Рассказ о брате - Стэн Барстоу

— Ну что, Юнис, домой поедешь? — спросил Бонни. — Если хочешь, подброшу. Нет проблем.

— Я б лучше осталась.

— Жутковато, а?

— Да, как‑то тоскливо оставаться одной, — призналась девушка.

— Говорят, — тут же заметил я, — что на практике убийства — а это почти всегда убийства в семье — заурядны и банальны.

— Да это же не убийство! — вскинулась Эйлина. — Пока что нет.

— Ну едва ли Нортону выкарабкаться. Не понимаю, как он до сих пор жив. — Я вздрогнул, меня опять затрясло.

— Бедняга! Дошла, наверное, до точки, — рассудила Юнис. — Как думаете, что ей будет?

— В тюрьму посадят. Умрет Нортон или нет, тюрьма ей обеспечена.

— А ты, Гордон, так кресло и не обработал, — упрекнула Эйлина.

— Господи! — воскликнул я. — Да что ж я середь ночи за ДДТ в гараж помчусь? Обивки на кресле нет, а подушки я вынесу. Утром обработаю.

Ночью Нортон умер. Новость сообщил мне газетный репортер. По телефону. Телефонный звонок вызволил меня из частокола ночных кошмаров. Едва я раскрыл глаза, все растаяли. В памяти застрял один — единственный — отчетливое видение: Эйлина в длинном белом платье сидит недвижно, как изваяние, на стуле в гулкой пустой комнате, окно в густом переплете решетки, комната подернута зеленым отсветом, словно бы от пышной листвы вымокших деревьев за окном… Живая, теплая Эйлина лежала рядом. Я прикоснулся к ней, и тут тишина раскололась трезвоном телефона.

— Чтоб тебя! — ругнулся я.

Когда звонки смолкли, я выполз из постели, набросил халат и раздвинул шторы: за окнами серело утро. На мостовой сторожит полицейский фургон. В доме тихо, спокойно. Я спустился на кухню. Проходя мимо гостиной, сунул голову в дверь. Шторы задернуты. Бонни спит, укрывшись одеялом, на диване. В кухне я поставил на огонь чайник, выставил четыре чашки, сахарницу и маленький молочник.

Немного спустя я забрался наверх с подносом. Эйлина лежала на боку, точно еще спала, но когда я, поставив чашку у изголовья, потянулся разбудить ее, то увидел, что глаза у нее раскрыты и смотрят остекленело, не мигая, в пространство. Она ничем не показывала, что замечает меня.

— Эйлина, пей чай, — позвал я.

— Хорошо.

— Смотри, остынет.

Следующий заход — через площадку, в комнату для гостей. Я постучался, приотворив дверь, заглянул и только по совершении всех этих церемоний вошел.

— Доброе утро, Юнис, — еще от двери окликнул я, предупреждая о приходе. Девушка завозилась под простынями. Через спинку стула переброшена ночная рубашка — вроде бы Эйлины. Когда Юнис повернулась и села, придерживая простыню на груди, обнажились полные плечи.

— Вот! Чай принес.

— Ой, спасибо.

— Так и не вспомнил, с сахаром пьете или без?

— Без. Спасибо. Уф, вкусный какой! Который теперь час?

— Десятый. Телефон не разбудил?

— Нет.

— Хочется еще поспать — ради бога. Но я скоро примусь готовить завтрак.

— Ну чудненько. Пожалуйста, откройте занавески.

— Там и утра‑то толком не получается.

— Ничего.

Без очков ее глаза казались темнее и беззащитнее. Интересно, у нее привычка спать нагишом? А если так — чего ж не отказалась от сорочки? Тут я припомнил, что Эйлина предлагала застелить свежую постель, но Юнис сказала, что поспит и на этой.

— Ну, — вымолвил я, вдруг осознав, что мешкаю намеренно, — желаете ванну — горячей воды вдоволь.

— Спасибо, — потянувшись за очками, она надела их. И тут же я почувствовал дотошное оценивающее рассматривание.

— Пока.

По лестнице я сбегал под возобновившееся верещанье телефона. Я прямиком прошагал на кухню и, сняв чайник, налил чаю себе и Бонни. Он уже маячил в дверях, почесывая ребра.

— Не возьмешь трубку — примчатся.

— О, господи!

— Правда, снимешь — все едино прискачут. Но может, хоть время выгадаем…

— Чай свежий, плесни мне чашечку. — Я снял трубку.

Настырничал газетчик из местного корпункта «Дейли глоб». Он сообщил мне о смерти Нортона и о том, что полиция разыскала его жену.

— Как я понял, жертву обнаружили вы с братом?

— Да.

— Ваш брат — Бонни Тейлор, правильно?

— Правильно.

— Когда будет удобно подъехать потолковать с ним? И с вами, разумеется, — спохватился он.

— О себе он говорить не станет. Он приехал передохнуть. В тишине и покое.

