Испорченные дети - Эриа Филипп

Я выкрикнула одним духом:

- Только не нашим!

- Конечно, - подтвердил он.

Я еле удержала крик изумления: как! значит, и он тоже знает цену нашим родным?.. Значит, он как я?.. Я открывала в нем все новые признаки духовного сродства.

Но вдруг его лицо изменилось. Оно просветлело, взгляд вернулся из своих далей на землю, ко мне, он мне улыбнулся. Я поняла, что он нашел решение и что решение это ему приятно, пожалуй, даже привлекает его... Открыв объятия, он сказал с восхищенным видом:

- Выходи за меня.

К вечеру дождь перестал.

Мы сидели в тесном салоне тихой гостиницы, где я решила переночевать, а уж потом отправиться обратно в Париж. Укрывшись здесь, мы со всех точек рассмотрели задуманный нами план. Именно потому, что дело касалось не только одного Ксавье, находившегося в запале самоотречения, он выказал себя более решительным, чем я. Он взял в свои руки инициативу, проявив при этом такую властность и такое практическое чутье, что, хотя весь этот странный день преподносил мне сюрприз за сюрпризом, мне снова пришлось удивляться. Он торопил события, составил целый план для семьи, которой мы отправили телеграмму на авеню Ван-Дейка. И телеграмма извещала не только о нашем возвращении, но сообщила также о "важном решении, принятом нами обоими", которое, как мы надеемся, "будет одобрено нашими родными".

Таким образом, мы подготовили себе плацдарм: телеграмма еще до нашего приезда станет объектом самых различных толкований. "Слишком уж это было бы хорошо",- вздохнет тетя Эмма при мысли о браке между двумя самыми "неприкаянными" представителями нашего семейства.

Когда в окна нашего крошечного салона просочился бесцветный луч, возвестивший о том, что дождь перестал, я предложила пойти погулять. Сами не заметив как, мы добрели до реки, потом вышли на мост. Я остановилась, и Ксавье остановился тоже; я оперлась о парапет. Под нами Рона катила свои желтые обильные воды, оттуда дул яростный ветер, с силой ударявший мне в лицо и овевавший конец этого дня вольным речным воздухом.

Прямо внизу вдоль набережной тянулась утрамбованная площадка для игры в шары, но сейчас она пустовала; лишь кусочки голубого неба отражались в лужах. Но вокруг нас по мосту двигалась густая толпа и слышалось звяканье трамваев. Мы находились в Лионе, в этом могучем и загадочном городе, где жизнь тяжело оседает в четырех стенах особняков.

Его своеобразная атмосфера окутала меня сразу же, как я вышла из поезда, все вокруг было затянуто дымкой гризайли, которая счастливо смягчала романтический накал нашего приключения и убеждала меня, что я не грежу.

Ксавье облокотился о парапет рядом со мной. Только спустя минуту я заметила, что невольно склонилась влево и оперлась о плечо Ксавье. Впервые я физически ощутила близость своего кузена. Я отнюдь не пыталась вызвать в нем желание. Скорее уж я сама взволновалась чистым, но глубоким волнением, прикоснувшись к тому, кого мне суждено было назвать своим супругом.

Мне было приятно вновь и вновь испытывать, восхищение: в самый разгар наших объяснений он даже не попытался задать мне ни одного вопроса, хотя любой другой начал бы с этого.

"Ты непременно должна его поблагодарить за это", - приказала я сама себе. И, не отходя от нашего парапета, не подымая на Ксавье глаз, я сказала:

- А знаешь, Ксавье, ты просто удивительная личность. Ты меня даже не спросил, не придется да тебе краснеть за этого ребенка.

В ответ я услышала:

- Раз ты сама не будешь краснеть...

И я могла истолковать эти слова так, как мне было угодно.

Мы глядели вниз, в пустоту. Стоя плечо к плечу, как бы взвешенные между бурным голосом реки и бурным голосом города, мы говорили своими обычными голосами.

- Ксавье, ты меня не спросил и о том, достоин ли меня тот неизвестный юноша, даже имени которого ты не знаешь.

- Раз ты его избрала...

- Боюсь, что ты слишком высокого мнения о моей рассудительности и о моем характере! А ты уверен, Ксавье, что не переоцениваешь?

- Раз я на тебе женюсь...

4

Проект нашего брака заслужил всеобщее одобрение. Он устраивал всех. Авеню Ван-Дейка приняло праздничный вид. Никогда еще мне не адресовали столько улыбок. Тетя Эмма не отдала Ксавье двух миллионов, предназначавшихся ему в случае брака с дочкой Мортье; поскольку проект этого брака молниеносно рухнул, тетя Эмма рассудила, что мне ничего не известно о сверхщедром свадебном даре или, во всяком случае, не известна точная его цифра; но, увлеченная потоком общесемейных восторгов, она скрепя сердце довела сумму щедрого дара до полутора миллионов, помимо стоимости мыса Байю.

Но особенно радовались наши за меня. Именно от меня никак нельзя было ожидать, что я решусь на этот брак. Ведь я давала родным столько поводов для беспокойства! Уже много лет считалось, что я непременно выйду замуж на сторону. Девять шансов против одного, что эта сумасбродная Агнесса выскочит за какого-нибудь чудака, за какого-нибудь проходимца, бог знает за кого! Разве не трепетали они при мысли, что я вернусь с берегов Миссури под ручку в джазистом или гангстером! От нее всего можно ожидать.

Ожидать всего, даже самого невероятного. А она в конце концов остается в лоне семьи. Совсем как все остальные. Выходит за Буссарделя. Сохраняет свою фамилию. Ну, значит, мы ее просто недооценивали. Во всяком случае, забудем прошлое.

Меня, которую недолюбливали в долине Монсо, меня теперь чествовали. Меня целовали чаще и искреннее, чем Ксавье, в котором, в сущности, никто ни разу не усомнился. Бабуся подарила мне свои бриллиантовые серьги - два камня чистой воды по пяти каратов каждый. Этот подарок, находившийся в явном противоречии с семейными обычаями, ни у кого не вызвал никаких возражений, и никто, даже Симон, не сделали мне по этому поводу ни одного неприятного замечания; именно это помогло мне измерить масштабы всеобщего ликования.

Наша семья напоминала мне людей, по ошибке получивших посылку, опасаясь, как бы ошибка не была замечена, они остерегаются выяснять, кто именно отправитель: "Возьмем ее, не стоит доискиваться кто да почему".

Только мама, поздравляя меня с моим "вполне благоразумным выбором", не притушила насторожённого блеска глаз. Я чувствовала, что в голове у нее имеется немало задних мыслей. Каких же? Сначала я подумала, почти безотчетно, что мама предпочла бы, чтобы я вступила в любой скандальный брак, поставила бы себя вне семьи, чем дала бы ей прекрасный повод навсегда от меня отделаться. Но, поразмыслив немного, я отказалась от этой, пожалуй, чересчур экстравагантной идеи и почувствовала тревогу. Очевидно, мама, не раз доказывавшая свою проницательность, не совсем поддалась обману и, узнав об этом счастливом, но из ряда вон выходящем браке, возымела кое-какие подозрения. Однако я достаточно хорошо ее знала и не допускала мысли, что она поделится с кем-нибудь своими соображениями, ибо чересчур заинтересована сама в благополучной развязке, которая в конце концов была всем на руку.