Царица Евдокия, или Плач по Московскому царству - Вячеслав Козляков

Царицы Евдокии эти перемены уже не касались. Несколько дней она сама была на грани жизни и смерти. По свидетельству саксонского советника Лефорта, у нее случился новый удар: «Вдовствующая царица присутствовала при смерти покойного царя; она упала в обморок; ей пустили кровь и с тех пор она все больна, вследствие апоплексического удара, которому она очень подвержена; вчера ее сочли уже совсем за мертвую»{314}. Похороны внука императора Петра II прошли в Архангельском соборе Московского Кремля (к тому времени новая императрица Анна Иоанновна уже прибыла в Москву из Митавы). Состояние здоровья избавило царицу Евдокию от каких-либо подозрений в участии в борьбе за власть, что помогло ей спокойно провести остаток своих дней. Она хорошо помнила и знала родителей императрицы Анны Иоанновны — царя Ивана V и царицу Прасковью Федоровну. Царица Прасковья даже пыталась оказывать какие-то знаки внимания царице Евдокии в то время, когда она была сослана в Суздальский Покровский монастырь. Сопоставляя письма царицы Евдокии и царицы Прасковьи, можно заметить, что это люди одного века, одинаково выражающие свои мысли и чувства, любовь к детям и внукам. «Внучка, свет мой, поскорей ко мне приезжай, а я тебя не могу дождаться. При сем будь над вами милость Божия… и мое благословение»{315} — так писала царица Прасковья Федоровна в начале 1720-х годов, ожидая встречи со своей внучкой Анной. Так в 1728 году могла бы написать и царица Евдокия, когда в Москве ждала в своих палатах приезда императора Петра II и его сестры великой княжны Натальи Алексеевны. Новая императрица Анна Иоанновна, родившаяся в 1693 году, была практически ровесницей царевича Алексея Петровича. Все это придавало особый оттенок чувствам царицы Евдокии, сохранявшей родственную приязнь к семье брата ее мужа — царя Петра I.

Дальше, по воцарении Анны Иоанновны, можно вспомнить всего лишь один известный факт присутствия царицы Евдокии на коронационных торжествах в Кремле, начавшихся 28 апреля 1730 года. Правда, царице Евдокии по-прежнему было тяжело участвовать в торжествах, что и было отмечено в церемониале коронации новой императрицы в Успенском соборе и последовавшего пира во дворце: «Государыня царица для болезни в верх итти не могла, а изволила из соборной церкви возвратиться в свои покои»{316}. Редкая удача для историка: на коронации Анны Иоанновны присутствовала знатная английская дама, жена английского посланника Джейн Рондо, писавшая письма в Англию, своей подруге, тоже бывавшей в России, но еще раньше, при Петре I. Джейн Рондо описывала своей корреспондентке жизнь страны, свои досуги и изменения, происходившие при дворе. Эти письма были опубликованы на родине в Англии еще в XVIII веке, а в России стали известны в XIX веке как письма «леди Рондо». Именно жена английского посланника во время коронационных торжеств Анны Иоанновны обратила внимание на царицу Евдокию, которая никому из дипломатов при дворе новой императрицы уже не была интересна. Удовлетворяя свое любопытство, Джейн Рондо сама подошла познакомиться и поговорить с первой женой царя Петра и оставила описание этой встречи:

«Нынешняя императрица оказывает ей большое уважение и часто сама навещает ее. Она присутствовала на коронации в ложе, устроенной специально так, чтобы ее нельзя было увидеть. По завершении церемонии императрица вошла к ней в ложу, обняла и поцеловала ее, просила ее дружбы; при этом они обе плакали. Поскольку она приехала в церковь скрытно, до начала церемонии, то потом оставалась там некоторое время, пока не смогла подъехать ее карета, ибо не хотела в своем монашеском платье присутствовать на обеде.

