Отчаянный побег - Линда Ховард

Зато теперь ясно слышалось тиканье часов, сразу напомнившее мучительно долгие минуты, когда они со Спенсером парили на краю гибели, ожидая, что либо деревце сломается, либо пикап рухнет в пропасть, либо Зик примчится на выручку. Соответственно, останутся ли они в живых или умрут.

Внутренности дрожали без остановки весь вечер, никак не удавалось перестать думать о том, что произошло бы, если бы грузовик сорвался в ущелье, если бы не было торчащего валуна, который поймал машину, если бы не ужасающе хлипкое деревце на пути…

Карлин всё еще не могла поверить, что тонкий ствол не сломался и удержал автомобиль. Ладно, удержал валун, а дерево позволило пикапу сохранить баланс. Но тогда она не знала о валуне и уповала только на ненадежную опору.

Казалось, они вечность просидели там в ожидании Зика, не решаясь двигаться, почти не дыша, чтобы не нарушить хрупкое равновесие. Никогда не удастся забыть, каково это — неимоверно долго висеть на волоске от верной смерти над этим высоким кошмарным обрывом.

Карлин уже познала жестокий, разрывающий на части ужас, когда увидела Брэда в Далласе и поняла, что он ее выследил, когда узнала, что Брэд по ошибке убил Джину вместо нее, когда гадала, где он, и ожидала, что каждый шаг может оказаться последним. Но сидя в грузовике, физически ощущала, как мучительно медленно течет каждая секунда такой драгоценной жизни.

А если бы дерево треснуло? А если бы грузовик скатился к подножию горы? А если бы пикап вспыхнул и сгорел? Тогда, вероятно, сгорели бы и водительские права, а значит, никто никогда не узнал бы ее настоящего имени, не сообщил бы родственникам, и те до конца жизни гадали бы, что с ней случилось.

Карлин не желала погибнуть неопознанной, потому что никто здесь не знает, кто она на самом деле. Она хотела жить. Разрушила свою жизнь, перевернула свой мир вверх дном, лишила себя семьи и друзей, месяцы провела в бегах, потому что хотела жить.

Но пока сидела в машине в течение тех бесконечных минут, ожидая смерти, поняла, что не жила. Пряталась. Хитрила. Выживала. Но не жила. Вместо этого держала всех на расстоянии, стараясь ни с кем не сближаться, дабы избежать любых привязанностей.

Но ведь это совсем не жизнь. Жизнь состоит из людей, из связей, возможности любить и быть любимой. Позволения кому-то стать основой твоей жизни и самой стать частью чьей-то.

Самое невыносимое — что в долгосрочной перспективе ничего не изменится. Ну, может, и не в долгосрочной. Невыносима мысль, что страх перед Брэдом будет контролировать ее существование в течение многих лет. Но по крайней мере в среднесрочной перспективе этот страх накрывал будущее как гигантская черная туча, и пока не удавалось ничего придумать для разрешения ситуации. Надеяться, что он перенесет свою одержимость на кого-то еще? Надеяться, что он погибнет в автомобильной аварии? Но ведь каждый несет ответственность за свою жизнь, разве не так?

После убийства Джины Карлин пережила несколько этапов: сначала горе и ужас, потом оцепенение и наконец решимость. Она научилась постоянно оглядываться, сохранять сверхбдительность, и теперь даже научилась пользоваться огнестрельным оружием, пусть на любительском уровне, но по крайней мере теперь не так беспомощна, как раньше.

Для чего, спрашивается? Чтобы остаться в живых, но не жить?

Карлин беспокойно металась по маленькой гостиной, настолько злая, что казалось — вот-вот выпрыгнет из кожи. Она позволила Брэду сотворить всё это с ней. О, безусловно, она не виновата, что он превратился в одержимого преследователя или что на ней зациклился, но ее ответные действия — полностью ее вина. Она позволила страху управлять своей жизнью.

Но что можно было предпринять? Если бы она осталась в Хьюстоне, Брэд убил бы ее. Если бы не покинула Даллас — Брэд убил бы ее.

Ярость перемешивалась с отчаянием, столь острым и мощным, что хотелось вопить, хотелось сжать кулаки и кричать, кричать и кричать, пока не сорвется голос. Хотелось закатить истерику, бить окна и громить мебель, хоть как-то выразить ярость от того, что, желая жить, попала в эту ловушку. Она боится, боится любых отношений, и всегда боялась, словно шла по канату, потому что где-то бродит этот ублюдок.

Если бы не Брэд, она целовала бы Зика до тех пор, пока у него не закружилась голова. Отдалась бы жгучему влечению к нему, неодолимой потребности коснуться его обнаженного тела и принять его плоть в себя.

Слишком давно Карлин не чувствовала ничего похожего, слишком давно не нуждалась ни в сексе, ни в мужчине. Брэд отвратил ее от парней, сделал пугливой, не доверяющей собственным суждениям, ведь хотя она довольно быстро заметила в нем некую странность, но, очевидно, недостаточно быстро. Всего два свидания превратили ее в мишень для психопата. А если бы она не пошла на второе свидание? Или и одной встречи хватило, чтобы он обезумел? И как после этого перестать относиться подозрительно к каждому мужчине?

Карлин ненавидела Брэда, ненавидела каждой частичкой своего существа, ненавидела с такой силой, что внезапно поняла — ей не хочется крушить окна и громить мебель, а хочется избить Брэда, избить до полусмерти за то, что он сотворил с ее жизнью, но больше всего за гибель Джины.

Но такой возможности нет. Слава Богу, что Брэд сюда не добрался. В этом защищенном и уединенном месте она в безопасности, и всё благодаря мужчине, безмятежно спавшему сейчас наверху, пока она беспокойно мечется по комнате, обуреваемая самыми разными желаниями, мечтая подняться к нему…

Почему нет?

Почему она позволила Брэду установить границы собственной сдержанности?

Внезапно Карлин еще сильнее рассвирепела на саму себя: пусть тогда кое-что находилось вне ее контроля и пришлось предпринять нечто вынужденное, но ведь нельзя же вечно существовать, позволяя Брэду диктовать, что и как делать или не делать.

Зик в курсе ее злоключений и ее ситуации. Сегодня она посмотрела в лицо смерти, и если бы погибла, то так никогда бы и узнала, каково это — ощущать на себе мощное тело Зика, наслаждаться его неутомимыми любовными ласками. Она-то считала, что защищает себя и его, а ведь всё, чего добилась — лишила их обоих удовольствия.

«Будь я проклята, если позволю Брэду полностью контролировать свою жизнь!»

Почти не помня себя, Карлин вылетела из двери и зашагала по темному ночному дому, с легкостью огибая мебель, потому что теперь знала здесь каждый дюйм, местоположение каждого стула, каждого стола, каждой лампы. Кухня была освещена тусклым светом цифровых часов на духовке, кофеварке и микроволновке, но остальные помещения погружены во тьму.