Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга вторая. Некоторые проблемы истории и теории жанра - Анатолий Бритиков

Сложились благоприятные предпосылки взаимодействия новейшей фантастики с древней; тем не менее, это вовсе не означает уравнивания возможностей творческого метода той и другой. Не только отдельные образы, но и общие принципы сказочной фантастики ныне не могут не выступать в контексте современного мышления, которое чем дальше, тем больше подчиняет себе наше сознание. Поэтому научно-фантастическая литература, когда она, скажем, отдает свои образы литературной сказке, тем самым приобщает и ее волшебный мир к своей собственной системе не только фантастических идей, но и литературно-эстетических принципов. В сказочной атмосфере, в свою очередь, явственней выступает художественная условность, метафоричность научно-фантастических допущений.

Наиболее продуктивной в литературном плане нам представляется обратная ситуация, когда в художественном мире научной фантастики прививаются волшебные образы народной поэзии. Фольклорные заимствования получают здесь вместе со второй своей поэтической жизнью также и типологически-смысловую многозначность. Например, хотя «ангелы» и разумные драконы в трилогии Снегова и ассоциируются с персонажами мифов и сказок, в научно-фантастическом контексте они не могут не восприниматься вместе с тем как образы наших «братьев по разуму». По мнению этнографов и фольклористов, первоисточником подобных персонажей мифологии могли быть галлюцинации, оптические обманы и т.п. Писатели же фантасты не исключают знакомства древнего человека с какими-нибудь реликтовыми ящерами, гигантскими птеродактилями, быть может, с мутантами, ещё не известными естествознанию.

В своей новой, научно-фантастической версии чудища народной поэзии выполняют самые различные функции. У Снегова, например, «ангелы», сварливые человекоптицы с далекой планеты, существа благородные, хотя и невысокой культуры, не столько гипотеза об иных путях биологического развития, сколько ироническая параллель известным библейским героям. Зато чудесный «набор» признаков былинного змея — летуна, мудреца, громовержца — послужил для героев писателя прообразом созданного ими искусственного существа, наделенного ещё и свойствами механизма — настоящее научно-фантастическое изобретение…

Научно-фантастическая интерпретация нередко проращивает рациональное зерно народнопоэтических образов. Иногда это бывает «простая параллель, хотя и она не всегда лежит на поверхности, как, например, прообраз механического помощника человека в рассказе А.Беляева „Сезам, откройся!!!” (1928), описывающем электронного робота. Позднее, когда уже были разработаны подобные устройства, А. и Б.Стругацкие в одном из своих произведений усложнили интерпретацию фольклорного „источника”: сюжет об Аладдине и волшебной лампе рассмотрен ими как описание робота-джинна, приводимого в действие командным блоком в виде лампы…

По отношению к своему мифопоэтическому прототипу научно-фантастическая вариация волшебного чуда нередко парадоксальна. Библейский миф о сотворении человека послужил В.Итину в «Стране Гонгури» источником атеистического мотива, а этот последний, в свою очередь, получил в романе С.Снегова «Люди как боги» иронический поворот: всемогущая цивилизация, запустившая на необитаемой планете механизм биологической эволюции, как раз с человеком потерпела неудачу: «боги» тоже, оказывается, не всё могут… Научно-фантастические вариации сказочных чудес представляют собой ещё не тронутый фольклористами, этнографами, историками пласт материала, который не только позволяет исследовать научно-фантастическую литературу с фольклорной позиции, но и дает возможность взглянуть на народную поэзию с не менее необычной для неё научно-фантастической точки зрения.

Ученые пока что не владеют надежным ключом к тайне происхождения волшебного чуда. Предположения насчет обмана зрения, галлюцинаций и т.п., даже о наблюдении творцами мифов необычайных явлений, вроде НЛО, пока что остаются только догадками, да они и не касаются тех самых таинственных чудес устного народнопоэтического творчества, которые выделяются среди всех остальных своей поразительной индивидуальностью и, так сказать, технологичностью — свойствами, не типичными для фольклора и тем более неожиданными.

