Май любви - Жанна Бурен

— Так, значит, после того, как она так старательно прятала его от правосудия, да и от нас, — заметила Матильда, — нашла ему убежище, кормила, лечила и так рисковала при этом, Гертруда сама выдала того, кого ото всех защищала! Странный поворот дела, странная женщина…

— У нее не было выбора!

— Насколько я знаю Этьена, он должен сожалеть о том, что ее вмешательство лишило его в последний момент роли, которую он надеялся сыграть сам.

— Он действительно был крайне раздражен поведением Гертруды, упрекая ее не только в предательстве семьи, чего она не могла отрицать, но и в том, что она помешала нам наказать Артюса так, как мы были намерены это сделать. По-моему, он долго не простит ей, наряду со всем остальным, вмешательства в дело, касавшееся прежде всего нас, и того, что она взяла на себя роль судьи, на которую рассчитывал он сам.

— Занялся ли кто-нибудь раненым, пока вы были там? — поинтересовалась Флори. — Ему чем-нибудь помогли?

— Рютбёф, а он в этом кое-что понимает, взял кружку воды, какую-то ткань с крышки кофра и немного вина. Промыв рану, выглядевшую довольно неприятно, он наложил повязку, ловко обмотав крупную голову Артюса, не проявлявшего признаков жизни. В свою очередь ваши братья связали веревкой, приготовленной специально для этой цели, ноги и руки с громадными кулаками раненого голиарда. Его связали в хороший пакет. Для большей надежности его привязали к кровати.

— Он пришел в себя при вас?

— Нет. Когда я уходил, он еще не открывал глаз.

— Что же вы решили с ним делать? И с Гертрудой?

— Он слишком долго обводил нас вокруг пальца, чтобы мы не приняли всех мер предосторожности. Пока Рютбёф и Бертран перевязывали нашего пленника, метр Брюнель, несмотря на ранний час, отправился сообщить о случившемся аббату, который не мог быть этим недоволен, так как захват Артюса был важным делом. Что касается меня, то мне поручили, пойдя навстречу просьбе Гертруды, отвезти ее к Изабо. Эта неприятная обязанность не приводила меня в восторг, но она хотела как можно скорее уйти из этого дома, в котором больше не чувствовала себя в безопасности. К тому же она заверила нас, что не уклонится от встречи с бальи.

— Как вы думаете, ее будут судить?

— Не знаю. Как это ни парадоксально, она искупила свое сообщничество попыткой убийства, совершенной вдобавок в условиях законной обороны, что оправдывает ее в глазах многих, в том числе и судей!

— Почему Гертруда указала на вас пальцем и расхохоталась, когда вы появились в ее доме? — спросила Флори вполголоса. — Вы знаете почему?

— Увы!

Настал момент, которого он боялся, с тех пор как понял, что ему оставалось сказать. Как сообщить жене, тем более в присутствии Матильды, об открывшейся ему нелепости? Он решил рассказать все без обиняков.

— Увы, тайна Гертруды таилась всего в нескольких словах. Выйдя из своего дома, она мне во всем призналась.

Он сжал губы, чтобы собраться с духом.

— Когда я направился с привязанной лошади, готовый отвезти Гертруду в Париж, она, вместо того чтобы подождать меня у двери, пошла за мною и быстро меня догнала. Она, должно быть, чувствовала себя лучше в темноте, наступившей за время нашего пребывания у нее в доме, чем при свете выгоравших свечей. Я не удивился, увидев ее рядом с собой. Я думал, что для нее, как и для нас, все решено.

Филипп вздохнул и с неловкостью во взгляде сокрушенно посмотрел на Флори, для которой взгляд этот остался непонятным.

— Разбитая борьбой с Артюсом, она шла с трудом, и я уже держал отвязанную лошадь за повод, когда она подошла ко мне. В другой руке у меня был фонарь, который я, выходя, зажег от взятой из камина головешки. Я протянул фонарь ей, чтобы она посветила мне, когда я буду усаживаться в седло, прежде чем поднять на лошадь в свою очередь и ее. Вопреки моему ожиданию, она поставила фонарь на землю и, приблизившись, прикоснулась ко мне рукой: «Вы не знаете, вы не догадались, почему я уже несколько месяцев веду себя так, как вы видите?» — спросила она со сдержанной досадой в голосе, которую я отнес за счет пережитого потрясения. Она в волнении заговорила снова. Боже мой! Мне не забыть этой истовости тона, совершенно отличавшегося от ее обычной манеры, которым эта женщина, силуэт который я едва различал в темноте, бросила мне в лицо признание в том, чего я не мог бы вообразить себе ни за что на свете! Посудите сами: все то, что она придумала для спасения Артюса, было результатом любви, но любви не к нему, как можно было бы подумать, а любви ко мне!

— Господи! Гертруда вас любит! — воскликнула Матильда. Дочь же ее оставалась безмолвной. — В это невозможно поверить!

Она замолчала, казалось раздумывая.

— Да, в свете этого открытия я теперь вспоминаю, как она крутилась около вас с Флори во время ужина в нашем доме после вашей свадьбы. Она была так назойлива…

— Совсем не помню этого. Она не привлекала моего внимания.

— Влюблена в вас, — наконец проговорила Флори, — она влюблена в вас!

— Ну да, дорогая! Я до сих пор не могу прийти в себя от недоумения.

— Не понимаю, как, любя вас, она согласилась прятать у себя Артюса…

Она задала этот риторический вопрос без видимого волнения, и Матильда подумала, что ее дочь очень сдержанно приняла открытие, которое должно было бы вызвать у нее негодование. Это спокойствие объяснялось тем отдалением супругов друг от друга, в котором они, по-видимому, пока не отдавали себе отчета. Однако совершенно ясно, что любящая женщина реагировала бы на такое сообщение совершенно иначе. На какое расстояние отошла уже эта совсем недавно вышедшая замуж женщина от того, кому клялась сопровождать его всю жизнь?

— Мое сердце разрывается, дорогая, — отвечал тем временем Филипп. — Спасая Артюса, помогая ему выжить под достойным уважения предлогом дружбы, она давала ему шанс вернуться на путь разврата. Что могло помешать затем ему, которого вы очаровали — он признался в этом своей хозяйке, после чего ее воображение заработало во всю силу, — что помешало бы ему в следующий раз захватить вас, поступить с вами так же, как с Кларанс? В результате — по крайней мере, она так думала — я навсегда отказался бы от вас после такого позора! Она думала, что вы, находясь ли в угнетенном состоянии либо оправившись от него, не сможете меня удержать! Вот что она тайно готовила для вас, моя любовь, чтобы завлечь меня в свои сети, — судьбу вашей младшей сестры! Не чудовищно ли это? Я решительно заявил ей о своем возмущении, отвращении к этой мысли, о полной безнадежности как ее надежд, так и ее ухищрений! Тем не менее я счел своим долгом несмотря ни на что, поскольку я обещал это сделать, отвезти ее к Изабо, и сделал это скрепя сердце, как если бы вез на крупе моей лошади узел с грязным бельем.