Кривое зеркало (СИ) - Ершова Алена

— Зачем я нужна тебе? – глупые слова сами собой сорвались с губ, разметывая осколки гордости.

— Потому что я люблю тебя, дуру, вот зачем! – прорычал Станислав то, что намеревался никогда в жизни не произносить вслух.

— Брось, Стас. Я не заслужила, чтобы меня любили. Ты обещаешь защитить от всего мира, но не он пугает меня. Самое страшное чудовище живет внутри. От него не спрячешься, его не победишь снаружи. Ты подумал, что станет с нами через год или два? Со мной рядом не будет мира, я не подарю тебе семейный уют и кучу веселых детишек. Однажды ты устанешь сражаться на два фронта и сорвешься. Я не хочу тянуть тебя вниз. Молчи. Мы могли бы сейчас чудесно провести время. Но вместо этого ляжем спать каждый на своей кровати. А завтра утром я сотру твой номер и уеду в поля. Что будет дальше, не знаю, но уверена в одном: путь вниз или вверх я проделаю одна. Мне так проще. Не придется никого винить.

***

Утром следующего дня Вероника уехала. А участковый Станислав Ситников отпустил ее. Принял выбор и дал шанс пройти этот путь самой. Ведь не всякая дорога стелется ровным полотном, позволяющим идти, взявшись за руки. Порой тропа нашей жизни проложена сквозь горные хребты и отвесы без уступов. На такую вступаешь, мысленно оставляя все лишнее у подножья. Прощаясь не только с прошлым, но и с самим собой.

О Веронике долгие годы ничего не было слышно. Только регулярные алиментные поступления на мой счет говорили, что она жива. Когда же мне исполнилось восемнадцать, и выплаты прекратились, последняя тонкая ниточка, связывающая с ней, прервалась. Родители никогда не делали тайны из моего рождения, поэтому никакого периода бунтарства, связанного с тем, что я неродная дочь, у меня не было. Но история Вероники вывернула мою душу наизнанку, настолько сильным был контраст между моими приемными мамой и папой и ее родными. Когда я стала собирать данные для своей истории, то без труда нашла Веронику Шапошникову в социальных сетях. Женщиной она оказалась достаточно известной, деятельной, и, пожалуй, ею можно гордиться. Не выйдя замуж и не имея возможности родить ребенка, она стала мамой для сотни детей, заняв должность директора городского детского дома. Я приезжала туда несколько раз, привозила вещи и игрушки. Так вот местная малышня, кроме как «мама Ника», ее никак не называет. Что ж, я рада, что она нашла себя. Смогла ли я после всего ее понять – пожалуй, да, простить – вряд ли. Сложно прощать или не прощать того, к кому не испытываешь ровным счетом никаких чувств. Может быть, когда у меня появятся свои дети, я посмотрю на это под другим углом. Но пока мне просто спокойно от того, что она нашлась.

Глава 34, в которой решается большая часть проблем

Начало рассмотрения задерживалось. Секретарь уже несколько раз выходила в коридор уточнять, не пришла ли опека.

— Ну что? — раздраженно глядя на часы, поинтересовалась судья.

— Это с ОПДН инспектор. Опеки нет.

— А ты им повестку высылала?

— Конечно, извещение вернулось. Может, позвонить?

Савельева недовольно цокнула языком. Короткое пятничное смс от Мамонтова «Ни фига непросто» и невесть откуда нарисовавшийся инспектор по делам несовершеннолетних настроения не добавляли.

— Звони. И приглашай всех, у нас следующее заседание уже через полчаса.

Четыре участника процесса полностью заняли маленький кабинет судьи. Секретарь грустно взглянула на стопки дел, лежащие на стульях, и протиснулась к своему рабочему месту. Даша узнала в женщине, облаченной в черную мантию, Олину маму и едва сдержала расползающуюся по телу дрожь.

«Хорошо это или плохо?»

— Дозвонилась, — отчиталась секретарь, — там ни сном ни духом. Сказали, через десять минут будут.

— Ладно, тогда подготовку проведем, а потом, если время останется, выйдем в процесс. Итак, у нас заявление об удочерении ребенка рассматривается в особом порядке, потому у меня сразу вопрос: что тут делает инспектор ОПДН? Какой у вас процессуальный статус?

