Русская идея от Николая I до Путина. Книга III-1990-2000 - Александр Львович Янов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А что бросается в глаза при взгляде на эту историю? Разве не странная ее ДВОЙСТВЕННОСТЬ? С одной стороны, вековая самодержавная диктатура и крестьянское рабство, резко отделяющие ее от Европы, с другой — бессмертное и совершенно европейское культурное созвездие XIX века. Что читают, чью музыку слушают, чьи пьесы ставят в Европе и полтора столетия спустя? Разве не стоят там вровень с мировой классикой Толстой, Достоевский, Мусоргский, Чайковский, Чехов? И нельзя уже без них представить себе сегодняшнюю Европу. Что же у нас получается? Словно о двух разных странах речь.
«Парадокс Кюстина»
Это то, что бросается в глаза каждому. А сколько открывается тому, кто копнет глубже? Иные ведь и старика Кюстина (Empire of the Czar: A Journey Through Eternal Russia. 1837) потревожили. Особенно страшное его заключение: «Обо всех русских, какое бы положение они ни занимали, можно сказать, что они упиваются рабством». Не обратили, однако, внимания Кюстин и его сегодняшние поклонники, что наблюдал он Россию всего лишь год спустя после публикации Философического письма Чаадаева и через двенадцать лет после восстания декабристов, т. е. русских, посвятивших жизнь свободе своей страны. Оказывается, рядом с той «рабской» самодовольной Россией, которую столь проницательно разглядел Кюстин, жила и другая — самокритичная, европейская, о существовании которой он даже не догадывался.
Запомните, читатель, этот парадокс (назовем его «парадоксом Кюстина»), мы еще не раз будем к нему возвращаться, пытаясь выяснить, каким образом сопрягается он с загадками современной российской истории и с фигурой Путина.
Точнее всех, я думаю, интерпретировал этот парадокс один из самых замечательных эмигрантских мыслителей Владимир Вейдле. «В том-то и дело, — писал он, — что Мусоргский или Соловьев глубоко русские люди, но в такой же мере они люди Европы. Без Европы их не было бы. Но не будь их, и Европа была бы не тем, чем она стала». Удивительно ли, что естественным разрешением этого парадокса казалось Вейдле и его единомышленникам, русским европейцам, самое простое: «задача России в том, чтобы стать частью Европы, не просто к ней примкнуть, а разделить ее судьбу»?
И действительно, если забыть на минуту, что писалось это в 1956 году, когда еще не так давно умер Сталин, и железный занавес между Россией и Европой, воздвигнутый им, казалось, навсегда остался-и впереди еще были Берлинская стена и Карибский кризис, если забыть обо всем этом, разве не было единственным разрешением «парадокса Кюстина» то, что предложил Вейдле? Что не может быть Россия великой державой вне Европы? Не в самодержавной диктатуре же и тем более — не в «упивании рабством» ее величие.
Едва рухнула, однако, Берлинская стена-и с нею очередная, сталинская на этот раз, самодержавная империя, — как выяснилось, что далеко не всем в России очевидно разрешение «парадокса Кюстина», предложенное Вейдле. Более того, оказалось, что для многих никакого такого парадокса вообще не существует. Ибо, как это ни странно, именно в диктатуре и в рабстве и есть, по их мнению, величие России.
Вот голос этих многих (расцвеченный, конечно, соблазнительными романтическими красками): «Иосиф Сталин-плод религиозного сознания русских. Соединение земной личности с ее небесным проявлением делает эту личность непоругаемой. Икона Сталина продолжает и сегодня сиять в своей восхитительной божественной красоте». Это из речи Проханова о «мистическом сталинизме».
Понимаю, тон, как всегда у него, невыносимо выспренний, раздражает. Но если на минуту отвлечься от тона и от реалий, увидим, что, по сути, говорит-то Проханов то же самое, что два столетия назад — Карамзин. Пусть имел в виду Карамзин совсем других царей, пусть для такого кровавого пятна, как родоначальник русского самодержавия и в этом смысле — предшественник Сталина Иван IV, умел он найти подходящие слова: все-таки был он, говоря словами Вейдле, «человек Европы», но смысл, СМЫСЛ его речей был тот же-прохановский. Судите сами: «Самодержавие основало и воскресило Россию, с переменою государственного устава она гибла и должна погибнуть… Самодержавие есть Палладиум России. Целость его необходима для ее счастья».
Вот в этом противоположении двух фундаментальных российских нарративов (не избегнуть мне на этот раз чужого слова, очень уж по-карамзински звучит его русский эквивалент «повествование») — в признании или в отрицании «парадокса Кюстина» — только и возможно, думаю, понимание истории. Никто не сказал этого строже и проще перед лицом Карамзина, чем Пушкин: «Итак, вы рабство предпочитаете свободе».
Как бы то ни было, два этих предложения, два полюса-Вейдле и Карамзина, — между которыми мечется в цивилизационной своей нестабильности Россия, и есть для меня, как уже знает читатель, главный критерий, с точки зрения которого оцениваю я все, что пишут и говорят о России и Путине.
Пусть и следа не осталось от сталинского железного занавеса, пусть нового Карибского кризиса и на горизонте не видно, но в том, что я читаю сегодня, о «парадоксе Кюстина» по-прежнему никто не вспоминает. Словно забыли, что не было еще ни одной диктатуры в России, которая не сопровождалась бы оттепелью (или перестройкой). И не так уж, возможно, далек час, когда придется миру иметь дело с другой Россией, с Россией Вейдле. Как станет он строить отношения с ней? Неужто, так же, как с недавно миновавшей, горбачевской? Измельчали мы так, и не по зубам нам больше великие вопросы? Вот лишь несколько современных примеров.
Краткий обзор
Вот Карен Давиша, американский политолог, посвятившая изучению России всю жизнь (Кагеп Davisha. Putin's Kleptocracy. Who Owns Russia. 2014). Она тоже в итоге склоняется к мнению Кюстина: не дано России избавиться от произвола власти, от рабства. В частности, впрочем, исходит она из того, что КГБ играл значительную роль в частном бизнесе еще задолго до коллапса СССР. Еще важнее, что вывез КГБ, она утверждает, «в оффшоры деньги партии, искалечив, таким образом, режим Горбачева». Здесь, по ее мнению, корни гебешной клептократии, т. е. тотального разграбления страны «ПОД ПРЕДЛОГОМ (выделено мною.-А. Я.) восстановления величия России». И потому, заключает она, Путин «не более чем вор».
Этому, правда, противоречит утверждение путиниста-расстриги Г. О. Павловского, которое она цитирует: «Путин принадлежит к очень распространенной, но политически невидимой группе, которая с конца 1980-х ищет возможность реванша в связи с распадом Советского Союза». Давиша не верит. И, похоже, зря. Да, Павловский
