Любовные чары - Гай Орловский

Я с великим облегчением перевел дыхание. Что-то я слишком далеко забрался, надо поумерить прыть, а то вскочу в такое, что уже не смогу вернуться.

С кобурой получилось куда проще: всего два соединенных между собой полукольца, создал сразу, рассыпал на атомы и снова собрал, а с третьей попытки уже собрал прямо на поясе, где она и должна быть. Хотя, конечно, могу и под мышкой, но там пока нет ремня.

От пункта охраны пришел сигнал, ко мне двигается гость, я увидел на экране фото Мариэтты, сделанное через лобовое стекло, покрутил головой по комнате, но вроде бы прятать ничего не нужно.

Через минуту вдали показалось такси, я вышел на крыльцо, такси быстро развернулось у ворот, высадив Мариэтту, и умчалось.

Я заорал с издевкой:

— А почему не на полицейской?.. Да еще без мигалки?.. Выгнали?

Она прошла через калитку, фыркнула.

— Тебе надо, чтобы соседи видели, как к тебе повадилась полиция? А твоя репутация?

— Сразу вырастет, — заверил я.

— С чего бы?

— И сам почувствую себя таким опасным, — пояснил я, — и соседи будут кланяться, а то и вовсе обходить стороной. Слава бандита — лучшая слава в наше демократичное время!.. Каждый бандит — потенциальный олигарх.

— Уже нет, — отрезала она злорадно. — Каждый олигарх в прошлом бандит, но время пиратов Морганов кончилось.

— Ну да, теперь Морган, — согласился я, — губернатор Ямайки… что есть будешь?

— Сперва приму душ, — сказала она, — а ты пока готовь.

Я сказал вслед:

— Думал, ты сама умеешь.

Она фыркнула:

— Размечтался!

И, войдя в дом, пошла в сторону душевой комнаты, демонстративно чисто по-мужски снимая и бросая по дороге на спинки стульев одежду, а в кабинке даже не закрыла за собой прозрачную дверцу.

Догадываясь, что после смены поесть не успела, я велел кухне приготовить обед в расчете на двух здоровых мужчин с хорошим аппетитом, и когда Мариэтта вышла, уже в прозрачных трусиках, на столе исходили ароматами на двух широких тарелках замысловатые блюда, где я узнал только ломти мяса, рыбы и очищенные креветки, а остальное, надеюсь, тоже не для красоты.

— Ты не только любитель футбола, — сказала она поощряющее. — А где пиво?

— Я полагал, восхочешь шампанского…

— Не восхочу, — сообщила она и наколола вилкой самый большой ломоть мяса, даже не подумав разрезать. — Пива тоже не хочу, я же только спросила, а не послала тебя сбегать.

— Ага, — сказал я, — так бы и побежал!

— Не побежал бы?

— Нет!

— Странно, — произнесла она с набитым ртом, — а мне показалось… ты из тех… кто…

Не дождавшись, пока продыхнет, я поинтересовался ядовито:

— Кто бегает по шевелению твоих напистолетченных пальчиков?

Она проглотила с трудом, просипела:

— Кто выказывает женщине знаки уважения… хотя сейчас это и не приветствуется…

— Я выкажу, — пообещал я, — выкажу! Палкой по спине. Нет, сразу по голове.

Она некоторое время жевала молча, лицо на мгновение стало серьезным, словно сама поверила в то, что сказала, потом вздохнула и посмотрела на меня с прежним пренебрежением победившей нации.

— Мечтай-мечтай… Не понимаю, как ты вообще здесь живешь? Это же с тоски издохнуть можно!

Я спросил с обидой:

— Почему? Хороший домик. Вот еще огурцы посажу и капусту по всему участку, вообще заживу, как удельный король.

Она сказала насмешливо:

— К тебе сюда даже женщины совсем не заглядывают!

— А ты откуда знаешь?

— Знаю, — сказала она победно. — Я все о тебе знаю. Потому не разобралась еще, куда трупы подевал!.. А женщин у тебя здесь не бывает.

— Ну да, — согласился я, — ты же не женщина, а власть. Правда, власть тоже женского рода, что значит, ее как бы можно…

— Но-но!.. Власть нельзя!

— Но это звучит так революционно, — сообщил я, — возбудительно, карбонарски и кармелюкски. А еще мне ндравится в твоем обвинении слово «даже». Даже женщины, надо же, как низко пал…

Она сказала сердито:

— Не передергивай.

— Ты права, — сказал я мирно, — мне достаточно Ани Межелайтис. А то, что эта модель у всех мужчин и все они обмениваются информацией… это же здорово. Значит, у нее огромный опыт и понимание, когда что можно, когда что нужно, а от чего стоит воздержаться. Тебе такое и не снилось!

Она фыркнула.

— Мне это зачем? Твоя резиновая кукла не будет править миром, а мы, женщины, уже правим. И мир сразу стал стабильнее и спокойнее. За исключением некоторых участков… А если бы правили мужчины, уже везде бы гремели войны! А то и вовсе одна, но всеобщая.

Я начал было возражать, но она натужилась и громко пукнула, даже не пукнула, а мощно перднула, заглушив мой голос.

Я сказал с одобрением:

— Прекрасный выхлоп! Вот даже салфетки разлетелись.

Она сказала наставительно:

— Завидовать нехорошо! У нас департамент следит за здоровьем сотрудников. Так что я всегда начеку, и ты от меня не скроешься. Ни в какой мышиной норке!

Яшка вбежал в комнату, бодро стуча по паркету коготками, остановился и внимательно посмотрел на меня, на Мариэтту.

— В поцелуе рук ли, — сказал я, — губ ли, в дрожи тела близких мне красный цвет моих республик тоже должен пламенеть…

Она спросила настороженно:

— Это ты к чему?

— Любишь меня, — пояснил я, — люби и мою собаку. В смысле, моего Яшку.

Она поморщилась.

— Ты при чем? Яшку я люблю, он славный. И умный, не то что ты. Правда, Яшенька?

Ящеренок, прислушиваясь к ее голосу, бодро покарабкался по ее ноге, но не взобрался на плечо, как устраивается у меня, а свернулся клубочком на ее коленях.

— Предатель, — сказал я с отвращением. — Как можно человека менять на женщину?.. Ладно, ты еще маленький, не понимаешь.

— Он сердцем чует, — сказала она. — У нас сердца чуткие, правда, Яшенька?.. Ты сегодня ночуешь дома?

— А куда он денется, — ответил я.

Она насупилась.

— Вообще-то вопрос был к тебе. Но если твоя масонская ложа запрещает тебе отвечать власти…

— Ты после дежурства, — напомнил я, — так что уже не власть. И если ты меня изнасилуешь, я могу подать жалобу.

— Я еще в форме полицейского, — сказала она. — Да, это тоже форма! На особые случаи.

— Тогда половину жалобы, — отрезал я. Она вздохнула.

— Ладно, убедил.

Ссадив Яшку на кресло, она зевнула и потянулась, в ее прозрачных трусиках это выглядит просто здорово, посмотрела на меня победно.

— Ну что, подеремся?

— Признаю поражение, — ответил я. — Не по очкам, а сразу нокаутом. Но победитель должен быть милосердным…