Дипломатия Второй мировой войны глазами американского посла в СССР Джорджа Кеннана - Джордж Кеннан

В те дни, полные неуверенности и экономических трудностей, нелегко было переоценить значение кумулятивного эффекта происходивших сенсационных политических событий. Люди тревожились, как я отметил в одном из своих выступлений в военном колледже, не столько тем, что должно было произойти, сколько тем, что может произойти. Народы Западной Европы не хотели установления коммунистического контроля. Но они не станут противиться неизбежному. Поэтому-то и нельзя было идти на риск допуска победы коммунизма в Греции.

В самой Западной Европе, считал я, коммунистическое господство не может длиться неопределенно долго, но коль скоро оно существовало в ряде стран, то могло нанести большой вред человечеству.

Поскольку в низинных местах время от времени по законам природы случаются наводнения, это не означает, что с ними надо мириться... У нас нет никаких причин сомневаться в том, что Европа - насколько мы ее знаем освободится от установленного в ней контроля России, ослаблявшего ее традиции и институты... В один прекрасный день коммунистическое иго закончится, но не следует думать, что американский престиж и влияние окажутся все это время невостребованными...

Продолжая размышлять далее, я подчеркнул: если нам придется предоставить Европу коммунистам, то проблемы, которые встанут перед Соединенными Штатами, будут заключаться не только в безопасности.

В случае оставления Европы мы потеряем не только первоисточники собственной культуры и традиций, но нам придется покинуть и другие регионы мира, управляемые прогрессивными правительствами. Мы поставим сами себя в положение одинокой страны, и не только в культурном, но и политическом отношении. Для сохранения традиций и институтов нам тогда придется, образно говоря, подавать громкие свистки в темноте. Но я не уверен, что эти свистки будут достаточно эффективными, чтобы не сбиться с пути.

Понимаю, что найдется достаточное число людей, вероятно, даже среди читателей, которые скажут: вот, мол, он рекламирует силу и законность своих институтов, а также тех, кто считает: американской демократии нечего бояться европейских потрясений, а европейский опыт вообще ничему новому не научит.

Мне хотелось бы поверить, что это действительно так, что кошмары тоталитаризма касаются других народов, а американцы застрахованы от этого самим провидением. К сожалению, это не соответствует истине. В конце концов, большинство из нас - европейцы во втором или даже первом поколении. К тому же тоталитаризм ведет свою работу и в нашем обществе. Вы что же думаете, он не сумеет воспользоваться благоприятными моментами складывающейся обстановки? Ведь основная опасность заключается не в небольших группках экстремистов. Дело в том, что в каждом из нас имеется определенная, пусть даже небольшая доля тоталитаризма, укоренившаяся более или менее глубоко. И только благодаря принимаемым мерам безопасности эти дьявольские частицы остаются где-то в невидимой и неосязаемой глубине. И не думайте, что они не всплывут, если исчезнут доверительность и меры безопасности. Найдутся и такие, кто будет спать спокойно, убедив себя, что строительство здания свободы в стране завершено нашими предками раз и навсегда. Лично я предпочитаю придерживаться слов великого европейца, немецкого поэта Гёте, о том, что за свободу надо идти на бой каждый день. И в этом бесконечном процессе я не хотел бы видеть, как наша страна потеряет всех своих союзников.

Вот каковы причины нашей ограниченной интервенции в Греции. Почему же, одобряя эту акцию, я высказал недовольство языком президентского послания?

А вызвано это было прежде всего огульным характером принимаемых на себя обязательств. Суть послания заключалась в следующих, наиболее часто цитируемых постулатах:

"Считаю, что политикой Соединенных Штатов должна стать поддержка свободных народов, выступающих против подчинения вооруженному меньшинству в своих странах или же давления извне.

Считаю также, что мы должны помогать свободным народам в определении их судьбы в соответствии с принятыми ими решениями".

Такие высказывания ставили нашу помощь Греции в рамки универсальной политики и специального решения, принимаемого в специфических обстоятельствах. А это означало: так, как мы собирались поступить с Грецией, мы готовились поступить и с любой другой страной - в случае, если ей будет угрожать захват власти вооруженным меньшинством населения или давление извне.

Мне казалось весьма сомнительным, что мы, исходя из своих интересов и возможностей, станем оказывать помощь всем странам, находившимся в экстремальной ситуации. В качестве критерия, определявшего необходимость наших действий, становился лишь факт их пребывания в такой ситуации. Но ведь выяснение наличия подобной угрозы являлось только началом, но не концом процесса принятия решения. Находясь все еще в стенах военного колледжа, я обосновал необходимость оказания помощи Греции следующими обстоятельствами:

1. Рассматриваемая проблема не выходит за рамки наших экономических, технических и финансовых возможностей.

2. Ситуация, которая может сложиться в случае, если мы не предпримем такой акции, пойдет наверняка на пользу нашим политическим противникам.

3. С другой стороны, если мы предпримем такую акцию, то есть все основания полагать, что ее положительные результаты не ограничатся пределами только одной Греции.

Вместе с тем я подчеркнул, что эти соображения не обязательно касаются других регионов. Сомнения в этом плане вызывал, например, Китай. И коль скоро это так, то зачем заявлять, что единственным доказательством и критерием необходимости нашего вмешательства было наличие угрозы "захвата власти вооруженным меньшинством населения или давления извне"?

Если бы я рассматривал послание Трумэна сегодня, то к перечню требований я отнес бы обязательное согласие и способность народа страны, которой угрожают, принять и опереться на предлагаемую помощь при отражении прямой и косвенной агрессии, а не сидеть сложа руки и не возлагать тем более ведение самой борьбы на нас. В тексте послания следовало бы подчеркнуть, что мы намеревались защитить в Греции демократический характер институтов страны. В последующие годы мы считали необходимым помогать целому ряду режимов, которые вряд ли подходят под квалификацию истинно демократических. Было бы глупо полагать, что они целиком соответствовали названному выше критерию. Подобные упущения лишь подкрепляют мое критическое отношение к языку послания, вольно его трактовавшему.

В своих опасениях я был не одинок. Ачесон, например, попытался разъяснить членам конгресса, что сказанное президентом является, по сути дела, незаполненным бланком. А на заседании сенатского комитета по иностранным делам 24 марта 1947 года он заявил: наша готовность оказывать помощь другим странам не означает, что она будет такой же, как это предусмотрено для Греции.