Когда вырастают дети - Ариадна Борисова

– Сытый, – признался весело. – Затеялась-таки моя главная стройка! Выпил немножко с начальством, извини.

– Что за женщина? – спросила Русалочка как можно небрежнее.

– Где?

– В машине.

– А-а, Эльвира. Секретарша нашего главного.

– Красивая.

– Ничего, – он подхватил жену на руки. – Ревнуешь, что ли?

– Ты ей нравишься.

– Далась тебе эта Эльвира!

Муж, в отличном настроении, закружил Русалочку на руках. Поужинали к ночи, и уснул. Она долго сидела в Мамином кресле. Ужасно хотелось курить. Пересилила себя, отложила в расстройстве книгу и прилегла на диван.

Сон напал сейчас же, как коршун на птаху… В зеркальном зале шел, похоже, корпоративный праздник. Русалочка была в длинном платье, пошитом своими руками из текучего зеленоватого шелка, и чувствовала себя неловко. Видела: женщины к ней приглядываются. Красавицы, с чулками телесного цвета, на туфлях с высокими каблуками. Все танцевали, и муж вовсю отплясывал, то твист по старинке, то что-то вроде рок-н-ролла с рыжей Эльвирой. Принц смотрелся как настоящий принц! В незнакомом черном костюме с искрой, в петлице хризантема. У Эльвиры оказались самые стройные ноги. Туфли красные, лаковые, изящные. Она теребила воротник его костюма длинными пальцами, и ногти на них были тоже красные, хищные, и платье с блеском сексуальное, в обтягон. Русалочка томилась одна за столиком, пряча ноги в ортопедической обуви, смастеренной знакомым Мамы, театральным сапожником, точно по ноге… Зал мелко подрагивал от буйного музыкального ритма. Принц порывался остаться с женой, но его подхватывала очередная красотка, кокетничала и флиртовала с ним. Он танцевал лихо, ему нравилось танцевать…

До Русалочки донесся нарочито громкий разговор женщин за соседним столиком. Она сделала вид, что не слышит, а все прекрасно слышала. «Фиг знает, чем хромая его приворожила, – сказала Эльвира. – Наши ездили в Дом инвалидов, когда обсуждали проект реконструкции, там он ее и встретил. Жаль Принца, это же просто подвиг – жить с калекой…» – «А на платье гляньте! – воскликнула вторая. – С распродажи? Или сама хламиду сшила?»

Русалочка уставилась на люстру, горевшую в чашке с чаем, и не могла поднять глаз.

«Нормальные-то, интересно, привлекают его, или глухо?»

Женщины вразмах били ее словами. Смеялись, смеялись, в вихре хлещущей музыки мелькали коварные лица, хищные пальцы с красными ногтями, будто окунутые в кровь…

Музыка вдруг дико загремела, зал затрясся, зеркала задребезжали, выгнулись, лопнули… Принц повернулся, – вот-вот уйдет… Ужас охватил сердце Русалочки. Боялась отпустить мужа взглядом, мерещилось – едва переведет глаза на что-нибудь другое – Принц исчезнет.

Русалочка проснулась. Слезы душили. Явь приснилась, сон примерещился наяву?..

Принц успел улизнуть на работу. Якобы на работу… Эти женщины крадут его время. Крадут мужа у нее, Русалочки! Кто он, а кто она – инвалид, калека. Подвиг – жить с такой. Никуда не поведешь, не погордишься женой, не потанцуешь.

Голубые лепестки на обоях бежали полосами наискосок, словно грибной дождик, и замирали у двери, не в силах вырваться. Русалочке, обреченной хромать в клетке, тоже некуда было скрыться. Разве что обратно в Дом инвалидов… к равным… подобным. Там она, по крайней мере, будет среди своих, и не одна.

Ее заколотило. Собрала волю в кулак: надо вышвырнуть кошмар из памяти, как песок с тонущего корабля!.. Но острые приступы тоски терзали Русалочку весь день до прихода Принца.

– Я тебя чем-то обидел? – допытывался он.

– Нет.

– На что сердишься?

– Ни на что.

(Вокруг него кишели днем прелестные женщины, легко ступая по ступеням высоких лестниц. Возможно, он ходил туда, где продается любовь. Девчонки в Доме инвалидов рассказывали – ищущие амурных приключений мужчины заворачивают в какой-нибудь гостиничный ресепшен, – там администраторши те еще штучки, и любви предлагают сколько хочешь, – веселая, длинноногая любовь ждет в номерах…)

– Что с тобой?

– Ничего.

– Почему хмурая?

– Нипочему…

– Русалочка? – муж посадил ее к себе на колени. Она почти решилась сказать ему… и раздумала в последнюю секунду. Сказала другое:

– Ты не Принц, ты – рыбак. Поймал русалку и не знаешь теперь, что с ней делать.

Размышляла на следующий день: какой центр, какие надежды! Принц, должно быть, мечтает от нее избавиться. Едкие мысли выворачивали наизнанку. Раковина лежала на подоконнике. Забраться на него и сигануть вниз головой. Представила, как мелькнут мимо ветки, жадно метнется навстречу асфальт, и взорвутся гранаты… Мандарины, бананы, кокосы. Любовь-морковь…

Послюнив палец, написала на стекле: «Принц». За неровными буквами зиял осиянный лучами мрак, в него не следовало вникать. Отошла от окна.

Вечером Принц вознамерился подкрасить водоэмульсионкой крытые толстой фанерой, облупившиеся стены балкона. Нашел краску под ванной, почти новое пластмассовое ведерко. Мама купила, да так и не использовала.

Возясь с кистями и краской, муж внезапно закричал:

– Мама! Ты зачем это сделала?!

Русалочка испугалась: что он – спятил? Но на балконе было тихо, только вокруг лампочки стучали о потолок крылышками белесые мушки и какие-то насекомые с грациозными ножками балерин, похожие на богомолов.

Принц не покрасил стены. Рухнул ничком на Мамину кровать и, кажется, заплакал. Русалочка не посмела зайти, вторую ночь спали врозь. Впрочем, она и не спала. Думала, думала… Вспомнив о номере телефона Бога, переданном парнем с сочувственными глазами, обнаружила сложенную вчетверо бумажку в кармане сумки. «Если будет совсем тяжко, позвоните».

К чему откладывать безнадежность в долгий ящик? И только решилась позвонить, как примчался радостный муж. Подцепил на лету с подоконника Рог Тритона, сунул ей в руки:

– Держи, едем! – схватил в охапку Русалочку, сдернул с вешалки ее плащ…

– Куда?!

– Пока на кудыкину гору, а завтра в Европу!

На улице ждало такси. Шофер долго вез их вначале по окружному шоссе, затем машина медленно поднялась вверх по петляющей краснопесчаной дороге. Ехали то по нежному малорослому сосняку, то в пятнистых тенях деревьев-великанов, то выныривая из-под них в объятия простора и ветра.

…Город лежал у ног в обрамлении темных хвойных чащоб и белоствольных рощ, перевернутых в просветах озер. Ровно зеленели мелкотравчатые еще поля. Широкий, могучий, как необъятный каменный зверь, город был вылеплен из серо-белых и красочных кубов. Одни кубы казались издалека конторскими шкафами с выдвижными ящичками, другие – конфетными коробками, сплошь в полосатых баннерах от крыш до тротуаров. Медно сверкала маковка восставшего из руин Кафедрального собора, рядом возносился к небу советский «знак качества» – телевизионная вышка. Улицы дышали солнцем, сочась бликами в витрины и окна, шумели тысячами голосов, выкрикивали в громкоговорители пафосные призывы и пели детские песни.