Мой спаситель - Глиннис Кемпбелл

— Поистине ты заслужил комнату с мягким матрасом, о которой просишь. — Его застенчивая жена прошептала что-то ему на ухо. — Моя супруга хотела бы получить стихи твоего последнего мадригала. Не мог бы ты надиктовать их нашему писцу, прежде чем отправишься отдыхать?

— С удовольствием, — солгал Дункан, приближаясь к высокому столу, в то время как кто-то из слуг принес для писца пергамент и перо.

Лорд и леди удалились. Гости за нижними столами допивали последние кувшины эля и поднимались со скамеек. Краем глаза Дункан следил, как некоторые из наиболее пылких обожателей уже начали окружать Лине, как охотники загоняют беззащитную косулю. Он выругался себе под нос. В ее состоянии у них были все шансы.

Писец окунул перо в чернила и замер в ожидании.

— Как бледная и сияющая луна… — начал Дункан.

Позади него захихикала Лине. Дункан стиснул зубы.

— Как… — повторил писец, медленно царапая пером по странице, — бледная…

— И сияющая луна, — нетерпеливо подсказал Дункан.

Обворожительный смех Лине прозвучал для него скрежетом клинка о точильный камень.

— И… сияющая… луна, — сказал писец.

— Послушай. Отдай мне пергамент. Я запишу их сам, — сказал он писцу, не подумав о том, каким странным может показаться то, что простолюдин умеет читать и писать. В невероятной спешке и таким почерком, который привел бы в ужас священника, учившего его писать, Дункан торопливо нацарапал текст песни и сунул пергамент в руки писцу.

К этому времени Лине была полностью окружена мужчинами. Она громко икала, потом вновь начинала хихикать, с пьяной грациозностью опершись на какого-то благородного господина, чья рука уже с завидной наглостью покоилась на ее обнаженном плече. Гнев вспыхнул в Дункане быстрее, чем подожженная соломенная крыша. У него нервно задергалась щека. Кулаки сжимались и разжимались — он был готов задушить господинчика, осмелившегося прикоснуться к его ангелу. Но он поступил рассудительно, досчитав до десяти, прежде чем похлопать мужчину по плечу.

— Прощенья просим, сэр, — с деланной приветливостью произнес он, хотя глаза выдавали злобу, скрыть которую он был не в состоянии. — Не могу винить вас за хороший вкус в выборе вина и женщин. Но мне кажется, что это вино еще слишком молодо.

Мужчины вокруг рассмеялись. Но господин хитро взглянул на Дункана поверх кончика носа.

— Понимаю твою игру, мой друг, — заметил он, начиная рыться в кошеле на поясе. — Сколько стоит добавить к этому вину несколько лет?

Дункан про себя возблагодарил Бога за то, что Лине была слишком пьяна, чтобы понимать, о чем они говорят.

— Нисколько, сэр, вы понимаете, это семейный рецепт, и это вино не продается. — Господин нахмурился. — Она моя родная сестра, милорд, — громко прошептал Дункан, прижав руку к сердцу, — я заверяю вас, что мой отец выбьет из меня намного больше того, что вы готовы заплатить за то, чтобы это вино потеряло пробку.

Переварив услышанное, господин грубо захохотал и оставил плечо Лине в покое. Его приятели похлопали его по спине, допивая остатки своего эля, и ушли на поиски более сговорчивых дам. Дункан с облегчением вздохнул.

Он увел Лине из золотистого тепла зала, распространявшегося от горящего очага, и последовал за слугой по залитому светом звезд двору замка, в глубине которого притаились аспидно-черные тени. Она безвольно повисла у него на руке, пока он вел ее по травяному ковру, весело блестевшему в лунном свете.

— Вы замечательный, — сентиментально заявила Лине в приливе чувств.

Он ухмыльнулся. Господи, как же она была пьяна.

— А вы думали, что у меня нет необходимых навыков, — напомнил он.

Она споткнулась. Он подхватил ее.

— А я думала, что не умею петь, — просияла она, снова спотыкаясь.

— Это надо еще посмотреть, — сказал он ей. Одним быстрым движением он подхватил ее на руки. — Однако же мне помнится, что когда-то вы могли ходить.

Она захихикала. Смех был очаровательным.

— Вам не следует меня нести, знаете ли, — заявила она ему, грозя пальчиком. — Вы — простолюдин, а я… — Она нахмурилась, озадаченная.

— А вы? — переспросил он, внося ее по крутым каменным ступеням в комнату и кивком головы отпуская слугу.

— А я… пьяна. — Она уткнулась лицом ему в грудь, заглушив хихиканье.

Когда он распахнул дубовую дверь спальни, Лине издала негромкий вздох одобрения. Она выбралась из его объятий, нетвердой походкой пересекла комнату и повалилась навзничь на матрас, сбрасывая сапожки и с наслаждением шевеля пальцами.

Запирая дверь, Дункан не мог не улыбнуться при мысли о том, какой симпатичный клубок противоречий сидел сейчас на краю постели. Волосы у нее торчали в разные стороны, платье соблазнительно сползло с плеча — словом, она напоминала падшего ангела. Она сидела и невинно болтала босыми ногами, одновременно посматривая на него, и в ее взоре он заметил любопытное сочетание опьянения и желания. Такая пылкая страсть отражалась в ее полуприкрытых тяжелыми веками глазах, что он ощутил ее, когда нагнулся поворошить угли в камине в другом конце комнаты.

Под кочергой языки пламени взметнулись вверх, словно лепестки волшебного оранжевого цветка. Когда он снова повернулся к своему ангелу, ее кожа озарилась золотистым светом — щека, плечо, впадинка между грудей. Боже, как она была красива.

Лине счастливо вздохнула. На цыгана просто приятно было смотреть, решила она. Мышцы на плечах натягивали тунику так, что она грозила лопнуть, пока он ворошил угли, его длинные ноги казались крепкими, как стволы деревьев. Иссиня-черные волосы блестели в свете разгорающихся углей, а руки, которыми он поднял полено и положил его в камин, были сильными и чувственными. Ее охватило восхитительное чувство, от которого закружилась голова, и она откинулась на спину, чтобы обозреть окружающую обстановку.

— Что это за место? — язык у нее слегка заплетался.

— Это настоящая постель, которую я обещал вам.

— М-м, — с наслаждением протянула она, вытягиваясь на соломенном матрасе, чтобы оценить его мягкость. — Замечательно.

Она закинула руки за голову. Давно, с самого детства, она не чувствовала себя такой довольной и беззаботной. Впрочем, было что-то еще, нечто томящее, жаждущее и чувственное, чего она никогда не испытывала в детстве. Она даже засмеялась, настолько необычным было это ощущение, и смех показался ей самой гортанным и хрипловатым смехом другой женщины, скрывающейся в ней.

Этот неожиданный звук вызвал у Дункана такой неожиданный прилив желания, что у него перехватило дыхание. Некоторое время он не мог пошевелиться, просто стоял и смотрел на очаровательную и соблазнительную женщину на постели. Она наклонила голову набок и взглянула на него сквозь полуопущенные ресницы, и он почувствовал, как во рту у него пересохло. Да простит его Господь, он очень хотел ее.