Обратимся к Дж.Свифту, чье фантастическое творчество недавно ещё воспринималось только лишь в качестве условного приема его сатиры. Отечественные литературоведы показали, что для сатирических задач великого писателя была вовсе не безразлична природа и типология фантастического вымысла, что у него фантастика выступает также самоценным направлением творческой мысли. По мнению Ю.Кагарлицкого, Свифт стремился в определенной мере научно-фантастически мотивировать, например, путешествие Гулливера на летающий остров Лапуту, хотя эта фантастика по преимуществу пародировала научные заблуждения[297].

В самом деле, при слабом магнитном поле нашей планеты, Никакой колоссальный магнит не удержал бы Лапуту «на весу». И Свифт саркастически изображает лапутянских ученых, которые перепутали магнетизм с силами тяготения. Но вряд ли насмешка помешала его научной фантастике запечатлеть и достижения научной мысли того времени. Историк В.Вилинбахов ссылается в статье «Гулливер на борту Лапуты» на труд У.Гильберта «О магните, магнитных телах и великом магните Земли», который, хотя и не разграничивал эти силы мироздания (кстати сказать, их не всегда различали писатели-фантасты и в XX веке), впервые давал, тем не менее, считает Вилинбахов, «правдоподобное и лишенное всякого мистического оттенка объяснение устройства небес»[298]. Маловероятно, чтобы такой выдающийся мыслитель, как Свифт, «подвешивал» свой летающий остров, не понимая прогрессивности мысли о магнетизме. Самое же интересное с точки зрения нашей темы, что В.Вилинбахов обращает внимание и на вненаучные, легендарно-фольклорные источники, лапутянского приключения Гулливера. Тема «летающей страны», «летающего народа», напоминает историк, «имеет давние традиции, и к ней обращались задолго до английского сатирика»[299]. Вполне вероятно что Свифту были достаточно хорошо известны средневековые памятники, поражающие сегодня изобилием будничных подробностей невероятных приключений. В хрониках, на которые ссылается В.Вилинбахов, варьируется такой, например, сюжет: экипаж корабля «плывущего по воздуху, как по воде», пытается высвободить якорь, зацепившийся за церковную колокольню, горожане набрасываются на аэронавтов и т.д. Повторяемость деталей может указывать на фольклорное происхождение записей в хрониках. Но независимо от того, легенды ли вдохновляли писателей, или же это фантазии хронистов сами питали молву, «Небесные корабли встречаются в литературе (например, в „Правдивых историях…” Лукиана) и в мировом фольклоре много раньше.

Непосредственным поэтическим источником для Свифта могла быть, считает Вилинбахов, кельтская (писатель родился и вырос в Ирландии) сага о «Плавании Майль-Дуйна». Описание Лапутии, в самом деле, перекликается с народной сагой. Но в данном случае проблема источника предстает и в другом свете. Как писателя-мыслителя Свифта не могла не интересовать в «воздушных плаваниях» и принципиальная возможность создания самого летательного аппарата. Не оттого ли в его версии «небесного корабля» столько технологических подробностей, явно избыточных и для саги и для сатиры деталей, именно научно-фантастических по своей природе и функциям?

Свифт, может быть, был первым известным писателем, кто сознательно обработал фольклорный мотив с позиций научной фантастики. Но сама идея искусственного полета — не в ступе и не на помеле, и даже не на крыльях Икара, а на сложном механическом аппарате — уходит в глубь древнеиндийского эпоса.

И если бы только одна идея! В санскритских текстах, сложившихся на основе устного народнопоэтического творчества, описание «огненной колесницы» — вимана или агнихотры — развернуто на сотни строф, изобилует подробностями, перекликающимися с научно-фантастическим романом технологического направления. Сообщается, что агнихотра выполнена из легкого материала наподобие птицы и приводится в движение устройством, напоминающим… реактивный двигатель.

Современному читателю, твердо знающему, что человек шагнул в космос с вершины научно-технической революции XX века, трудно поверить, что за тысячи лет до того был описан корабль, способный летать не только в «солнечной области», но и в «звёздной области»[300]… Ничего подобного мы не встретим в европейских и других народнопоэтических памятниках. И дело не только в «современности» чудесной машины, а и в её, повторяем, детализированной разработке. Ведь чудесные образы народной поэзии всегда обобщенно-лаконичны, чтобы легче передавались из уст в уста, это поэтический стереотип; к тому же волшебное чудо не нуждалось ни в каком внешнем правдоподобии уже по своей внутренней самоочевидности для создателей мифов, а в эпоху фольклора, как поэтическая традиция.