Остров живого золота - Анатолий Филиппович Полянский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вы – человек ученый, на ответственных должностях состоите, небось и в самой Москве бываете. Так разъясните мне, старику, чего я не разумею.
Вот мой батя, возьмем для примеру, погиб под Мукденом в одна тысяча девятьсот четвертом году. И про то почти все в деревне, особливо которые в возрасте, знают. А почему?.. Да потому, что мы про ту Русско-японскую войну все время вспоминаем. Моим внучатам в школе об ней рассказывают. Книги разные интересные про то написаны. Молодежь песни поет: «Варяг», «На сопках Маньчжурии». Не запамятовали, значится.
А про нашу войну кто знает? Даже в такой день, когда победа настала, и по радио, и в газетах молчок. Выходит, про нас, грешных, кто летом сорок пятого из огня да в полымя пошел, живота своего не жалея, забыли? Или, может, какое решение вышло, да мы просмотрели?
Очень вас прошу, многоуважаемый Виктор Макарыч, ответить на это мое письмо.
Затем остаемся с самыми добрыми к вам пожеланиями.
Никанор Перепеча и супруга его Ефросинья Ивановна.
…Мог бы еще переслать тебе письмо Махоткина.
Трофим председательствует в колхозе на Псковщине, а Мария, жена его, – главный зоотехник района. Очень у них ладная семья. Думаю, потому, что настоящим чувством освящена.
Письмо Махоткина несколько поизящнее перепечинского, но по мысли аналогично: нельзя забывать то, что завоевано дорогой ценой! Мы должны гордиться историей своей страны, ее славным боевым прошлым!..
Вот что говорят солдаты, добывавшие победу. Красноречиво, не правда ли?
А кое-кто на Западе, да и на Востоке тоже пытается сейчас обелить политику милитаристской Японии. Дескать, она ни на кого не собиралась нападать и, дружественно относясь к Советскому Союзу, заключила с ним в сорок первом году пакт о нейтралитете. А мы, русские, его, видите ли, потом нарушили. История, таким образом, ставится с ног на голову.
Не посетуй, дружище, на несколько публицистический тон письма, больше похожего на статью. Проверяю на тебе наболевшие мысли. Вот послушай…
Международный процесс над японскими военными преступниками старательно замалчивается. А ведь на нем точно, с фактами в руках, было доказано вероломство политики правительства императора Хирохито.
Не сомневаюсь, ты читал материалы и помнишь: японцы с самого начала повели себя с поразительной наглостью и лицемерием. Премьер-министр, подписавший в Москве договор, вернувшись в Токио, тут же заявил немецкому послу, что в случае конфликта Германии с Россией Япония будет принуждена напасть на нас, и здесь не помогут никакие пакты о нейтралитете.
Военщина считала, что пакт усыпит нашу бдительность и заставит Советский Союз вывести свои войска с Дальнего Востока на Западный фронт. На сей счет есть весьма «выразительные» высказывания тогдашнего заместителя военного министра. Опубликованы были в свое время на страницах «Правды». Назову даже точную дату: 28 августа 1946 года.
А постоянная угроза нашим дальневосточным границам? Она же не снималась ни на час, вынуждая Советский Союз все время держать там крупные силы. И это в период, когда страна истекала кровью, напрягая все силы в борьбе с немецким фашизмом!..
А подготовка бактериологического оружия на случай возникновения военных действий против СССР!
А снабжение гитлеровской Германии секретной информацией об обстановке в Советском Союзе! Ты сам знаешь, какие данные в сорок втором году передал вермахту императорский генштаб.
Нет, Игорь, что бы там ни подтасовывали наши недруги и как бы они ни пытались обелить японский милитаризм, факты говорят сами за себя. По отношению к нам вплоть до сорок пятого года японская политика оставалась вероломно-предательской и представляла большую опасность.
Почему же наша литература, наша журналистика так скромно, изредка и достаточно бесцветно говорит о значении величайшей в истории победы? Неужели правдивое, следовательно, правильное понимание истории может испортить сложившиеся между двумя странами нынешние международные отношения? Тем более японский народ, уверен в том на сто процентов, этой правды не знает.
В довершение процитирую несколько мыслей из письма Никиты Калабашкина:
«Вы, Виктор Макарович, знаю, болеете чужой бедой и помогаете многим – очень хорошо, но, простите, этого мало. Приспело время сделать большее. Забываются герои войны на Востоке, сами события стираются из памяти людской…»
И дальше:
«Нас остается все меньше и меньше. Кому же, как не фронтовикам, непосредственным участникам, напомнить обо всем народу? Сделайте это хотя бы вы! Но только, ради бога, не берите отправной точкой исполнение наших союзнических обязательств во время войны на Востоке. Мы были верны им, бесспорно. Но не это главное, вы понимаете! Советский Союз уничтожил последний очаг войны и установил мир на земле, выполнив тем самым свой интернациональный долг перед всеми народами, перед будущими поколениями…»
Кстати, о Никите. Он считает себя коренным туляком не только по времени жительства в городе, но и по приобретенной профессии мастера-оружейника. Бывший солдат трогательно заботится о стариках погибшего друга Клима Однокозова, относится к ним как к своим родителям.
Теперь вроде бы выложил все, что накипело. Не скрою: я уже вчерне написал докладную записку в ЦК, где высказал все, что лежит на душе.
Хочу, чтобы и ты, работая над своими мемуарами, не забыл подчеркнуть значение и величие народного подвига в августе сорок пятого. Потомки должны знать о наших победах и гордиться ими!
Прости, написал нестройно, с излишним пафосом. Но, вероятно, тема определила стиль. Ты-то поймешь и в меру своих способностей выполнишь мою… нет, нашу общую просьбу. Любое доброе, правдивое слово, сказанное о войне на Востоке, вызовет признательность твоих товарищей и послужит делу патриотического воспитания юношества.
Обнимаю тебя, дружище.
Твой Калинник.
Такидзин Каяма завтракал, как обычно, в одиночестве. Хозяин рёканы[57], заметив, что постоялец предпочитает уединение, распорядился подавать ему еду прямо в номер.
За долгие годы жизни на Кайхэне Каяма отвык общаться с людьми. Айгинто не в счет. Он – добрая исстрадавшаяся душа, но необразован. В дом на беседу его не пригласишь. Люди в стране Ямато веками разобщены сословными предрассудками, в которых каждому отведено свое место. И хочешь ты того или нет, а принужден держаться соответственно заведенному порядку, как подобает, в достигнутом тобой положении.
Впрочем, личное горе всегда лучше переносить молча. За общим столом старому ученому пришлось бы выслушивать
