Мелодия Бесконечности. Симфония чувств - Екатерина Голинченко

Дверь в камеру приоткрылась, и вошел темноволосый юноша в расшитом серебром черном мундире.

В душе забрезжила надежда, что — вот оно, избавление, что сейчас он протянет свою руку, поможет ослабевшему в заточении отцу подняться и заберет подальше от этого ужасного места. Но этого так и не случилось… Анри не спешил с помощью, он смотрел со смесью ярости и восхищения.

— Ты всё так же непреклонен в своем решении и отказываешься присягать? — юноша старался смягчить тон: всё-таки перед ним был его отец.

Джон поднялся, повернувшись спиной, устремив взгляд на небольшое зарешеченное окно — что он делал не так? Почему его любимый сын превратился в чудовище? Разве он любил его меньше других своих детей? Потом он повернулся, чтобы посмотреть на лицо сына:

— Если бы я был уверен, что ты принесешь благо своему народу, то уже стоял бы перед тобой на коленях и целовал бы твою руку, признавая своим господином и повелителем. Но, глядя не тебя сейчас, сердце мое обливается кровью. И всё же я продолжаю взывать к твоему благоразумию, сын. Я не могу изменить своим принципам, и всему тому, во что я верю, не могу бросить свой народ.

— Но тысячи уже присягнули! — Анри раздраженно сжал пальцы.

— И я не виню их за это, они хотят спасти свои жизни, но для меня это означало бы показать народу, что я разделяю твои методы и поддерживаю тебя, а этого я не могу сделать, — один Бог знал, как ему было тяжело и больно сейчас, но голос его не дрогнул, — Словно обоюдоострый клинок: приняв — погубишь душу, отвергнув — подвергнешь смерти тело. Прошу, прости меня, сын мой, но это единственное, чего я не могу сделать для тебя.

— Последний раз спрашиваю, отец, — он положил свою руку на плечо Джона, — Ведь это только слова. Не разбивай матери сердце.

— Ты уже разбил — и её, и мое сердце, — мужчина печально покачал головой, — А я привык отвечать за всё то, что слетает с моего языка.

— Ты всё ещё отказываешься? — юноша всё ещё не верил своим ушам.

— Не всё ещё — всегда! — он резко убрал с плеча ладонь сына, — Видимо, мы разговариваем с тобой на разных языках.

— Ты знаешь, что это повлечет за собой? — гневно процедил сквозь зубы Анри.

— Думаешь, что я горю желанием принять мученическую смерть? — устало бросил мужчина, — Это не так. Как и все, я тоже хочу жить, но пусть мой народ видит, что я не одобряю такого твоего поведения. Скажи, разве мало мы любили тебя? Разве мало давали тебе, что тебе потребовалось ещё больше?

— Зачем же вы остались тогда, если я так вас разочаровал? — парень с досады ударил кулаком о кирпичную кладку стены.

— А сам ты как думаешь? — Джон испытывающее посмотрел в темно-серые глаза сына.

— Где же остальные? — был следующий вопрос.

— Там, где они будут в безопасности от того, каким ты стал, — спокойно ответил мужчина.

— Проклятье! Отец, не заставляй меня! Как я смогу? — не выдержав, его голос сорвался до крика, — Видит Бог, не этого я добивался… Глупо, очень глупо. Приговор приведут в исполнение на рассвете. Ни кто не усомниться в моей власти!

Гордись, отец — я великий герой!Вся власть моя, и в этом сутьНа крови я построил свой путь!

Смотри, отец, я могу все мирыКупить, продать и слёзы всеПревратить в серебро и успех!

Маргарита задыхалась, судорожно вцепившись пальцами в полотно простыни. Тихонько поднявшись, чтобы не разбудить спящего рядом мужа, она накинула теплый халат и вышла на лоджию, обняв себя трясущимися руками, смотрела на занимающийся рассвет за окном.

И даже халат не спасал от внутреннего холода, сочетавшегося с природным холодом морозного рассвета. Поднеся ладони к губам, она согревала их своим дыханием, наблюдая, как при каждом выдохе изо рта вырываются клубы пара. Руки и губы продолжали дрожать, дрожала она уже всем телом. Возможно ли изменить судьбу? Что она должна сделать для того, чтобы не видеть своего сына таким? А если не сможет? Как ей выбирать между мужем и сыном? Как же страшно и тяжело, Господи! Нельзя допустить, чтобы страх перед днем завтрашним омрачил день сегодняшний. И вспомнила она виденную ею Екатерину Медичи… Что же должна была она чувствовать, видя, в кого превратились её дети, так тяжело выстраданные ею? И как же далеко может зайти материнская любовь? На что можно пойти ради своего ребенка? На что будет готова пойти она сама?

На соседнем балконе появился Рафаэль. Его загорелое лицо выглядело бедным, а движения — какими-то нервными и дерганными. Он попытался закурить, но, заметив Маргариту, затушил сигарету и коротко поклонился, слегка улыбнувшись. Маргарита улыбнулась в ответ. Наверно, выглядела она не многим лучше него — такая же бледная и взволнованная. Такое её состояние он приписывал её беременности, а она предполагала, что это он просто отходит от волнений и переживаний вчерашнего дня.

И каждый из них не догадывался, что им обоим этой ночью выпало столкнуться с пугающими сновидениями.

Маргарита поежилась, и, ещё раз улыбнувшись Рафаэлю, вернулась в комнату в теплые объятия мужа. Для себя она твердо решила, что жизнь положит, но не даст осуществиться своему ночному кошмару.

И только она снова оказалась в постели, как ощутила силу и нежность мужских рук:

— Прости, не хотела будить тебя, — виновато улыбнулась Маргарита, пока он согревал её озябшие пальцы.

— И ты хотела лишить меня счастья быть разбуженным тобой? — мужчина игриво нахмурился, шепча на ухо и обволакивая своей чувственностью, — Чем я так провинился перед тобой, коварная моя женщина?

— О, месье, поверьте, это я ещё не проявила всего своего коварства, — Маргарита рассмеялась, переводя дыхание от его поцелуев.

— Мадам, когда вы так говорите, то лишаете меня рассудка и силы воли, — продолжил Джон, перенимая её шалость.

— Я готова искупить свою вину, — они продолжали сладкую шалость, и эта игра эта приятно возбуждала и будоражила воображение, — Будут пожелания, месье?

— Всё, что ТЫ пожелаешь, — и Джон даже не собирался спорить — женщины, по его философии, созданы для того, чтобы их любить, восхищаться ими, а не спорить с ними, — Всё в твоих руках — и даже я.

Он прошептал, с сожалением прерывая поцелуй, чтобы перевести дыхание: