Они должны умереть. Такова любовь. Нерешительный - Эван Хантер

раз очень серьезно взглянула на него, задумчивая улыбка сошла с ее лица и она сказала:

— Все это потому, что в нем мы похожи на француженок.

— В чем? — не понял он, ошарашенный.

— Да в этом поясе, — объяснила Кристин. — Вот почему он нравится мужчинам.

ГЛАВА VIII

Томми Барлоу был рослым парнем, хорошо сложенным, ростом шесть футов и один дюйм, весом сто семьдесят пять фунтов, с высоким лбом, квадратной челюстью, в нем чувствовалась внутренняя сила, и хотя смерть убила ее — ибо нет ничего бессильнее трупа, даже на мертвого Томми Барлоу был очень мало похож его младший брат.

Через четыре для после похорон Карелла и Мейер пришли к нему. Оба они были в форме, но не потому, что им очень хотелось чувствовать себя полицейскими.

Они оделись так потому, что шел лёгкий апрельский дождичек.

— Вы Амос Барлоу? — спросил Мейер.

— Да! В чем дело?

Мейер предъявил жетон:

— Инспектора Карелла и Мейер. Нам бы хотелось задать вам несколько вопросов.

— Я могу взглянуть на него еще раз? — попросил Барлоу. 

Мейер, самый терпеливый из всех полицейских участка, если не всего города, снова протянул свой полицейский знак. Его терпение было приобретенной чертой характера, результат наследства, доставшегося ему от папаши Макса, который в свое время был большой шутник. Когда мать Мейера пришла к Максу и сказала ему, что опять беременна, старина Макс просто не мог в это поверить. Он уже думал, что такие чудеса господни ^е могут произойти с его женой, что она стара для этого.

Не оценив, чем может обернуться его любая острота, и что судьба сыграла скверную шутку с самым чрезмерно веселым шутником, он придумал свою забавную месть. Когда младенец родился, он дал ему имя Мейер. Все было прекрасно, и имя бы ему вполне подошло, будь его фамилия Шварц, или Голдблат, или даже Лифшиц. Но, к несчастью, его фамилия тоже была Мейер, и в сочетании с именем, которое ему дали, младенец появился на свет как зайка Мейер Мейер. Само по себе все это не так уж и плохо, но их семья — ортодоксальных евреев — жила в окружении неевреев. И когда кому-нибудь из детей нужен был предлог для того, чтобы бить жидов — хотя это часто делается без всякого повода — легче всего было найти такого, как он — с таким комичным и двусмысленным именем. Мейер Мейер научился быть терпеливым: с отцом, который навязал ему ненавистное имя с повтором, с детьми, которые регулярно избивали его. Он терпеливо ждал дня, когда сможет назвать отца Макс Максом. Этот день так никогда и не наступил. Терпеливо ждал, когда сможет застать кого-нибудь из обидчиков одного, без многочисленных сопровождающих, и хорошенько отдубасить. Такое редко случалось, но зато терпение стало его образом жизни и, со временем, он свыкся с комичной шуточкой своего отца и именем, с которым ему придется жить до конца своих дней. Но ко всему прекрасно приспособился. Если только забыть старое, мудрое изречение о том, что репрессии оставляют шрамы. Действительно, ничто никогда не проходит бесследно: в возрасте всего лишь тридцати семи лет он был абсолютно лыс.

Терпеливо он снова протянул свой полицейский значок.

— А у вас есть удостоверение?

Мейер терпеливо залез в свой бумажник и извлек оттуда полицейское удостоверение.

— Фотография не очень хорошая, — заметил Барлоу.

— Вы правы, — согласился Мейер. -

— Но можно догадаться, что это вы. Так что вы хотели у меня спросить?

— А мы можем войти? — попросил Мейер.

Они стояли на улице, на ступеньках у парадной двери двухэтажного особняка в Риверхеде, и хотя дождь и не был сильным, дул резкий ветер и пронизывал их до костей. Барлоу еще какое-то мгновение разглядывал их, а затем пригласил:

— Конечно, входите, — и широко распахнул дверь, следом за ним они прошли в дом.

Он был невысок, ростом не больше пяти футов, восьми дюймов, весом около ста тридцати пяти фунтов. Карелла подумал, что лет ему не больше двадцати двух или трех, — а волосы на затылке уже начали лысеть. Он шел слегка согнувшись и сильно хромал. В правой руке он держал трость так, будто давно свыкся с ней. Она была черной, тяжелой, ручка в форме головы была изящно декорирована не то серебром, не то оловом.

— Вы те самые детективы, которые заняты расследованием убийства моего брата? — спросил Барлоу, не оборачиваясь, направляясь с ними в гостиную.

— Почему вы называете это убийством, мистер Барлоу? — спросил Мейер.

Он вошел в гостиную, прошел на середину комнаты, повернулся и в упор посмотрел на полицейских. Комната была обставлена недорого, но со вкусом. Он перенес всю тяжесть тела на здоровую ногу, поднял трость и указал ею на кушетку. Карелла и Мейер сели. Мейер вынул маленький черный блокнот и карандаш.

— Что заставляет вас считать это убийством? — повторил он свой вопрос.

— Просто знаю, что так оно и есть.

— Откуда?

— Мой брат не мог покончить с собой, — произнес Барлоу и спокойно кивнул полицейским, изучая их взглядом светло-голубых глаз. — Только не он.

Он тяжело оперся о палку, а затем, вдруг, будто устав стоять, хромая, подошел к стулу напротив них, сел и опять, спокойно разглядывая их, произнес:

— Только не мой брат.

— Почему вы так говорите? — вмешался в разговор Карелла.

— Только не Томми.

Барлоу отрицательно покачал головой.

— Он был очень счастлив. Он умел радоваться жизни. Не говорите мне, что это Томми открыл газ. Нет. Я в это не поверю.

— Ну тогда, может быть, девушка уговорила его сделать это, — предположил Карелла.

— Очень сомневаюсь! — возразил Барлоу. — Дешевая потаскуха! С какой стати стал бы мой брат позволять ей…

— Минуточку, мистер Барлоу, — прервал Мейер, — она ведь не была случайной знакомой, по крайней мере, у нас сложилось совсем другое впечатление.

— Не была?

— Нет. Ваш брат и эта девушка намеревались пожениться.

— Кто так считает?

— Ее мать и адвокат тоже.

— Но Томми об этом не говорил.

— И он никогда не обмолвился, что хочет жениться? — поинтересовался Карелла.

— Нет, имя этой девушки, этой Ирэн Тейер, вообще никогда не упоминалось. Поэтому все, что вы говорите, — чистый вымысел. А эта записка! Вообще, все. Возможно, мой брат просто подобрал эту девицу в тот день. Жениться на ней! Убить себя! Кого они хотят одурачить?

— Кого вы имеете в виду, мистер Барлоу, когда говорите «они»?

— Что? — не понял Барлоу.

— Вы сказали, кого они хотят…

— А, это! Всего навсего оборот речи. Я имел в виду, ну… кого-нибудь… А может быть, и