Психология - Уильям Джеймс

Прежде всего, согласно установленным принципам, одно из зрительных впечатлений, получаемых от пред-мета, принимается за «истинное» изображение разме-ров. Это ощущение является знаком, что данная вещь налицо, а вещь уже послужит мерилом для всех осталь- ных впечатлений, и зрительные ощущения на перифери- ческих частях сетчатки сравняются по своему объектив-

247

ному значению с ощущениями, получаемыми от того же предмета на центральных частях. Этот факт не требует никаких разъяснений в том случае, когда расстояние предмета от глаз не изменяется и передняя часть его остается в том же положении. Но может быть и более сложный случай: например, предположим, что объект зрения — палка, видимая сначала во всю ее длину, а затем приведенная во вращение (перпендикулярно плоскости поля зрения) около одного из своих концов и этот неподвижный конец — ближайший к нашему глазу. Тогда при движении палки ее изображение ста- нет постепенно все более и более укорачиваться, ее дальний конец будет казаться все менее отдаленным от ближайшего неподвижного конца и, наконец, появившись с противоположной стороны, снова начнет отдаляться, пока изображение палки не возвратится к первоначаль- ному размеру.

Предположим, что описанное движение палки стало для нас привычным; в таком случае наш ум будет пред- расположен реагировать на него согласно с обычным принципом (который заключается в наивозможно боль- шем сведении всех данных опыта к общему единству) и будет рассматривать в данном явлении скорее движе- ние неизменяющегося тела, чем изменение формы, про- исходящее в неустойчивой массе. Здесь чувство глуби-ны вызывается в нас скорее более далеким, чем более близким концом. Но как определяется степень этой глу- бины? Что служит ее мерилом? Почему в то мгновение, когда дальний конец почти исчезает из глаз, мы при- равниваем разность между его расстоянием от глаз и расстоянием от глаз ближайшего конца длине почти целой палки? Дело в том, что эту длину мы уже видели и измерили с помощью известного зрительного ощу- щения ширины. Отсюда мы видим, что каждой данной степени чувства глубины соответствует определенное по степени ощущение ширины и что, следовательно, из- мерения глубины становятся равнозначными измерениям ширины. Беркли был прав, утверждая, что способ- ность измерять расстояния есть результат наведения и опыта, но он ошибся, полагая, что эта способность не может быть развита путем одного только зрительного опыта.

Роль ума при восприятии пространственных отно- шений. Хотя Беркли был неправ, утверждая, будто из одних зрительных впечатлений не может развиться вос-

248

приятие расстояний, тем не менее он оказал большое влияние на психологию, показав, как бессвязны и несо- измеримы между собой по отношению протяженности различные первоначальные наши ощущения, и заставив нас увидеть в столь быстрых, непосредственных про- странственных восприятиях почти всецело результат воспитания. Осязательное пространство — один мир, зрительное—другой. Эти два мира, в сущности, не име- ют между собой никаких общих точек соприкосновения, и только благодаря ассоциации идей мы знаем, что дан- ный объект зрения обладает в качестве объекта осяза- ния такими-то и такими-то свойствами.

Лица, которые от рождения страдали катарактой ипотому заменяли зрение осязанием, прозрев после опе- рации, оказывались до смешного не способными назы- вать верно предметы, впервые попадавшиеся им на гла- за. Когда одному из таких пациентов показали после операции десятилитровую бутыль, держа ее на расстоя- нии фута от глаз, и спросили его, что это такое, он от- вечал: «Весьма возможно, что это лошадь». Равным об- разом и об относительных расстояниях предметов от глаз подобные пациенты не имеют никаких точных по- нятий в моторных терминах. С практикой все неясности в зрительных впечатлениях быстро исчезают и новые для пациентов зрительные ощущения переводятся на привычный для них язык осязательных ощущений. Фак- ты отнюдь не доказывают, что зрительные ощущениянепр&тяженны: из этих фактов мы видим только, что необходимо обладать более тонким чувством аналогии сравнительно с большинством людей, чтобы суметь ус- мотреть в зрительных ощущениях те же внешние про- странственные формы и отношения, которые первона- чально были доставлены осязательными и моторными впечатлениями.

