Любовные чары - Гай Орловский

— Мужчины и женщины разойдутся еще больше, — проронила она. — В смысле, дальше друг от друга. Это нехорошо.

— Меньше точек соприкосновения, — сказал я, — меньше конфликтов. Толерантность на марше!.. Каждый сам по себе, никто ни к кому не лезет с претензиями.

Она спросила нерешительно и как-то потерянно:

— Это… хорошо? Должно быть хорошо, я же представляю закон и порядок…

— Это нехорошо, — сказал я, — но правильно. Закон и порядок — когда все правильно? Правда, при такой правильности скучно и как-то мерзко даже…

— Вот-вот!

— Но это мелкий камешек, — заверил я, — на пути прогресса. Он… эмоциональный, что ли. Значит, принимать его во внимание не стоит.

Она снова покосилась в сторону кладовки, где осталась Аня, выключенная и как бы несуществующая, но с открытыми глазами.

— И все-таки это плохо, — сказала она тихо. — Появление вот этих… развело мужчин и женщин в разные стороны еще больше. Понятно же, что мужчины с их животными и примитивными требованиями предпочтут этих вот… Как ты удержался до сих пор, не представляю.

— Денег не было, — ответил я с полной откровенностью. — Пока что эти штуки дорогие. А приобрел я вовсе не для секса, как ты думаешь, у меня с фантазией пока что в порядке, а чтобы вот такое ходило по дому, щебетало, чирикало, пищало какие-то глупости…

Она наблюдала за мной исподлобья.

— Ну да, понятно. Женщина тоже все это может делать, но будет щебетать не то, не тогда… так?

Я кивнул.

— А что? Каждый стремится сделать свою жизнь максимально комфортной. Весь мир всегда старался сделать жизнь как можно более легкой и приятной… а в последние два-три десятка лет это стало возможным!

— Неожиданно, — произнесла она мрачно и, видя мой непонимающий взгляд, пояснила: — Неожиданно стала такой. Легкой!.. А это хорошо?

— А ты как думаешь?

— Вроде бы хорошо, — ответила она после секундной заминки. — Мне нравится… Но мне и лежать на диване нравится! Однако встаю и топаю на службу, потому что мир рухнет, если мы все останемся на диванах!

— Ну вот и вставай, — согласился я. — А я полежу. Вволю. И кофе с пирожным мне прямо в постель. Вот такая я свинья, демократ и общечеловек. И ничего со мной не сделаешь, это мое право, заработанное в жестокой борьбе питекантропов за доминирование.

— Так это питекантропы заработали!

— А я их наследник, — напомнил я с достоинством. — И вообще я еще сам тот еще питекантроп…

Она сразу насторожилась, глаза заблестели хищно.

— Ну-ну, что еще напитекантропил?.. А трупы где?.. Где трупы, спрашиваю?

Тихохонько, словно понимая, что мешает и заранее извиняясь, звякнул мобильник в часах на ее запястье. Она недовольно поморщилась, поднесла их к уху.

Я ждал, она некоторое время слушала, глаза становились все шире, наконец вскрикнула:

— Что?., не может быть!.. Сбрось мне на мобильник!

— Чего? — спросил я. Она отмахнулась.

— Это не тебе…

Глава 2

Я насторожился, а она направила циферблатом на мою телестену, несколько мгновений шла синхронизация, потом проступило дерганое и перекошенное изображение далекой земли, снятое с огромной высоты, быстро приблизилось, я с холодком узнал знакомую местность, усеянную подбитыми танками и бронетранспортерами, а между ними бегут две фигурки: мужская и женская.

Прячась и пригибаясь, они наконец добежали до здания, там их ухватили за плечи и втащили вовнутрь. Еще несколько секунд на экране дергалось изображение поля боя, затем файл закончился, а Мариэтта повернулась в мою сторону, грозная и неумолимая.

— Что… это… было?

Я широко распахнул глаза.

— Хде?

— Вот там, — сказала она и указала на стену пальцем. — Это передача записана со спутника, что следит как бы за погодой. Что ты там делал?

Я охнул.

— Ты чего?.. Где ты меня узрела или даже узречила?

Она покачала головой, не сводя с меня пронизывающего взгляда.

— Сравнение биометрики, — ответила она четко и обвиняющее. — В базе данных пяти миллиардов человек!.. Все параметры указывают на тебя!

— Ха, — ответил я, — всего пять миллиардов? А где остальные? База неполна.

— Остальные в африканских странах, — отрезала она, — охваченных войнами. И в арабских, где тоже войны, потому не входят в базы. Да и не похож тот бегущий на негра!..

— Пока лица не видно, — сказал я безмятежно, — те данные не считаются полными.

Она вздохнула, плечи ее поникли, признавая, что прищучить меня не удалось, скользкий гад, даже под жабры не ухватить, спросила просительно:

— А что за женщину ты тащил? Вы с нею близки…

— Да ты чего, — начал я возмущенно и ощутил, что чуть не попался, хитрая она, знает некоторые приемчики следователей, — с че ты взяла?.. Я там не был, потому не знаю ни ту женщину, ни того хлопца!

Она сказала невинно:

— А пульс участился. И давление скакнуло. Здорово по вам били из крупнокалиберных?..

Я буркнул:

— Теперь только крупнокалиберные и остались, простые не пробивают нынешние броники. Но это я так, читал где-то. Вообще-то я овечка. Меня стригут, а я только мекаю. Вот и ты меня обижаешь, как хочешь, а я смирно терплю.

Она долго лежала молча, сопела в две дырочки, потом сказала хмуро:

— Свинья… почеши спинку.

— Сперва ты, — ответил я, — но не спинку.

— Ладно, только недолго, — буркнула она. — А мне за это долго.

— Хорошо, — сказал я. — Только ногти все забываю постричь… Как у дракона уже. Это ничего?

— Свинья, — повторила она. — Я могу арестовать за сопротивление полиции.

— Это не сопротивление, — пояснил я, — а увиливание. Совсем другая статья.

— Могу переквалифицировать, — сказала она кровожадно. — Нюансы имеют значение!.. Увиливание — это уклонение от надлежащего исполнения своего гражданского долга, что чревато серьезными неприятностями…

Я сказал устрашенно:

— Убедила. Давай свою противную спину. Она у тебя где заканчивается, у поясницы?

— С чего это вдруг? — спросила она оскорбленно. — Ты что, плохо женскую анатомию учил в школе? Под лестницей на школьных переменах?

— У меня память плохая, — сказал я, оправдываясь. — Мне такие уроки повторять и повторять… Возьмешься восполнить мои пробелы?

— Если найду бейсбольную биту, — ответила она.

— Сдаюсь, — ответил я устрашенно. — Так где твоя… э-э… спинка?

Во сне она дивно хороша. И не только когда спит ко мне жопой, а зубами к стенке, а и вот так, когда мордочка ко мне, даже на моей руке, это чтоб я не убежал, понимаю.