Девушка подскочила, отчего папки с делами опасно накренились.

— Лучше сидя!

— Уважаемый суд, прошу определить мой статус и ввести меня в процесс как третье лицо, не заявляющее собственных требований. Дело в том, что в ночь с пятницы на субботу поступило обращение о нарушении прав несовершеннолетней Нестеровой Яны Владиславовны. На данный момент ребенок находится в распределительном центре, и нужно решить вопрос о его дальнейшем месте пребывания.

— Как? – Влад сорвался с места и едва успел поймать летящие вниз папки. – Почему в центре? Что случилось? Ее можно забрать?

— Заявитель, успокойтесь. И прошу вас, не вскакивайте. Там дела еще лежат не подшитые. Так, каким образом ребенок оказался не у заявителя?

Савельева задала вопрос инспектору, но пока та докладывала, смотрела на Мамонтова, пытаясь испепелить его взглядом. Мог бы подробнее объяснить, насколько все непросто. Адвокат же сидел расслабленно, и было видно, что если не вся история, то большая часть ему известна. Нестеров же, напротив, сжался весь как пружина. Кажется, закончи она сейчас процесс, сорвется за ребенком. А ведь когда с женой разводился, злился, не понимал, что к чему, терялся, но так не нервничал. Судья перевела взгляд на новую супругу, подругу дочери, и тут же узнала.

«Большая деревня, а не город в двести тысяч человек», - Савельева едва качнула головой, отмечая, как девушка положила руку на колено мужа. Этот жест, поддерживающий и одновременно успокаивающий, на мгновенье отвлёк.

«Похоже, что переживает. Интересно, почему. Своих детей иметь не может или по природе такая чуткая. Кошку-то она спасла, нарушая все нормы и правила. Интересно, стала бы она так заморачиваться из-за подзаборного Васьки?»

В дверь постучали, и в кабинет просочилось новое действующее лицо.

— Простите за опоздание, можно? – Младший специалист опеки Светлана Таманская застыла у входа.

— Мы только вас и ждем, — не скрывая ехидства, бросила судья мнущейся девушке. Потом, повернув голову к инспектору, спросила:

— Подтверждающие обстоятельства, документы есть?

Ульяна протянула ксерокопии.

— Опека, как вы можете объяснить наличие двух идентичных договоров?

— Так значит по этому поводу суд? – осторожно уточнила специалист. Места, чтобы сесть, она себе так и не нашла, а потому осталась стоять посреди кабинета.

Мамонтов закатил глаза и прожевал улыбку. Председательствующая сощурилась и опасно спокойным голосом поинтересовалась:

— Вы что, суду вопросы задаете? Опоздали на полчаса в процесс, пришли неготовой в дело, о котором уведомление вместе с иском направлялось месяц назад, и теперь спрашиваете, о чем речь? У меня двести дел в производстве, а вы предлагаете, чтобы несовершеннолетняя месяц в распределительном центре пожила, ожидая, пока вы с материалами ознакомитесь? О заключении по вопросу усыновления, как понимаю, вообще нет смысла вас спрашивать. Поэтому начну с простого: почему имеется два договора опеки?

Светлана Таманская облизала губы и затараторила, пытаясь задержать глаза на одном месте:

— Действительный договор опеки только один. Предыдущий был расторгнут в связи с заявлением…эмм, — она зашуршала документами, — с письменным заявлением Нестерова Владислава Константиновича. За соглашением о расторжении он так и не пришел. Могу вручить его в суде, при свидетелях, так сказать…

Нестеров смотрел на специалиста, и ему казалось, что глаза его вылезут из орбит.

— Какое заявление? – наконец выдавил он. – Какое, на фиг, соглашение?!

— Уважаемый суд, — Мамонтов в мгновение ока превратился в хищника, — мой доверитель просит, чтобы представитель опеки предоставила на обозрение заявление на расторжение опекунского договора, соглашение о его расторжении и документы, подтверждающие уведомление его о прекращении действия договора опеки.

Специалист бросила нервный взгляд на адвоката и полезла в папку. Судья про себя витиевато выругалась. Подготовка плавно превращалась в процесс. Но если сейчас напомнить об этом, представитель опеки, не будь дурой, сориентируется и начнет вилять.