Заключение. Резюмируя сказанное, мы видим, что история возникновения пространственных восприятиистанет для нас понятной, если мы, с одной стороны, при- мем за нечто первично данное ощущения с известной степенью прирожденной им протяженности, а с другой—допустим влияние обычных факторов различения, подбо-ра и ассоциации при возникновении этих ощущений в нашем сознании. Изменчивый характер многих зритель- ных ощущений, благодаря которому то же ощущение может служить показателем столь различных размеров, величин и положений предметов, дал повод многим пси-

249

хологам утверждать, что пространственные отношения вовсе не могут быть результатом ощущений, но должны происходить от высшей духовной силы интуиции, син- теза и т. п. Но тот факт, что каждое непосредственно данное ощущение может в любое время стать знаком для другого мысленно воспроизводимого нами, доста- точно объясняет все относящиеся сюда явления, и по- тому предполагать, что свойство протяженности созда- ется из непротяженных элементов при помощи сверх- чувственной силы ума, нет никакой надобности.

Глава XXII. Мышление

Что такое мышление? Мы называем человека разумным животным, и представители традиционного интеллектуа- лизма всегда с особенным упорством подчеркивали тот факт, что животные совершенно лишены разума. Тем не менее вовсе не так легко определить, что такое разум и чем отличается своеобразный умственный процесс, на- зываемый мышлением, от ряда мыслей, который может вести к таким же результатам, как и мышление.

Большая часть умственных процессов, состоя из цепи образов, когда один вызывает другой, представляет не- что аналогичное самопроизвольной смене образов в грезах, какой, по-видимому, обладают высшие живот- ные. Но и такой способ мышления ведет к разумным выводам, как теоретическим, так и практическим. Связь между терминами при таком процессе мысли выражает- ся или в смежности, или в сходстве, и при соединении обоих родов этой связи наше мышление едва ли может быть очень бессвязным. Вообще говоря, при подобном непроизвольном мышлении термины, сочетающиеся меж- ду собой, представляют конкретные эмпирические обра- зы, а не абстракции. Солнечный закат может вызвать в нас образ корабельной палубы, с которой мы видели его прошлым летом, спутников по путешествию, прибы-тие в порт и т. д., и тот же образ заката может навести'нас на мысль о солнечных мифах, о погребальных ко-страх Геркулеса и Гектора, о Гомере, о том, умел ли он писать, о греческой азбуке и т. д.

Если в нашем мышлении преобладают обыденные ассоциации по смежности, то мы обладаем прозаическим умом; если у данного лица часто непроизвольно возни- кают необыкновенные ассоциации по сходству и по

250

смежности, мы называем его одаренным фантазией, по- этическим талантом, остроумием. Но содержание мысли обусловлено совокупностью всех звеньев в последова- тельной цепи образов. Подумав о чем-нибудь, мы затем замечаем, что думаем уже о другом, почти не зная, ка- ким путем пришли к последнему выводу. Если в этом умственном процессе играет роль отвлеченное свойство, то оно лишь на мгновение привлекает наше внимание, а затем сменяется чем-нибудь иным и никогда не отли- чается большой степенью абстракции. Так, размышляя о солнечных мифах, мы можем мельком с восторгом подумать об изяществе образов у первобытного челове- ка или на мгновение вспомнить с пренебрежением об умственной узости современных толкователей этих ми- фов. Но в общем мы больше думаем о непосредственно воспринимаемых из действительного или возможного опыта конкретных впечатлениях, чем об отвлеченных свойствах.

Во всех этих случаях наши умственные процессы мо- гут быть вполне разумны, но все же они не представля- ют здесь мышления в строгом смысле слова. В мышле- нии хотя выводы могут быть конкретными, тем не ме- нее они не вызываются непосредственно другими кон- кретными образами, как это бывает при простых ассо- циациях. Конкретные выводы связаны с предшествую- щими конкретными образами посредством промежуточ- ных ступеней, общих, отвлеченных признаков, отчетливо выделяемых нами из опыта и подвергаемых особому анализу. Объект вывода может вовсе не быть элементом привычной ассоциации по смежности или сходству с данными вывода, из которых мы его получаем. Он мо- жет быть вещью, которой мы вовсе не встречали в предшествующем опыте и которая не могла бы никоим образом быть вызвана при помощи простой ассоциации конкретных образов. Великая разница между простыми умственными процессами, когда один конкретный образ минувшего опыта вызывается с помощью другого, и мышлением в строгом смысле слова фактически заклю- чается в следующем: эмпирические умственные процес- сы только репродуктивны, мышление же — продуктивно. Грубый эмпирик ничего не в состоянии вывести из дан- ных, с которыми у него нет общих элементов ассоциа- ции и практическое значение которых ему неизвестно. Мыслитель же, наоборот, придя в столкновение с кон- кретными данными, которых он никогда раньше не ви-