Голод - Нурдквист Лина

Зимой мы согревались на шкуре, под курткой Руара. Его губы были холодны от мороза. Влажные руки, жаркие глаза. Тьма укрывала нас, как одеяло. Люди делятся на два вида: те, что уходят, и те, что остаются. Руар остался.

Кто была та женщина, которой я стала? Она мне нравилась.

– Расскажи мне про Унни, – попросила я как-то под луной. – Как она выглядела?

– Она была очень похожа на Бриккен, – ответил он мне. – Она выглядела как Бриккен.

Такое потом назад не возьмешь.

Он наклонился ближе ко мне.

– Может быть, именно поэтому я однажды полюбил Бриккен и я совершенно уверен, что именно поэтому мы с тобой сидим сейчас здесь.

Но я подумала – куда мне соревноваться с той, которая напоминала ему маму, вынесшую все? Руар убрал с шапки несколько хвойных иголок. Волосы у него были седые и взъерошенные. Однажды я прислонилась головой к его голове, когда Даг проходил по двору, запустив пальцы в свою шевелюру – думаю, он нас видел.

Похоже, он ни о чем особо не задумывался. Однако меня не покидало чувство страха. В чаше становилось все больше коричневых каштанов. Один за другим. Бухгалтерский учет бессмысленных противоречий – ни слишком мало, ни слишком много. Руар покачал головой.

– Он всегда немного запаздывал, Даг – у него часы идут медленнее, чем у нас, остальных. Задним числом я понял, что это у него от нас, от меня и Бриккен. Он не сам выбрал быть таким. Но когда нас не будет – у него есть ты, чтобы присмотреть за ним.

Эти слова окатили меня, как мелкие острые камешки. Так все это свалится на меня!

Но вышло совсем не так.

Бриккен никогда не приближалась к лесу, но я встретила ее, войдя однажды вечером в прихожую. Я заглянула прямо ей в глаза. До этого она что-то напевала себе под нос, но тут смолкла, как пташки перед грозой. Помню, как она стояла с ножом в руке, опустив руки по бокам. Ее тело блокировало и дверь в прихожую, и дверь в комнату. Я ощутила во рту привкус пыли. Она сняла с ножа парочку чешуек окуня и посмотрела на меня взглядом, который мне не понравился. Он говорил мне, что я – как рыбные очистки. Когда я рылась в шкафу за пакетом мюсли, по ноге у меня стекала сперма. В ту ночь мне приснилось, что она нас застукала.

Возле дома я видела Руара через завесу плотного воздуха.

Я занималась своими делами и делала вид, что все как обычно, но Бриккен не собиралась облегчать мне жизнь. Однажды вечером я увидела его спину в дверном проеме, а по тому, как падал свет, видно было, что с ним там кто-то еще. Я подкралась поближе и увидела, что она стоит перед ним, и он гладит ее по носу указательным пальцем – о моем существовании они не подозревали. Как будто дом принадлежал только ей. Снег отражал свет из прихожей, так что эти двое стояли, освещенные с двух сторон. Когда я попятилась, отступив назад, мои следы отпечатались коричневым по белому.

Унни

Странствие по земле

«Удары по ребрам, по почкам и по черепу. Сломанная рука и разбитая скуловая кость».

Так ты мог бы закончить – в нескольких строчках записанного задним числом протокола. Но ты выжил, мой сын, мы оба выжили, вне протокола. Так часто я проводила рукой по твоим волосам. Мои пальцы покрывали твои раны любовью, а мои губы осторожно прикасались к синяку у тебя на лбу, пока он не побелел совсем.

Ты невероятно состарился всего за один вечер, и вместе с тем снова помолодел. Древний провидец в тоненьком детском теле, но с прямой спиной и смехом ребенка. Мне кажется, ты стал счастлив. И что значат рядом с этим какие-то шрамы?

Ты вывел нас к свету, Руар. Именно ты.

