Ледяной сфинкс - Валерия Вербинина

– Государь пал не только как мученик жертвой жесточайшего по орудию своему цареубийства: он пал и как воин-герой на своем опасном царском посту, в борьбе за Бога, Россию, ее спокойствие и порядок, в смертельном бою с врагами права, порядка, нравственности, семьи – всего, чем крепко и свято человеческое общежитие, без чего не может жить человек… Когда пораженная Россия опомнилась и пришла в себя, ее естественною, первою мыслью было: кто же виновники страшного дела, на кого должны пасть народные проклятия и пролитая кровь, где же цареубийцы, опозорившие свою родную страну? И я считаю себя счастливым, что на этот грозный вопрос моей родины могу смело отвечать ее суду и слушающим меня согражданам. Вы хотите знать цареубийц? Вот они!

И Муравьев величественным жестом указал на скамью подсудимых, после чего перешел к непосредственной роли каждого из обвиняемых в цареубийстве.

– Пора, – продолжал прокурор, – пора сорвать маску с этих непрошеных благодетелей человечества, стремящихся добыть осуществление излюбленной ими химеры кровью и гибелью всего, что с нею не согласно!

Он повернулся к креслам, в которых сидели сенаторы и сословные представители, исполняющие роль судей.

– Моя задача подходит к концу. Скоро настанет торжественный час исполнения вашей великой судебной обязанности, и в совещательной комнате перед вашим умственным взором вновь предстанет все, что послужит основанием вашего приговора, все, что вы видели и слышали на суде. На основании всей совокупности данных судебного следствия, на основании приведенных мною доказательств виновности подсудимых я имею честь предложить вам произнести о них безусловно обвинительный приговор.

И, весьма довольный собою и своей блестящей речью, на составление которой он потратил не один день, Муравьев сел.

Слово взяли защитники, и первым вызвался говорить присяжный поверенный, защищавший юношу-бомбометателя:

– Господа сенаторы, господа сословные представители! Я понимаю, что очень многим приходит в голову то, что защита по настоящему делу совершенно невозможна, что защиты быть не может…

И поверенный тут же довольно ловко доказал, что защита быть может, сослался на юность подсудимого, на его беспорочное прошлое и, в конце концов, объявил, что «его участие в преступлении было чистою случайностью».

Защитник здоровяка напирал на то, что участие его подзащитного не было доказано в полной мере, а показания юноши нельзя принимать во внимание, потому что мало ли кого он мог оговорить, и вообще его подзащитный уже по своей неотесанности и простоте не подходит для такого страшного дела, как цареубийство.

Защитник женщины с черными глазами настаивал, что та всего лишь вела хозяйство на конспиративной квартире, но участия в убийстве не принимала никакого.

Защитник изобретателя все время препирался с председателем и утверждал, что у его подзащитного не было найдено никаких бумаг, которые указывали бы на его связь с террористами.

– Когда я явился к нему, меня прежде всего поразило, что он был занят совершенно иным делом, ничуть не касающимся настоящего процесса, – погружен в изыскание, которое делал о каком-то воздухоплавательном снаряде, и жаждал, чтобы ему дали возможность написать свои математические изыскания об этом изобретении. Он их написал и представил по начальству. Вот с каким человеком вы имеете дело! – патетически воскликнул защитник.

«Какое отношение это имеет к убийству государя? – сердито подумал Серж. – Кто ж ему мешал заниматься своими аппаратами? Вот и делал бы их, а не бомбы для убийства людей…»

Защитник блондинки выставил ее невинной жертвой обстоятельств и не забыл напомнить о том, что она женщина и дворянка.

Ее любовник, отказавшийся от адвоката, взахлеб произнес длинную пропагандистскую речь, которую то и дело вынужден был прерывать председатель, просивший говорящего не отвлекаться.

Было поздно, за окнами уже чернела ночь, но никто не хотел уходить. Всем было интересно увидеть последний акт этого спектакля. Подсудимые сказали последнее слово. Теперь их судьба больше от них не зависела.

– Особое присутствие удаляется для постановки вопросов! – объявил председатель.

«Какой странный суд, – думал Серж. – Сами задают себе вопросы и сами на них отвечают… – Князь тряхнул головой. – Впрочем, что я говорю? Не невиновных же, в конце концов, судят, схваченных по ложным доносам. Они все замешаны… и все понесут наказание…»

Было уже три часа ночи, когда члены особого присутствия вернулись из совещательной комнаты в зал заседания, и председатель зачитал проект вопросов, на которые предстояло ответить суду. Никто уже не возражал, всем хотелось как можно скорее развязаться с этим неприятным делом. Утвердив вопросы, сенаторы и сословные представители вновь удалились в совещательную комнату, чтобы дать по ним окончательный ответ.