— Мне это понятно, мистер Тейлор. Но происшествие…

— Полиция осведомлена о нем во всех деталях.

— Понимаете, подобные сообщеньица мы обычно запихиваем внутрь разворота. А то и вовсе не даем. Эка, подумаешь, невидаль… Но ваш брат знаменитость. Естественно, интервью с ним будут добиваться и другие. Кстати, вам уже звонил кто?

— Нет пока.

— Ну великолепно. Назначьте мне время. Вот вам и предлог отбиться от других. Скажете, что уже беседовал с нами у и больше вам добавить нечего…

— Нам и теперь добавить нечего.

— Кто это? — спросил Бонни, ставя чашку на телефонный столик.

— «Глоб». Нортон умер. Желают беседовать с нами.

— Пускай. От газет теперь ни в какую не отвертишься.

— И он твердит то же. Говорит, побеседуй — ты, разумеется, — с ним, — отступятся другие.

— А заодно его газетка переплюнет всех.

— Верно. Так на сколько договариваться?

Бонни взглянул на часы.

— На одиннадцать.

— Надо же, убили бедолагу, но убийство — событие только из‑за того, что наткнулся на него ты.

— Да нет, все наоборот. Это они предлогом воспользовались — ко мне подобраться. Придется на ходу выкручиваться.

— Ладно, пошел дальше завтрак готовить. Тебе что — сосиски, яичницу с беконом, грибы, тушеные помидоры?

— А котлеток рыбных нет?

— Чего нет, того нет.

— Ладно тебе, что дашь, то и съем. — Выйдя из кухни, Бонни поднялся по лестнице.

Из его комнаты донеслось невнятное бормотание. Наверное, переодевается. Интересно, Юнис уже встала или еще в постели? Голая под простынями. Я выпил чай стоя, посматривая на телефон, точно ожидая, что аппарат вот — вот разразится призывным звоном.

Когда я жарил и парил, на кухню вошла Юнис, одетая.

— Вам помочь?

— Можно на стол накрывать, — я показал ей, где что. — Как спалось?

— Отлично. Хотя кошмаров навидалась досыта.

— Я тоже. Нортон умер. Сейчас по телефону сказали.

— А ее нашли?

— Как будто да.

Юнис стояла у выдвинутого ящика, доставая ножи и вилки. Я потянулся через нее за лопаточкой, рукой опершись о ее плечо. Девушка словно чуть прильнула, точно соглашаясь на предлагаемое объятие, и, обернувшись, взглянула на меня. Я отступил назад.

— Пожалуйста, присмотрите тут минутку за всем хозяйством, я сбегаю к Эйлине. Тарелки в духовке, нагреваются. Яичницу начну жарить, когда все усядутся.

Я помчался наверх.

— Эйлина, завтрак готов. А ты и чай не выпила?

— Бедная женщина, — проговорила Эйлина и прикрыла глаза. По ее щекам поползли слезы.

— Не сосредоточивайся на этом, милая. Не надо. Присмотрят за ней.

— То есть упрячут куда подальше. Когда уже ничего не поправить.

— Слушай, звонили из газеты. На этот раз их, похоже, не проведешь. Так что предвидится суматоха. Хочешь, сюда тебе завтрак притащу? Отсидишься в сторонке, а?

— Нортон умер, да?

— Да. — Я не узнавал ее. Такое впечатление, словно она на грани забытья. — Так принести завтрак? Будешь есть?

— Пока ничего не хочется.

Отвернувшись, Эйлина натянула одеяло на голову, точно отгораживаясь от всего.

Я забрал остывший чай и снова поспешил вниз.

— Воскресных газет не получаешь? — осведомился Бонни за завтраком.

По воскресеньям киоскер, которому мы заказываем ежедневную газету и журналы, не приходит. И обычно после завтрака я отправлялся за прессой в магазинчик на главную улицу. Понятно, так обходилось дороже — роскошную воскресную заказывал бы всего одну, а перед разноцветьем обложек на прилавке я пасовал и частенько покупал две, да заодно еще и массовую, какой соблазнялся глаз. Случалось, из массовой я вырезал занимательный очерк о нравах человеческих — как вероятный сюжет для рассказа или романа. Где‑то я вычитал, что Чехов почерпнул множество сюжетов из бульварных газет. Моя папка распухла от вырезок, время от времени я их просматривал. Но энтузиазма приняться за что‑то все недоставало.

Я был не прочь глотнуть свежего воздуха, да ведь неминуемо атакуют расспросами соседи, алчущие кровавых деталей ночного происшествия.

— Так на машине, — предложил Бонни. — Или того проще — объясни где, сам сгоняю. А ты тут удерживай крепость.

— Слетай, — я объяснил, куда и что.

— Тебе какие взять?

— «Санди Таймс», «Обсервер», ну и все, что приглянется. Деньги у меня наверху, — я был еще в пижаме, — вернешься, расплачусь.

— А! Угощаю! — отмахнулся Бонни.