Когда вырастают дети - Ариадна Борисова

Если б не жена, Эдуард Анатольевич не особенно бы огорчался. Переживать было некогда, время наступало энергичное, авантюрное, только успевай хватать птиц везения за хвост! Но он любил жену. Год за годом она уговаривала его взять ребенка из детдома, и преуспевающий рыцарь наживы наконец поддался. Мальчик, выбранный Мамой, с самого начала ему не глянулся. Ребенок был красив, достаточно развит, однако Эдуард Анатольевич сразу определил: характером малыш похож на нее – женщину любимую и, увы, совершенно далекую от предпринимательских страстей бурного века. Значит, новое ярмо на шее, немилое, в отличие от жены, к тому же – требующее незнакомых, нежеланных усилий. Чужое дитя – кот в мешке, никогда не знаешь, что там за гены! Поэтому, когда она заикнулась о втором ребенке из детдома (откуда же еще), Эдуард Анатольевич вознегодовал:

– Одного потерплю, Марина, только ради тебя. Дай время, может, привяжусь. Но, с ума-то не сходи, двое – это свыше моих сил!

Мама, которая давно поняла, что настоящая ее ошибка – сам Эдуард Анатольевич, пошла на обман сына. Она тогда любила и мужа. Потрясенная верностью детей друг другу, не знала: как заставить мальчика забыть маленькое детдомовское прошлое, не умела справиться с собственным смятением. Позванивала, спрашивала, не удочерил ли кто-нибудь девочку. Убеждала мужа уехать, почти уломала, и тут выяснилось – у Русалочки частичный паралич ног. Муж вздохнул с откровенным облегчением: переезд был у него в планах, но не сейчас.

Эдуард Анатольевич покинул город, несколько лет впустую потратив время на семью. Оставленные деньги он не считал бесполезной тратой. Этот расход послужил ему своеобразной индульгенцией от вины в разводе и позднем осмыслении своей непригодности к семейной жизни. Откуп как оправдание – и чист, будто окунувшийся в котел добрый молодец. Маме же не было прощения от самой себя, варились и варились в кипящем котле виноватые думы. Слишком хорошо она помнила торкнувшуюся не в голову, а в грудь безжалостную мысль: девочка не ходит… не придет! Бог покарал Маму за ту секундную радость и ежедневную надежду.

Верно говорят: смысл жизни женщины – в любимом человеке. Мама отняла Принца у Русалочки, теперь Русалочка отняла сына у Мамы.

Впрочем, измена сыновей матерям предопределена природой. Природа – субстанция рациональная, ближе к практичным понятиям Эдуарда Анатольевича. Человек нужен природе, покуда выполняет миссию воспроизведения и воспитания. А дальше, действительно, зачем? Внукам сказки читать? Кстати… будут ли внуки? Припоминается лепет воспитательницы по телефону, что плюс к больным ногам у девочки неладно с психикой…

Ох, лишь бы не буйная. Хотя тихие вроде опаснее. Возьмет и хладнокровно прирежет, или отравит. Отравилась же, судя по слухам, ее родительница.

Принц подарил Русалочке телефон и разговаривал с ней целыми вечерами. Ее слова, пока он не звонил, складывались в стихи. Она их ему не читала, пела вечерним березам. А он говорил много – одним предложением из трех слов. Слова заполняли комнату, Дом инвалидов, аллею, Вселенную, яркую и большую.

«Скажи еще…»

«Я тебя люблю».

«Еще…»

«Я тебя люблю».

У каждого должна быть своя маленькая вселенная, без которой большой на самом деле не существует.

По ногам пробегала дрожь. Не холодная, теплая. Неважно, что волшебные слова затвержены, что их веками повторяют на всех континентах, на разных языках. Все равно эти слова единственные в каждом единственном случае.

– Я люблю ее. Понимаешь? Люблю, – сказал Принц.

Ответить было нечего. Мама растерянно пожала плечами:

– Ну что ж…

Глаза у сына огненные, в улыбке – счастье.

…После развода с мужем Мама с полгода хорохорилась, изгоняла тоску макияжем. Замазывала косметикой душевные раны, и глаза бесшабашно сияли. Шла по улице – мужчины оглядывались. Один коллега начал ухаживать. Она над ним посмеялась, и он уволился. Мама удивилась: впрямь, что ли, влюбился… Перестала следить за собой, чтобы никого больше не провоцировать. С тех пор мужчины не оглядываются, мимо проходят. Включая сына…

Забыл поцеловать в щеку перед уходом. Как же он красив! В молодости все красивы по причине перманентной влюбленности или ее ожидания. Это летнее время – само счастье. Жаль, что осознание лета жизни придет лишь в увядании, когда счастьем кажется всякое текущее лето, потому что следующего может просто уже не быть.

Вечерний звонок в дверь затренькал длинно и настойчиво. Сын не открыл замок своим ключом, как обычно, а позвонил. Мама отворила и увидела в проеме на площадке сдвоенную тень.

– Пустишь?

Она посторонилась. Сын пронес девушку в зал на руках. Вернулся за дорожной сумкой и коробками.

– Мама, – он помолчал, собираясь с духом. – Когда ты взяла меня из детдома, ты обещала, что Русалочка вырастет и приедет к нам в гости. Она выросла. Я вырос. Мама, она приехала не в гости, а навсегда.

Не помнила Мама о таком обещании. Стояла, обхватив себя руками, стараясь дышать ровно, – нельзя показать, как ее мучает удушье. Слово «детдом» обескуражило, оглушило. Сын произнес его впервые после многих лет. Впервые напомнил: он ей не родной. Годы и годы самонадеянной борьбы, а нашел девочку, и – до свидания, мать!

Все напрасно.

Он словно подтвердил:

– Если ты нас не примешь… Тогда мы завтра съедем.

Лицо бесстрастное. «Если ты… Тогда мы». Не угроза – будничная констатация факта, но в этом «мы» нет для матери места.

Всем своим видом Принц говорил, что достал бы свою Русалочку из-под земли, в кратере вулкана, в эпицентре цунами и повышенной радиации. Та, которая вырастила, – не препятствие.

Сын был – вот он, на глазах Мамы, но ушел от нее. Второй дорогой мужчина. Нежный, внимательный, чуткий к ее недомоганиям, переменам настроения – ушел к той, что сидела сейчас в зале и, конечно, торжествовала.

Мама сжалась и отвердела: пора платить по счетам. С неудовольствием подумала, что мыслит как бывший муж. Какие счеты! Надо сконцентрировать силы, очиститься от ошибок, принимать и любить. По крайней мере, попытаться…

– О чем ты, мой мальчик? Я рада, – слова прозвучали невозмутимо, с безнадежной фальшью. Сын не заметил, счастливый, помчался в магазин.

Невестка… она уже невестка или не успели? – открыв форточку, курила в кухне.

– Простите, – сказала Маме. – Скоро брошу, – и торопливо загасила сигарету о край стоящей на подоконнике пепельницы. Еще и пепельницу привезла с собой. Подобные вещицы из плексигласа мастерят в тюрьмах зэки. Ясно, какой у них там, в Доме инвалидов, контингент…

Девушка улыбалась немного настороженно, но счастливо – отражением улыбки сына, будто эта кухня принадлежит ей, и квартира, и дом, и мир. Никакого синдрома бедной родственницы… ах да, нужно еще разобраться, кто из них двоих – бедная!