усмехается. – Тут все знают, что твой Толик пустое место. Ты тут главный.

- Это почему же ты так решила? – спрашивает Горохов.

- Да это и дураку видно, твоего Толика даже рабочие не боятся. Какой же он главный?

Горохов Баньковского сам для дела выбирал, Толик выполнял важную роль ширмы, и инженеру казалось, что он со своей ролью справляется, а тут вдруг какая-то степная бабёнка говорит, что всё насквозь видит. Это было неприятно.

Он наконец, приложив усилия, отодрал герметичную крышку и отложил её в сторону. Ничего нового в ящике не было, он сам его собирал. И теперь всё это должно было помочь ему в выполнении задания. Он провёл рукой по упаковкам. Три мины. Простые ППМ нажимного действия. Две тяжёлые и мощные ППМНД. Мины направленного действия с детектором движения. Каждая в два килограмма весом. Вещь дорогая, редкая, очень эффективная. Два килограмма пластиковой взрывчатки. Четыре радиовзрывателя, пульт управления. Патроны. Для револьвера, дробовика, винтовки.

Все самые надёжные, все произведённые для армии. Четыре гранаты, две Ф-ки, две РГД-шки. Его неизменная ультракарбоновая кольчуга, легкая и прочная, выстрел в упор она, конечно, не держит, но вот осколок или рикошет - запросто. Лёгкий бронежилет из пеноалюминиевых пластин, армированных титаном,