Они должны умереть. Такова любовь. Нерешительный - Эван Хантер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кто, мистер Тейер?
— Какая-то незнакомка, — сказал он едва слышно. — Это не моя жена. Чужая. — Он опять сокрушенно покачал головой и повторил — Чужая…
В коридоре Врио Билдинг толпились музыканты, певицы, танцовщицы, композиторы, сочинители куплетов, распорядители и посредники, в воздухе звучал музыкальный жаргон «хиппи».
— Вот что, мужик, сказала я ему, плати две банкноты за уик-энд или адью, — донеслось из гула голосов до ушей обоих полицейских, как только они вышли из лифта. — Ну, дурак пошел и заложил свой инструмент. Ну я и говорю, мужик, как ты собираешься дуть, если спустил свою трубу. Ну а он мне и говорит, все равно не могу дуть, пока не достану травки. Ну вот и загнал инструмент, чтобы купить ее. Но и играть не может, не на чем.
Тут были девушки — крашеные блондинки с веселыми глазами в небрежно-развязной позе танцовщиц «хиппи», игроки на тромбоне с длинными руками и короткими козлиными бородками, посредники с пронзительным взглядом карих глаз за стильными очками в черной оправе, певички с зачесанными на одну сторону, свободно спадающими волосами. И опять тот же голос: «А я ему и говорю, с чего это я должна ради тебя выкладываться, если я ни для кого в джазе не стараюсь, а он что-то вроде того, что у нас все по-другому, детка. А я ему, что по-другому? А он мне руку под юбку засунул и говорит: «Это — любовь, детка». У края толпы — одинокий уличный торговец; человек, ожидавший встречи с пианистом, который, видимо, принимал наркотики с четырнадцатилетнего возраста; семнадцатилетняя девушка с прической в стиле «Клеопатра» в ожидании трубача, организовавшего для нее прослушивание в своей группе. Клинг не слышал всей этой несмолкающей болтовни, доносившейся отовсюду, не видел хорошеньких, хотя и слишком накрашенных девушек с задорным блеском в глазах, в легких платьях, обтягивающих пышные бедра. Они миновали запруженные толпой переходы, газетный киоск, где продавались мини-газетки, жирные черные заголовки которых уже не сообщали больше о смерти Ирэн Тейер и Томми Барлоу — с первой полосы их вытеснили сенсационные сообщения об очередной сумасбродной выходке Хрущева. Они с трудом пробрались сквозь толпу, как два бизнесмена, которые только что нанесли деловой визит и вышли к исходу апрельского дня на сумеречней свет.
— Ты был с ним слишком груб, — внезапно резко произнес Хейвз, даже не повернувшись к Клингу.
— А может быть, это он убил их, — бесстрастно возразил Клинг.
— А может, и нет. Кто ты, черт возьми? Великий инквизитор? -
— Ты ищешь со мной ссоры, Коттон? — заметил Клинг.
— Нет, просто говорю.
— Что именно?
— Говорю, что есть хорошие полицейские и есть дерьмо. Мне противно смотреть, как ты становишься таким.
— Благодарю!
Какое-то мгновение они еще молча стояли на тротуаре, мимо них спешили домой служащие. Казалось, им больше нечего сказать друг другу. Они стояли, как чужие, пальто нараспашку, руки в карманах.
— Ты возвращаешься в участок? — спросил наконец Клинг. ' -
— Я полагаю, ты захочешь напечатать рапорт, — заметил Хейвз и, помолчав, добавил язвительно — Ведь это ты задавал все вопросы.
— Ну и что?
— Ну вот и пиши.
— Злишься?
— Да.
— Ну и катись! — Клинг выругался и исчез в толпе.
Какое-то мгновение Хейвз еще смотрел ему вслед, сокрушенно качая головой, затем вынул руки из кармана, помедлил, засунул их обратно и решительно направился к станции метро на углу.
Он был рад отдохнуть от Клинга, от полицейского участка; рад, что с ним сейчас Кристин Максвел. Она вышла из кухни своей квартиры, держа в руках поднос с миксером для мартини и двумя бокалами со льдом. Когда она шла к нему, он не спускал с нее глаз. С тех пор как они познакомились, она отрастила длинные волосы и теперь они свободными, светлыми прядями обрамляли овал ее лица. На гладких волосах отражались отблески света предзакатного солнца, проникающего в комнату через окно. Она сняла туфли, как только пришла с работы, но на ней все еще были чулки, в них она бесшумно передвигалась по комнате с прирожденной женской грацией. Все в ней было женственно: прямая черная юбка при каждом движении плотно облегала бедра и ноги, поднос для коктейля плавно покачивался в длинной и тонкой руке, другой она смахивала упавшую на щеку ресничку. На ней была голубая шелковая блузка, под цвет сиреневатой голубизны ее глаз, которая свободно прилегала к мягкому изгибу ее груди. Она поставила поднос, почувствовав на себе его взгляд, улыбнулась и сказала:
— Перестань! Ты меня заставляешь нервничать.
— Что перестать?
— Так смотреть на меня.
Она быстро, до краев, наполнила оба бокала.
— Как так?
— Ты меня раздеваешь.
Кристин подала ему один бокал и поспешила добавить: — Взглядом!
— Это самый непрактичный способ тебя раздевать, — произнес Хейвз, — взглядом.
— Да, но тем не менее ты это делаешь.
— Я просто смотрю на тебя. С удовольствием, — он поднял бокал и сказал — За тебя, за то, чтобы смотреть на тебя, — и отпил большой глоток джина с вермутом.
Кристин села напротив него в кресло, поджав под себя ноги и стала потягивать напиток. Поглядывая на него из-за края своей рюмки, проронила:
— Думаю, тебе следует на мне жениться. Тогда ты сможешь на меня смотреть целыми днями.
— Не могу, — возразил Хейвз.
— Почему?
— Потому, что хорошие полицейские умирают молодыми. — > , .
— Тогда тебе не о чем беспокоиться.
— Ты хочешь сказать, что я плохой полицейский?
— Совсем наоборот. Думаю, что ты просто великолепный, но ты уже не очень-то молод.
— Ты права… У меня, уже и суставы начинают хрустеть. — Помолчав, он добавил — Но хорошие полицейские и старыми умирают тоже. Собственно, рано или поздно все полицейские умирают: хорошие ли, плохие, честные или мошенники.
— Мошенники, это те, которые берут взятки?
— Да, они тоже умирают.
Кристин, не согласившись, покачала головой и с озорной улыбкой на губах произнесла:
— Мошенники никогда не умирают!
— Не умирают?
— Нет. Им просто платят, чтобы они убрались.
Хейвза передернуло. Он осушил стакан.
— Полагаю, ты хватила через край.
— А я полагаю, ты просто избегаешь разговоров о нашей скорой свадьбе.
— Ты, наверное, хотела сказать замечательной!
— Я говорила о том, чтобы она была поскорее, но она, конечно же, будет и замечательной тоже.
— Ты знаешь,