Пока она оставалась в церкви, некоторые изъявили желание засвидетельствовать ей свое почтение, и она позволила это. Как Вы догадываетесь, среди них была Ваша покорная слуга, и я имела счастливую возможность разглядеть ее как следует, поскольку в тот день я была в английском платье (причины того пустячны, и их слишком долго излагать); она, поинтересовавшись, кто я такая, пригласила меня подойти поближе, желая рассмотреть мой наряд. Она сказала, что слышала, будто Англия славится хорошенькими женщинами, и полагает, что это так и есть, поскольку платье не рассчитано на то, чтобы подчеркивать их красоту, особенно же красоту головы, но в остальном она сочла наряд очень милым и гораздо скромнее всего, виденного ею до того, потому что не так сильно открывает грудь; она произнесла много лестного обо мне, моей фигуре и пр. и пригласила меня к своему двору… как Вы видите, светские манеры и обхождение ею еще не забыты. Она сейчас в годах и очень полная, но сохранила следы красоты…»{317}

О чем прежде всего говорят женщины? Царица Евдокия не была исключением из правил. Русскую царицу заинтересовала чужая мода и одежда. Этому интересу есть и другие подтверждения. Например, в сохранившейся описи имущества царицы Евдокии упомянуты принадлежавшие ей рясы «тафтяные» и «гранитуровые, черные на горностанном меху, опушка соболья», телогреи «отласные» и «штофные», полушубок, «епанечка», «муфть соболья». Она покупала для себя ткани, например, хранила «кусок целый полотна галанского», камку, атлас, персидскую парчу и французский «гранитур». Были у нее и свои драгоценности — жемчуг и яхонты, спрятанные в затейливые резные холмогорские шкатулки из кости. А также — «веер один»{318}.

Быт царицы Евдокии разнообразен; в нем, как и у многих современников из ее поколения, смешаны старое и новое. На главном месте в палатах Новодевичьего монастыря были иконы. Много было Богородичных образов, несколько икон, посвященных московскому митрополиту Алексею — небесному патрону сына, царевича Алексея. Был у царицы Евдокии образ «святыя преподобномученицы Евдокии, Петра и Наталии». Соименный самой царице Евдокии, ее мужу Петру и царице Наталье Кирилловне, он, конечно, мог восприниматься еще и как память о дорогих внуках, тоже Петре и Наталье. Кстати, «молитвенник киевской печати», посланный когда-то в подарок великой княжной Натальей Алексеевной своей «государыне-бабушке», тоже сохранился. В описи библиотеки царицы Евдокии упомянуты три молитвенника и другие книги киевской печати, «в переплете, по обрезу с золотом». Но, скорее всего, подарок великой княжны — это та книга, которая хранилась в чехле в особом «ларце липовом белом»: «Печерские Акафисты и протчие спасительные мольбы, Киевской печати, в переплете, по образу с золотом, обложена бархатом, на ней четыре наугольника и в средине крест с Распятием, и на другой стороне четыре бляхи и застежки, в суконном синем чехле». И другие церковные книги, хранившиеся у царицы Евдокии, тоже были богато украшены, в серебряных окладах и с золотыми обрезами. Была у царицы Евдокии и одна рукописная книга: «книжица писменная на перенесение честных мощей Максима Христа ради юродивого, в переплете и в коже». Понятен ее интерес именно к этому московскому святому, прославившемуся своими проповедями терпения. Единственными изданиями, которые имели хотя бы близкое отношение к новой книжной культуре, связанной с именем ее супруга — Петра I, были «две книги Бароний»{319}. Речь идет о книге католического кардинала Чезаре (в русском переводе Цезаря) Барония, составившего в XVI веке «Церковные анналы», посвященные ранней церковной истории. Краковское издание Барония было переведено в России, и текст его церковной истории стал известен сначала по преимуществу среди книжников-старообрядцев. Поэтому по указу Петра I в 1719 году было осуществлено синодальное издание книги Барония под названием «Деяния церковные и гражданские от Р. X. до XIII столетия»; оно, вероятно, и имелось в библиотеке царицы Евдокии.