Мемуары генерала барона де Марбо - Марселен де Марбо

прусская целостность была незаконно нарушена, и воспользовались этим, чтобы поднять нацию и потребовать объявления войны. Король Пруссии и его министр г-н Гаугвиц — единственные, кто сопротивлялся общему возмущению. Это было в октябре 1805 года, в момент, когда разразились военные действия между Францией и Австрией и русские армии только что пополнили австрийские войска. Чтобы усилить эти настроения и создать повод для совместных действий с Россией и Австрией, королева Пруссии и молодой принц Людвиг, племянник короля, пригласили императора Александра приехать в Берлин, в надежде, что его присутствие заставит решиться короля Фридриха-Вильгельма.

Действительно, 25 октября Александр отправился в столицу Пруссии. Он был принят там с большим радушием королевой, принцем Людвигом и сторонниками войны против Франции. Король Пруссии, обложенный, таким образом, со всех сторон, позволил вовлечь себя в общее дело, поставив всё-таки определённые условия (по совету старого герцога Брауншвейгского и графа Гаугвица): его армия присоединится к кампании только после того, как будет ясен общий исход войны на Дунае. Такое неполное присоединение к их планам не удовлетворило ни императора Александра, ни королеву Пруссии. Но в данный момент они не могли добиться большего.

Настоящая мелодрама была разыграна в Потсдаме, где король Пруссии и император России при свете факелов вместе спустились под своды склепа дворца и поклялись в присутствии двора в вечной дружбе на могиле Фридриха Великого. Это отнюдь не помешало Александру восемнадцать месяцев спустя согласиться на присоединение к русской империи нескольких прусских провинций, которые Наполеон ему отдавал по Тильзитскому миру. И всё это происходило в присутствии несчастного друга Фридриха-Вильгельма.

После произнесения клятвы русский император отправился в Моравию, чтобы встать во главе своих войск, так как Наполеон форсированным маршем приближался к столице Австрии, которой вскоре и овладел.

Узнав о колебаниях прусского короля и о потсдамской клятве двух императоров, Наполеон, желающий покончить с русскими до того, как Пруссия объявит о вступлении в войну, сам поспешил навстречу пруссакам. С давних времён известно, что послы являются привилегированными шпионами. Прусский король, узнающий каждый день о новых победах Наполеона, хотел понять, какой позиции придерживаются каждая из воюющих сторон, и счёл возможным послать Гаугвица, своего министра, в генеральный штаб французской армии, с тем чтобы тот мог на месте судить о положении дел. Но поскольку для этого был необходим какой-то официальный предлог, то он попросил отвезти его ответ на письмо Наполеона, в котором тот сетовал на договор, тайно заключенный в Потсдаме между Пруссией и Россией. Господин Гаугвиц прибыл в Брюнн за несколько дней до знаменитой Аустерлицкой битвы и очень хотел бы дождаться результатов готовящегося великого сражения, с тем чтобы посоветовать своему монарху не предпринимать ничего, если мы не окажемся победителями. И, наоборот, атаковать нас, если мы окажемся разбитыми.

Не будучи военными, вы можете судить даже по карте, какую опасность могла причинить прусская армия, вошедшая в нашем тылу из Силезии в Богемию. Поскольку император знал, что господин Гаугвиц отправлял каждый вечер курьера в Берлин, то он захотел, чтобы именно через него в Пруссии узнали о разгроме и захвате корпуса фельдмаршала Елачича, о которых в то время ещё не было достаточно известно, настолько стремительно развивались события. И вот каким образом император взялся за это дело.

Обер-гофмаршал Дюрок после того, как предупредил нас о том, что мы должны делать, приказал тайно принести в квартиру, занимаемую мной и Масси, все австрийские знамёна, которые мы привезли из Брегенца. Затем, спустя несколько часов, когда император беседовал в своём кабинете с Гаугвицем, мы повторили церемонию передачи знамён точно так, как это было сделано в первый раз. Император, услышав музыку во дворе своего дворца, разыграл удивление и подошёл к окну в сопровождении посла, где они увидели трофеи, принесённые унтер-офицерами. Он подозвал к себе дежурного адъютанта и спросил у него, что происходит. Адъютант ответил, что это два адъютанта маршала Ожеро только что доставили императору знамёна австрийского корпуса Елачича, взятые в Брегенце. И Наполеон, не поведя бровью, как если бы он нас никогда не видел, сделал вид, что получил письмо маршала Ожеро (предварительно запечатанное), прочитал его, хотя знал его содержание уже четыре дня тому назад. После этого он начал нас расспрашивать, останавливаясь на самых мелких деталях. Дюрок предупредил нас, что говорить надо громко, поскольку прусский посол был несколько глуховат. Это обернулось очень неудачно для моего товарища Масси, руководителя миссии, поскольку ослабевший голос практически не позволял ему говорить, и, таким образом, отвечать императору пришлось мне. Ухватив его мысль, я в самых ярких тонах рисовал наиболее живые сцены разгрома австрийцев, упадок их духа и энтузиазм французских войск. Затем, представляя трофеи, один за другим, я называл все вражеские полки, которым они принадлежали. Я особенно отметил два из них, потому что пленение этих полков должно было произвести наиболее сильное впечатление на прусского посла. «Вот, — говорил я, — знамя пехотного полка Его Величества императора Австрии. Вот штандарт улан эрцгерцога Карла, его брата». Глаза Наполеона сверкали и, казалось, мне говорили: «Очень хорошо, молодой человек, очень хорошо». Наконец он нас отпустил, и, уходя, мы услышали, как он говорил послу: «Вы видите, господин граф, мои армии одерживают победы во всех направлениях. Австрийская армия раздавлена, и вскоре будет то же и с русскими». Господин Гаугвиц казался убитым, а Дюрок сказал нам, когда мы были уже за пределами штаб-квартиры: «Этот дипломат сегодня вечером напишет в Берлин о полном разгроме корпуса Елачича. Это несколько успокоит горячие умы, жаждущие воевать с нами, и даст королю Пруссии возможность повременить и подождать новых известий. А это именно то, чего страстно желал император».

Закончив комедию, император, желая освободиться от опасного свидетеля, посоветовал господину послу, что было бы небезопасно для него оставаться здесь между двумя армиями, готовыми сражаться врукопашную, и предложил ему отправиться в Вену к господину Талейрану, министру иностранных дел, что господин Гаугвиц и сделал в тот же вечер.

На следующий день император не сказал нам ни слова относительно сцены, разыгранной накануне, но, безусловно, желая продемонстрировать своё удовлетворение тем, как мы поняли его мысль, он с большой симпатией поинтересовался у Масси, не лучше ли у него дела с насморком, а меня слегка потрепал за ухо, что было выражением наивысшей ласки.

Тем временем развязка страшной драмы приближалась. С обеих сторон готовились сражаться мужественно. Почти все военные писатели так насыщают свои рассказы деталями, что впоследствии у читателя в голове создаётся полная неразбериха, и в большинстве опубликованных произведений по войнам Империи