Репортеры клевали носом, публика перешептывалась, но никто не уходил. Обвиняемые казались мрачными и собранными и почти не смотрели друг на друга. Но вот наконец растворилась дверь совещательной комнаты, и от Мещерского не укрылось, что обе женщины на скамье подсудимых вздрогнули.

Председатель взял в руки опросный лист, бросил на него взгляд и едва заметно нахмурился. И, хотя Серж ни в малой мере не сочувствовал подсудимым, у него на мгновение сжалось сердце.

Откашлявшись, сенатор Фукс набрал воздуху в легкие и начал читать длинный, очень длинный перечень вопросов о степени виновности каждого из обвиняемых. Почти на каждый ответ оказался – «да, виновен». Из 24 пунктов на 20 был дан утвердительный ответ.

«Что же это значит?» – холодея, подумал князь Мещерский и поправил очки, чтобы лучше видеть.

Председатель положил бумагу, повернулся к прокурору и тихим, усталым голосом предложил Муравьеву подытожить усилия прошедших дней и объявить, какое наказание заслужили подсудимые на основании решения особого присутствия.

И все услышали:

– Приговором особого присутствия правительствующего сената все подсудимые признаны виновными в преступлениях, предусмотренных 241, 242 и 249-й статьями уложения о наказаниях. – Прокурор сослался еще на несколько статей и заключил: – На основании изложенного подсудимые должны быть приговорены к лишению всех прав состояния и к смертной казни.

Какая-то дама громко ахнула, по залу пробежал недоверчивый шепот… Защитник студента пытался протестовать, напомнил, что его подзащитный еще несовершеннолетний, привел все возможные статьи из заграничных кодексов по поводу несовершеннолетних. Но ему не удалось поколебать прокурора, который сослался на какую-то туманную закорючку и потребовал оставить его решение в силе.

Однако это был еще не конец, потому что особое присутствие должно было вынести окончательный приговор.

Шел уже седьмой час утра, когда сенаторы и сословные представители в последний раз вернулись в зал из совещательной комнаты. Они подтвердили правильность решения прокурора: лишение всех прав состояния и смертная казнь для всех без исключения.

Вконец разбитый, Серж вернулся домой и сразу же отправился к Александру, который спал сном младенца.

– Ты хотел знать, чем кончится дело… Так вот: Муравьев настоял на своем. Их повесят.

– Всех? – изумился Александр. – И женщин тоже?

– Да.

Корф немного подумал. И через некоторое время сказал:

– Не может быть. Их помилуют на эшафоте. Такой суровый приговор был вынесен нарочно, чтобы государь имел возможность проявить милосердие и расположить к себе общество.

– Думаешь? – недоверчиво спросил Серж. – Все-таки они убили его отца.

Александр отвернулся. Когда он заговорил, его голос звучал странно.

– Если бы речь шла о моем отце, я бы ни за что не стал их миловать. Даже если бы знал, что за это меня убьют. А впрочем, что толку гадать… – Барон зевнул и подтянул на себе одеяло. – Что будет, то будет, и им того не миновать. Скажи мне лучше вот что: если я решу жениться, ты будешь моим шафером?

Глава 33

Воздушный корабль

– Господин граф, – могу ли я поговорить с вами о свадьбе? – спросил Сигизмунд Потоцкий.

Этот разговор происходил 30 марта на вечере у графа Потоцкого, куда явился также и сенатор Строганов. Андрей Петрович раскланялся со всеми, обменялся любезностями с дамами, которые с его помощью получили белые билеты, удачно отразил несколько колкостей либералов, которые были не прочь поддеть его как судью нашумевшего процесса, и поставил на место некоего философа, который патетически восклицал:

– Приговор, который вы вынесли, просто ужасен! Поймите же, смертная казнь не в духе нашего народа!

– Если не в духе, то никто и не придет, – парировал сенатор, насмешливо улыбаясь. – А если Семеновский плац будет забит до отказа, значит, очень даже в духе. Впрочем, – добавил Строганов, – у осужденных есть еще время, чтобы подать прошение о помиловании. Ну а там уж как решит государь.