Вектор атаки - Евгений Филенко

С тяжелым сердцем Кратов оставил взбешенную Дези в пустом номере гостиницы «Киллена» и спустился во внутренний дворик, где его дожидались гравитр и Тиссен в качестве пилота. Местные власти настаивали на том, чтобы в течение периода акклиматизации гости Сиринги перемещались строго в сопровождении квалифицированного летного персонала. Или, применительно к Тиссену, ответственного чиновного лица.

Что было тому причиной, оставалось загадкой: не то загадочные особенности атмосферных потоков, не то гипертрофированное чувство ответственного гостеприимства. Помнится, на Эльдорадо с его постоянными шквалистыми ветрами и непредсказуемо возникающими тайфунами Кратова сразу же без лишних слов запихнули в гравитр и предоставили судьбе. На Тайкуне отнеслись с еще бо́льшим равнодушием, утратив к нему интерес сразу после прохождения послеполетного контроля. Впрочем, справедливости ради стоило здесь же вспомнить и Титанум, где для перемещения была предложена бронированная гравитационная танкетка с допотопным ручным управлением, от удовольствия экспериментировать с которым он благоразумно отказался, положившись на автопилот. А взять к примеру Охазгеон, где передвигаться приходилось верхом на резвых и озорных тварях, которые помимо отличных ездовых качеств одарены были еще и начатками разума и потому, верно, при всяком удобном случае норовили слопать наездника! А взять Уанкаэ, где в качестве транспортных средств использовались бегающие и летающие рептилии, вдобавок еще и огнедышащие! А взять Са-Одд-Уарайд… нет, последний лучше не брать ни при каких обстоятельствах!..

Выгодой такого положения было еще и то, что Тиссен всю дорогу до космопорта развлекал Кратова болтовней, с упоением расписывая прелести Сиринги, делясь планами администрации, жалуясь на сложности с поставками и раздолбайством менеджмента среднего звена («Согласитесь, Консул, трудно заставить сразу и активно трудиться человека, вдруг ни с того ни с сего угодившего в райские кущи! Все вдруг становятся лириками, философами, ищут древо познания, а уж в Евах и наипаче в Лилит здесь недостатка не наблюдается…»), и, что самое ценное, при этом совершенно не нуждался в реакции собеседника.

Кратов расстался с другом возле центрального входа в необъятное взором здание космопорта, но заходить не стал и остаток пути до площадки, где под щедрым солнцем дремал биотехн, проделал пешком.

«Что тебя задержало? – проворчал Чудо-Юдо. – Опять женщина?»

«Для космического тарантаса ты удивительно прозорлив», – мысленно усмехнулся Кратов.

«Тарантас… новое слово. Мне нравится. Словно камни перекатываются в потоке. Тар… ран… Когда мы полетим? Я уже устал ждать. Пока я ждал, то, кажется, сожрал всю энергию у этого светила».

«Не льсти себе, Мелисса будет лелеять в своих лучах эту восхитительную планету еще очень долго. А мы полетим прямо сейчас. И очень быстро».

«Быстро – это мне нравится еще больше. Ведь я самый быстрый космический тарантас!»

«И самый хвастливый».

«Вот если бы я хвастался и при этом волочился по экзометрии, как одно из ваших огромных пассажирских корыт… тоже твое слово, заметь! – это было бы неправильно. Но я никогда не обещаю того, что не могу сделать».

«И самый тщеславный».

Если бы у биотехна было лицо, оно расплылось бы в довольной ухмылке. А так все обошлось теплой волной любви и преданности, что накрыла Кратова с головой, как пуховая перина.

«Ты ведь уже знаешь, куда мы направляемся, не так ли?» – спросил тот, ныряя во вскрывшийся в лоснящемся боку биотехна люк.

«Я знаю все твои намерения. Поверь, мы не успеем надоесть друг другу, как уже будем на месте».

«Не то чтобы я сильно тревожился, а для порядка, чтобы не тратить время попусту… гляди, не увязни в нуль-потоке!»

«Тьфу на тебя!»

