За Тридевять Земель - Игорь Скарбек

Осторожно, на цыпочках, более всего на свете опасаясь, что видение может вот так просто исчезнуть, подошел он к спящей девушке и нежно погладил ее черные как смоль волосы. Пальцы его неожиданно ощутили лесную прохладу. Девушка открыла глаза и улыбнулась Лешеку ясным взором, будто и не спала вовсе. А может, и впрямь не спала... «Чик-о...» — одними губами прошептала она свое имя. «Чик-о...» — повторил очарованный поляк. «Славная Чик-о, милая Чик-о, любимая Чик-о...» Спустя мгновение губы их соприкоснулись, руки индианки обвили его шею. В воспаленном мозгу Лешека стремительно пронеслось невесть где и когда услышанное им: «В теле и сердце, охваченных любовью, нет места греху...»

Но оставим на время наших любовников — им теперь не до нас. С дозволения читателя, автор в последний раз использует свое право, чтобы обратиться к событиям историческим, правда, на сей раз не столь давним, но без сомнения имеющим существенное значение для дальнейшего нашего повествования.

Наследники конкистадоров

Семью выстрелами приветствовал испанцев российский фрегат, од-нако положенного ответа не последовало. Мало того, взору моряков предстала странная картина: берег словно готовился к отражению неприятеля. На батареях суетились канониры. От крепости отделилось несколько верховых, порознь галопом поскакавших к укреплениям: то ли с приказами, то ли отстав от основных сил... Как потом выяснилось, весь гарнизон можно было по пальцам пересчитать с мачт пришедшего судна. Он состоял всего-навсего из двух-трех десятков оборванных, давно уже не получавших от правительства никакого содержания солдат. О подобных же «маневрах» испанцев, долженствующих убедить новоприбывших в несокрушимой мощи королевского форта, капитану Лазареву и другим офицерам фрегата было известно от капитана Головкина, посетившего Сан-Франциско на шлюпе «Камчатка» пять лет тому назад.

Смущало другое — над крепостью развевалось неведомое для мореходов зелено-бело-красное полотнище. Посредине его изображен был сидящий на кактусе одноглавый орел, терзающий змею. Россияне впервые видели флаг Мексиканской республики. Однако крепость по-прежнему молчала, и капитан послал на шлюпке мичмана Завалишина узнать, что за причина такого неуважения к российскому флагу. Ответ смущенного коменданта дона Аргуэльо был донельзя прост: разумеется, он охотно отсалютует, но при условии... ежели с «Крейсера» ему будет доставлено необходимое число зарядов, ибо у него таковых не имеется вовсе... После недолгих переговоров российским кругосветным мореходам дозволено было наконец высадиться на берег для ремонта корабельных снастей и приборов, приведения в порядок амуниции и заготовки топлива, провианта и прочих необходимых предметов.

По объявлении Мексикою независимости Калифорния сделалась не подчиненной Испании, однако администрация осталась прежней: вся перемена свелась к тому, что бывший губернатор дон Аргуэльо был переименован в президенты провинции. По-настоящему же происшедшие изменения коснулись разве что монахов. Для них перемены были действительно чувствительны, ибо с прекращением зависимости от Испании прекратилось и пособие оттуда. На свой же кошт приходилось теперь содержать и охранявших миссии солдат, также переставших получать жалованье из Испании. Характеризуя тогдашнее положение благородных идальго, Дмитрий Завалишин писал: «Это было не войско, в благородном смысле этого слова... Глядя на их рыцарские доспехи из толстой кожи, украшенные гербом Испании (и это уже после отпадения от нее!), их можно было скорее принять за Дон-Кихотов, людей не на своем месте и не своего времени, продолжавших жить в воображаемой сфере...» Все это понудило монахов более основательно заняться земледелием как главным источником дохода. Религиозные упражнения индейцев были потому несколько ослаблены.

