За Тридевять Земель - Игорь Скарбек

Откушав, сотрапезники отправились под блаженную сень деревьев. Расположившись на зеленом бархатном ложе, с ленивым удовольствием внимали они доносящимся со стороны риги мелодичным аккордам. Испанец без гитары — не испанец. Никто не заметил, как хозяйка и одноглазый поляк отделились от общества...

Под развесистым мескитовым деревом, на границе окружавшего эстансию сада и большого огорода, располагалась экзотическая беседка. Крышей ее, сплошь увитой лозами дикого винограда, служил навес из панциря невероятных размеров черепахи; пол представлял собой срез пня мамонтового дерева — секвойи. В саду росли персики, вишня, миндаль; по краям единственной аллеи сажен в сорок-пятьдесят стройными рядами стояли лавры и кипарисы. В огороде наемные индейцы-винтуны собирали какие-то земляные плоды и укладывали их в запряженный волами скрипучий возок на аршинных колесах.

...Некоторое время прошло в молчании. Лешек Мавр сомневался, с чего начать свое повествование о горькой участи великого магистра Вселенского Ордена Восстановления. Ана-Тереса, задрапированная в кружевную накидку, не поднимала глаз от рукоделия; безымянный пальчик правой руки прелестной донны украшал изящный позолоченный наперсток, доставленный из Швабии сэром Симпсоном Джорджем — тем самым английским баронетом, от которого в свое время донья Кончита Консепсьон узнала подробности трагической гибели в далеких заснеженных сибирских землях своего суженого. (Впрочем, на сей счет имеются и иные суждения.) Легкий ветерок доносил благоуханный аромат амбры. Собравшись с духом, Лешек расстегнул кожаный карман фальдрикеры и протянул хозяйке черепаховый гребень, инкрустированный по краям мелкими полудрагоценными камешками. Ана-Тереса чуть слышно вскрикнула и заслонила вмиг воспламенившееся лицо блондовым рукавом. В ее памяти тотчас воскрес невысокий, коренастый человек в мундире офицера российского флота с короткой шпагой, треугольной испанской шляпой на голове и красным шарфом на шее. Она вспомнила ту ночь, когда подарила своему возлюбленному этот старинный гребень и шелковую подушечку для коленопреклонения с собственноручно вышитым на ней пламенеющим Сердцем Иисусовым. Откуда было знать прелестной испанке, что в самом скором времени последняя окажется в руках шефа жандармов, начальника III отделения графа Бенкендорфа и будет приобщена вместе с прочими вещественными доказательствами к материалам по делу декабристов... В едва уловимом движении прекрасных губ поляк прочел имя великого магистра Вселенского Ордена Восстановления.

...Казалось, целую вечность продолжался этот разговор. Когда же, поднявшись наконец, обменялись они церемонным «аста ла виста» (До встречи), Ана-Тереса негромко сказала:

— Наверное, вам интересно будет узнать, что недавно у меня гостил старый знакомый дона Деметрио,— тень грустной улыбки прошла по лицу донны.— Мы с ним долго говорили об отважном русском офицере, так близко к сердцу принимавшем судьбы индейцев... Да! — словно припомнив что-то, добавила она.— Апихойбо приходил не один. С ним был молоденький русский монашек...

— Римма?

— Да...— проговорила она неуверенно.— Вроде бы так называл его Помпонио.

— Помпонио! Знаменитый и неуловимый вождь мивоков?

Ана-Тереса согласно кивнула головой.

— Час от часу не легче. Куда же они делись?

— А вам это очень нужно знать?

— Да, разумеется. Римма — мой друг, и я не могу не беспокоиться за него. Ана-Тереса задумалась. Лицо ее сделалось чрезвычайно серьезным.

— Хорошо, я верю вам. Учтите, проговорившись, вы рискуете погубить многих... Путь не ближний, но я приготовлю вам завтра лошадей и проводника. Вернее, проводницу,— улыбнувшись, добавила она.

Выходя из беседки, Лешек едва не споткнулся об Алларта Беркса, неприметным образом устроившегося на ее ступенях и покуривавшего неизменную свою пахитоску. Он, казалось, самым сосредоточенным образом наблюдал за работавшими на огороде винтунами. Поляк обратился назад, но Ана-Тереса, улыбнувшись, знаком дала понять, что муж ее глуп и глух, а потому не следует обращать внимание на его присутствие.

Под копытами лошадей, несущих наших героев вперед, навстречу новым приключениям, расстилался бесконечный ковер кудрявой мескитовой травы. То и дело встречались на пути белоцветные чапарралевые заросли и, обожествленные ацтеками, гигантские кактусы. Среди удивительнейших историй, коими Лешек Мавр беспрестанно потчевал своих спутников, было повествование и о том, как в свое время король Монтесума I приносил в жертву этим колючим представителям флоры юных девушек, окропляя их кровью корни волшебных растений. Кстати сказать, волшебными они именовались отнюдь не случайно, ибо не раз спасали блуждающих по пустынным, безводным просторам путников от смертельной жажды.

Уже далеко за полдень, когда позади остался добрый десяток миль, повстречали путники небольшой отряд испанцев, сопровождавший монаха, восседающего на ослепительно белом меске. Темно-коричневая сутана монаха была перепоясана толстой пеньковой веревкой, на боку висело мачете без ножен, продетое в железное кольцо. Святой отец был худым и необычайно длинным. Ноги монаха, обутые в грубые сандалии, едва не доставали земли. Никострат припомнил его. То был каноник из миссии Сан-Рафаэль, ближайшей к Сан-Игнасио. «Чего бы это ему надо было забираться в этакую глухомань?» — подумал промышленный и поделился своими мыслями со спутниками. Однако сообщение его вопреки ожиданиям не произвело ровно никакого впечатления.

— Нам-то что за дело? Путешествует себе его преподобие, и господь с ним,— пожал плечами Ветка.

Впрочем, Лешеку путешествующий монах почему-то сразу не понравился, хотя и не мог он толком разъяснить даже самому себе почему. Смутное, нехорошее предчувствие чего-то дурного заползло ему в душу, и он никак не мог от него отделаться...

По всему было видно, что испанцы направляются на эстансию Алларта Беркса и поспешают добраться туда раньше наступления сумерек.

Переночевав у платановой рощицы с запыленной листвой, путники закусили по примеру индейцев несколькими ремнями высушенного на солнце мяса и поджаренной кукурузной мукой, предварительно замешенной на воде. Провиант, полученный на дорогу в эстансии, решено было сохранить до другой оказии. Дальнейший путь пролегал среди зарослей диких розовых кустов и благоухающих розмаринов; потом на смену им пришли маки. Когда же приблизились к горной гряде, природа как-то разом вся пожухла, порыжела, стала унылой и однообразной. От одуряющей жары воздух сделался мутноватым. Монотонные порывы ветра несли красноватую пыль по всему равнинному пространству, которое только мог охватить глаз человеческий. Ни зверя, ни птицы, ни жужжащих метляков... Разве что одинокие ящерицы, перевернувшиеся на спину и остужающие столь незатейливым способом свои обожженные о раскаленную землю конечности, да некоторые членистоногие паукообразные, напоминающие по внешнему виду скорпионов.