Помнишь, как ты оставался со мной почти три года после того, как землевладелец перестал приходить? Больше ради меня – чтобы быть уверенным, что в деревне не ходят слухи. Ты прислушивался, выполняя поденные работы, чтобы заработать на то, что мы не могли выращивать сами, слышал каждое слово, шепотом произнесенное за твоей спиной, когда ходил по делам в деревню, но никто не упоминал меня и землевладельца вместе. Говорили только о его вдове, о том, как она теперь справится без своего мужика. Дома ты помогал мне выкапывать из земли картошку и морковь, вместе мы собирали коричнево-желтые букеты грибов в наших тайных местах в лесу и сушили их на зиму. Никто даже не заходил к нам и не спрашивал, не видели ли мы его. Когда ты, Руар, ходил в лавку через неделю после того, как это случилось, ты слышал, как они обсуждали – то ли он в очередной раз напился, то ли споткнулся о какой-то предательский корень в темноте. Народ поговорил, а потом забыли.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Но вот однажды вечером мы пришли из леса с ягодами – в самом конце лета, когда вечера уже стали темными. На крыльце лежала бумага, разорванная посредине. «Сёрвретен, план оплаты». Контракт. К нему был прикреплен документ о передаче прав собственности, подписанный госпожой Адой Нильссон из Рэвбакки. И ничего больше – ни письма, ни записки. Только тут до меня дошло, что брюки и ремень землевладельца навсегда лишились работы – его сапоги больше ни к кому не приближались, в том числе и в Рэвбакке.

Сидя на крыльце, я разрыдалась. Все невыплаканные слезы – по Малышке, по Туне Амалии, по тебе и мне самой просочились из моих воспоминаний и потоком хлынули наружу. На следующее утро я одна прошла путь по лесу, чтобы поблагоарить госпожу Нильссон, и она замерла в полушаге посреди двора, увидев меня. Все то, что мы не сказали друг другу, она и я. Все это висело в воздухе вокруг нас, как пух одуванчика, пока она искала слова, проводя рукой по своему переднику. Она предложила свою помощь в любой момент, когда она нам понадобится, и работу за плату – но только если мы того хотим.

Руар. Ты сохранил свое место на земле, и вернул мне мое.

А между стволами деревьев незримо стояли те, кого уже нет рядом с нами.

Как тебе удалось исцелить самого себя? Этого мне не понять, все равно что пытаться понять намерения перелетных птиц или гонять тени вокруг костра. Ты ел свои бутерброды, не прислушиваясь к каждому звуку. Когда лес сковал мороз, и стужа пришла в наш дом, мне больше не надо было волноваться, что ты мерзнешь где-то там, снаружи.

Ступка стояла между нами на столе.

– Благодаря ей мы живы, – говорил ты и гладил пальцем мрамор.

Голос у тебя тоже изменился. Хрипловатый, но уверенный, ни капельки былых сомнений.

– Благодаря ей, – повторил ты.

– Благодаря тебе, Руар, – сказала я.

Ты рассмеялся, твои глаза сияли. Ветер принес запах травы. Ты дотронулся рукой до моей щеки.

– Говорят, что надо идти дальше, – проговорил ты, согревая меня теплом своей ладошки. – Но мне кажется, что не всегда можно пойти дальше. Иногда надо начать сначала. Вот это мы сейчас и сделали.

Мне стало легко снова быть человеком, у меня осталась только природа, за которой надо было следить и к которой приспосабливаться. Когда ручьи в лесу выходили из берегов и начинали петь, наступала весна. Танец эльфов. Дикие цветы. Щебетание птиц. Когда лето заканчивалось, закат наступал раньше и на небе скапливались серые облака, мы знали, что зима не за горами. Наш мир был прежним и все же новым, наши шаги в те годы – легкими и светлыми. Я могла бы остаться с тобой в лесу навсегда, если бы голод не гнал нас обратно в дом ближе к вечеру. Иногда ты запускал своего воздушного змея.

– Смотри, как красиво он летит! – кричал ты, бегая за ним.

Я улыбалась тебе и плакала, глядя на змея. Моя монограмма на наволочке сияла оттенками голубого неба, когда на нее светило солнце. Когда-то у меня был еще пододеяльник с такими же инициалами.

Малышка, сладко ли тебе спится на мягкой простынке? Хорошо ли тебе там, где ты сейчас?

Теперь она могла вернуться к нам. Наш дом стал для нее безопасным местом. Но я не смогла найти свою девочку. Раньше в одном месте стоял дом, но его сравняли с землей, и никто не знал, куда делась моя малышка. Я разыскивала ее несколько лет, но так и не нашла. Тревога следовала за мной по пятам, как черная кошка. Я не могла смириться с мыслью, что моей Малышки больше нет.