До отторжения Калифорнии от Испании жалованье, обмундирование, вооружение и прочее снаряжение местных гарнизонов обходилось короне ежегодно в десятки, а то и сотни тысяч пиастров. Что касается доходов метрополии от сих земель, то они, по образному замечанию того же Завалишина, «кажется, только и состояли в одних мольбах, кои миссионеры и окрещенные индейцы по три раза на день воссылают к Богу о здравии и благоденствии Его Католического Величества, за что, однако ж, он должен платить пиастрами». Политические перевороты, а затем — установление республиканского правления, принятие конституции, «предусматривавшей ликвидацию некоторых средневековых институтов», фактически лишили миссионеров не только финансовой поддержки метрополии, но напрочь исключили какое бы то ни было влияние их на ход управления провинцией. Миссии, то и дело подвергавшиеся расхищениям и разграблениям, быстро приходили в упадок. Наконец, мексиканское правительство и вовсе изгнало монахов, секуляризовав в Калифорнии двадцать одну миссию.

В прокламации Главного правления РАК от 15 марта 1810 года, переданной в начале 1812 года испанскому губернатору Новой Калифорнии Хосе Хоакину де Аррильяга через доверенного Компании Бйкадарова, в частности, говорилось: «Благородным и высокопочтеннейшим соседям гишпанцам, живущим в Калифорнии, кому сие видеть случится, здравия, благополучия и всех от Бога благ желает Главное правление Российско-Американской компании... Приказали мы нашему, на острове Ситхе пребывающему, главному правителю, господину коммерции советнику и кавалеру Александру Баранову послать к вам одно судно с частию товаров и поручили ему, через кого он рассудит из своих подчиненных, предложить Вам, благородные и высокопочтеннейшие соседи, наше сердечное желание впредь доставлять к Вам все для Вашей страны потребное из тех вещей, коими мы можем служить, и что Вы сами назначить изволите и посланному от г-на Баранова скажете, а взаимно от Вас получать хлеб, скотинное сало, живого скота и прочее, что у Вас есть в избытке. Мы желали бы послать к Вам и другой корабль прямо отселе, то есть из Санкт-Петербурга, кругом света, но не можем сего исполнить из опасения неприятелей. Мы надеемся, что Вы не отвергните предложения сего, сделанного как от соседей Ваших, как от друзей и как от людей, управляющих торговою Российско-Американской компаниею, состоящею под особым Высочайшим покровительством нашего обожаемого Государя Императора Александра I. Затем поручаем себя Вашей благосклонности и молим Бога, да сохранит страну Вашу и всех Вас во святой своей милости, к услугам Вашим готовы: Первенствующий директор и кавалер Михаил Булдаков, директор — коммерции советник Венедикт Крамер».

Главный правитель Русской Америки наказал поверенному Бакадарову употребить в этом деле «всевозможные старания довести через миссионеров предложение Компании о взаимной торговле до сведения мехиканского вице-роя». Потому, выполняя распоряжение директоров РАК, Баранов распорядился погрузить на судно разных «более употребляемых калифорнийцами» товаров для обмена их на необходимые северным российским поселениям продовольственные продукты. Однако, хотя эти товары и были благополучно реализованы, прокламация все же успеха не имела, торговых сношений с испанцами не открыла. Монтерейский губернатор отвечал, что «хотя все жители Сан-Франциско и прочих окрестных мест рады иметь торговые сношения с русскими колониями, но без согласия своего правительства не смеют нарушать наложенкого на них запрещения, почему и просят Компанию, через российского министра иностранных дел, исходатайствовать разрешение испанского двора на ввоз в Калифорнию товаров из Ситхи». Корона, как уже было упомянуто, строжайшим образом запрещала испанским колониальным властям вступать в какие бы то ни было сношения с иностранцами, хотя запрет этот то и дело нарушался. И было из-за чего. С одной стороны, метрополия не снабжала свои колонии необходимыми вещами и припасами, солдатам и офицерам по многу лет не платили жалованья, как и чем они живут, ни в Мадриде, ни в Мехико решительным образом никого не интересовало. С другой стороны, торговля с русскими, как нельзя кстати явившимися из «туманной отдаленности Севера», сулила немалые выгоды, не говоря уже о том, что испанцы могли получать из Ситхи все им потребное, не тратя практически ни пиастра и платя за все продуктами, производимыми на месте. Но запрет есть запрет — открыто его старались все же не нарушать.