Мичман Нунгатау близок к цели

В тесноватом помещении было безлюдно, теплый густой воздух стоял недвижно. В дальнем углу, сблизившись головами, о чем-то чирикала юная парочка – судя по нарядам, не из низших слоев: какие-нибудь искатели острых, но безопасных ощущений, удравшие из дому, отметившиеся в прилетной зоне Хоннарда… мы-де до самой Анаптинувики, пограничья цивилизации, долетели, и сам демон-антином Юагрморн нам теперь не брат… и теперь дожидающиеся обратного рейса в уютное родительское гнездышко, в метрополию-матушку. Возле окна, привалившись к стене, надвинув на лицо капюшон и упрятав руки в складках просторного серебристого плаща, дремал пилигрим, а перед ним стояла внушительная чашка уже остывшего супа. За стойкой скучал бармен. Бармен был новый и мичмана в лицо не знал. Равнодушно проводив нового клиента взглядом, однако же не предпринял никаких попыток обозначить служебное рвение, а продолжал пялиться в трепещущий прямо перед носом экран, на котором беззвучно разворачивалось какое-то спортивное ристалище. Нунгатау присел на свободный диванчик и пару минут пытался понять смысл состязания, то есть кто кого и по каким правилам должен был одолеть, но скоро убедился в тщетности своих усилий. Спортивный канал был явно не местного происхождения, а в других уголках Эхайнора почитаться спортом могло что угодно. Пока Нунгатау разбирался в хитросплетениях начертанного на столешнице меню, будучи совершенно уверен, что двух третей перечисленного в ассортименте так и так не наличествует, к нему неспешно приблизилась официантка, дебелая дама более чем средних лет, и вот она-то мичману была положительно знакома.

– Мое почтение, госпожа Боскаарн, – сказал он. – Есть же в мире вечные ценности…

– Рада видеть тебя живым и непопорченным, малыш Ахве, – отвечала госпожа Боскаарн с каменным выражением лица. – Хотя я могу что-то упустить.

– Все мое пока при мне, – ухмыльнулся Нунгатау и быстро произвел перед лицом отгоняющий злую судьбу жест. – Чем порадуете изнуренного солдата?

– Дай припомнить, что ты обычно заказываешь. Или нынче ты решил изменить своим обычаям?

– Обычаи на то и существуют, чтобы их блюсти, – сказал Нунгатау расслабленно.

– Тогда так, – сказала госпожа Боскаарн. – Плодовая корзинка – свау, хтоу и сейруксонэ, крупно порубленные, в собственном соку с добавлением острого соуса из молодых побегов хмишаргу ядовитого… представь себе, сюда иногда приходят те, что полагают, будто «хмишаргу ядовитый» и впрямь ядовит, и шарахаются от безобидной специи, как демон от священного свитка!

– Безобидной эту адскую смесь можем считать только мы с вами, – заметил Нунгатау, – мы, уроженцы этого мира. Остальным разумнее держаться от нее подальше, если, конечно, дорог желудок и жаль времени, которое придется провести в отхожем месте.

– А ты все так же любишь поболтать, малыш Ахве, – сказала госпожа Боскаарн. – Дальше… Две горячие лепешки из зерен лугау грубого помола. Два больших медальона из вырезки молодого уорранха, в перечной пудре и в маринованных стеблях тилкугуа.

– И с ягодами пласароннэ без косточек! – напомнил мичман, требовательно воздев палец.

– Непременно, малыш. Как насчет большой, запотевшей кружки холодного нхетикмини?

Мичман сглотнул.

– Я на задании, моя госпожа, – молвил он виновато.

– И что? – Краешки каменных губ приподнялись в усмешке. – Кружка безобидного пойла собьет с пути моего отважного следопыта?

– Нет, но…

– Горсть орехов фару-фару, и никто не догадается, чем утолял жажду малыш Ахве в заведении под названием «Зелье и порок»… хотя трудно ожидать, что в забегаловке с такой вывеской подают парное молоко.

Нунгатау усмехнулся и едва заметно кивнул в сторону парочки:

– А ведь, похоже, подают!

– Ты же знаешь, мы всякому клиенту рады и никому не откажем в гостеприимстве.

«Гори оно все!» – подумал мичман.

Спустя самое короткое время он уже имел счастливую возможность припасть пересохшими губами к ледяному напитку, который перед тем, как провалиться в желудок, успевал нанести чувствительный удар по мозгам. Мир уже не выглядел привычно враждебным, а, как по волшебству, окрасился в приязненные тона… возможно даже розовые. Мичман вольготно раскинулся на диванчике в ожидании прочих блюд. Он жаждал общения.

– Эй, братишка, – окликнул он бармена. – Что за херюзгу ты смотришь?

– Это не херюзга, – неохотно откликнулся тот, но пояснениями не удостоил.

– У тебя там не найдется чего-нибудь одинаково забавного для всех?

Парочка прекратила миловаться, и теперь оба – красивая рыжеволосая девица с загорелым, неуловимо знакомым лицом, и худой мрачноватый парень, слишком коротко стриженный для штатского и потому, наверное, выглядевший болезненным, – смотрели в его сторону. В прежние времена мичман уже рявкнул бы что-то вроде: «Чего вылупились?!» – и полез в пузырь. Но сейчас в кармане у него был личный знак гранд-адмирала, а на плечах – великая ответственность за судьбы Эхайнора. Поэтому он ограничился тем, что пошевелил в воздухе пальцами, а это могло, например, означать: «Ладно вам, я не хочу неприятностей, продолжайте заниматься своими делами, а я дождусь своих медальонов и вернусь к исполнению воинского долга…»